Фольклорное движение и Русская Православная Церковь: пути решения "крестьянского вопроса". Традиционная культура, народное христианство и оккультный нью-эйдж

Федор Михайлович Достоевский как-то сказал: «Насколько ты православный – настолько ты и русский». Из этого следует, что между этими понятиями нет разницы. И если русский – это православный, то каждый православный должен быть русским. Но что значит быть русским? Русский человек должен знать, понимать и любить своё, русское – природу, традиции и обычаи, традиционные песни, танцы, одежду, духовную и материальную культуру. РУССКУЮ культуру. В каждой области России свои этнокультурные особенности, но все мы их знаем, эти особенности? Далеко не все и далеко не всегда. Каждый среднестатистический француз из Прованса, итальянец из Ломбардии, немец из Баварии знает характер традиционной культуры своего региона. И мы все должны так же знать характер - каждый своего региона. Ибо не из этих ли черт каждой области складывается картина нашей общей Родины?
Вероятно, я не первый заговорил об этом, но взаимосвязь традиционной русской культуры и православия заслуживает того, чтобы сказать о ней еще раз. Обычаи и традиции, связанные с соблюдением постов или отмечанием праздников, морально-этические нормы, народные духовные песнопения являются неотъемлемой чертой русской культуры. Однако в сегодняшней жизни существует разрыв между процессами возвращения православия и возвращения традиционной культуры. Да, многие фольклористы – православные люди, и своими силами стараются возродить нашу культуру в рамках отдельных приходов. Но фольклористов на всю Россию не хватает, и даже выпускники «кульков» и «народных» факультетов погоды не делают. А православных становится всё больше, и молодежи в том числе. Работают православные детские и молодежные лагеря, существует много воскресных школ и православных гимназий, есть обычные школы с православным контентом, но – работа по фольклорно-этнографическому просвещению в них не ведется, а следовало бы. Ибо кто же, кроме Церкви, поддержит русскую идею, русский дух? Минкульт занят поддержкой светской культуры, Минобразу это тоже не особенно нужно. В лучшем случае «народников» поддерживают на уровне городской администрации на местах, в большинстве же случаев – неравнодушные и продвинутые директора домов культуры или школ.
Недавнее обсуждение проблем преподавания «традиции» в светских школах высветило такие моменты: родители предпочитают отдавать своих детей в классические музыкальные школы и секции бальных танцев. Пока еще сохраняется снисходительно-презрительное отношение к фольклору, воспитанное эстрадным псевдорусским лубком. Но дети и подростки из светских школ и воскресных – они не существуют в отдельных непересекающихся плоскостях, они ходят по одним улицам, слушают одних современных исполнителей и одеваются одинаково. Они общаются, они дружат, они увлекают друг друга чем-то новым, и именно этот момент надо использовать. Почему бы не создать при каждом приходе, каждой воскресной школе, православной гимназии фольклорный кружок, в который могли бы ходить все желающие? Ребенок или подросток, пришедший в такой кружок, из стен кружка быстрее сделает шаг в сторону храма, чем со стороны.
Сейчас почти везде устраиваются конкурсы народной песни, проводятся массовые народные гуляния в день государственных и местных праздников. Коллективы этих кружков могли бы проявить себя, привлечь внимание к себе и традиционной народной культуре. Человек, пришедший на масленичное гуляние, подсознательно уже готов к встрече с ней, ведь он идет не сам – его ведет генная память, вековое наследие предков. И именно в такие моменты надо пробивать сегодняшний менталитет, замусоренный низкопробной попсой, сыпящейся на человека из телевизора, колонок радио, со страниц газет, журналов, книг.
Кроме этого, было бы правильным вести работу с военно-спортивными клубами, клубами исторической реконструкции, скаутскими отрядами, а также молодежными политическими движениями и студенческими организациями. Мне неизвестны в России православные организации аналогичные Союзам католической молодежи в странах запада, но если таковые есть – с ними также нужно вести работу. И точно также привлекать их к изучению традиционной культуры. Церковь, церковные связи на уровне благочиния, епархии, митрополии должны послужить мостиком между мыслящей, деятельной молодежью и фольклорным сообществом.
Православная, церковная жизнь в России должна быть неразделима с традиционной культурой, ибо только в такой связке традиционная русская культура сможет выжить, а Русская Православная Церковь - снова стать истинно народной.

НАРОДНЫЕ ТРАДИЦИИ КАК ОСТАТОЧНАЯ РЕЛИГИОЗНОСТЬ

Наш интерес к исследованиям и сочинениям Юрия Миролюбова (1892-1970), которые представлены в его недавно изданной в России книге "Сакральное Руси", связан с тем, что Миролюбов, быть может, один из первых русских ученых, который заговорил о народных русских обычаях, фольклоре и языке как остаточной древнеславянской РЕЛИГИОЗНОСТИ. Миролюбов в соответствии с принятой традицией называет эту древнерусскую религиоз­ность либо "славянской мифологией", либо "язычеством", но вкладывает в эти понятия уже новый смысл. Он выступает не как мифолог-материалист, а как религиозный человек. Он ви­дит в обычаях своих предков, прежде всего подлинную веру, и обращает внимание своих чи­тателей на то, что форма верований древних славян была монотеизмом. Близость славянских языков санскриту естественным образом должна наталкивать на поиск близости мировоз­зренческих систем ведических ариев и славян древности. Существование такого родства оче­видно, но исследования идеологии славян в этом направлении по разным причинам не полу­чали развития. Сложилось даже пессимистическое представление, что от дохристианской религии славян мало что сохранилось, или даже, что эта религия вообще была крайне прими­тивной. Миролюбов, иллюстрируя свои рассуждения историческими, филологическими и ре­лигиоведческими доводами, утверждает, что религия славян была, напротив, очень продви­нутой и была "испорченным ведизмом", а ведические арии, стало быть, и были пращурами славянских народов.

Основным и оригинальным материалом, используемым Миролюбивым для своих дово­дов, является украинский фольклор, который он слышал и собирал в начале 20 века. Среди ведических источников Миролюбов использовал главным образом "Риг-веду". Полемизируя со славистами 19 и 20 веков, Миролюбов в духе ломоносовского патриотизма восторженно отстаивает древнюю русскую традицию. Естественно в распоряжении ученых в настоящее время существует значительно больший выбор источников информации. Это касается и пере­веденных на русский и другие европейские языки древнеиндийских источников, это же ка­сается и материалов по славянской мифологии.

Этот материал со славяно-ведическими параллелями лежал в действительности на са­мом видном месте, но стал вдруг виден, Миролюбову и некоторым другим ученым по сле­дующим причинам. Идеологические установки официальной дореволюционной России и атеистические установки советского государства не позволяли показать, что понятие "народные традиции" - это эвфемизм, скрывающий за собой остаточную религиозность. Но русские ученые в эмиграции и в постсоветской России смогли позволить себе посмотреть на народные традиции с иных позиций, свободных от идеологических шор. Ничто не помешало Миролюбову провести смелое, но совершенно естественное сопоставление "ведийской" и славянской мифологий, и обнаружить "почти тождество". Конечно, советская индология и советская славистика всегда оговаривали родственность славянской и ведической духовных культур, но фрагментарно, и в ракурсе невидимой, искусственно реконструируемой "НРАРЕЛИГИИ". Миролюбов незатейливо останавливается на том, что никакой реконструк­ции индоевропейской и праславянской религий делать и не надо. Буквально он говорит так: "Почему мы обращаемся именно к ведизму? Потому что это и есть древняя ПРАИНДОЕВ-РОПЕЙСКАЯ РЕЛИГИЯ. Её незачем искать, как это делают немецкие ученые путём вос­становления, она ЕСТЬ" (2, 18).

ЯЗЫЧЕСКИЙ И ПРАВОСЛАВНЫЙ ФОЛЬКЛОР ВОСТОЧНЫХ СЛАВЯН

"Старики"- пишет Миролюбов, - говоря о каких-либо планах на будущее, в эти дни до­бавляли: "Як Дид захочет!"... Ясно, что "Дид" - это Сварог, Дед Вселенной". Поразительным в воззрениях Миролюбова оказывается то, что смысл "реликтовой" идеологии вовсе не омертвел, смысл сохранился полностью, и утрачен он был лишь уже атеи­стическими сказителями "советской эпохи". "Дед и Баба" - это славянские Боже-Селяне из мест, где жил и записывал свои фольклористские наблюдения Миролюбив, пони­мали, что Дед - это Дед Вселенной, Сварог. Безусловно, что это табуированные, "конспиративные" имена. Но материал, собранный и исследованный Миролюбивым, пока­зывает, что "старики" помнили и сокровенные, "сакральные" имена и не просто помнили, но и ставили своим древним богам "страву" (жертвенные угощения). То есть, так называемое "устное народное творчество" ещё в начале настоящего века в своих архаических деревен­ских "жанрах" не просто содержало остатки древней религиозности, но даже и было древней религиозностью. Другой стороной этого открытия Миролюбова является его взгляд на "православный фольклор". Этому он посвящает целую монографию "Русский христианский фольклор. Православные легенды".

Ни для кого не секрет, что под многими православными обрядами и праздниками уче­ные обнаруживают "дохристианскую" обрядность. Обычно, ученые говорят о христианском "компромиссе" с русским язычеством. "Илья гаркуе, а Даждю дождюе" (1, 142). В этой ук­раинской поговорке сохраняется почти полностью Даждьбог, а громовержца Перуна заменяет Илья. Ученые рассматривали такое "язычество" православных обрядов как доказательство своих естественнонаучных трактовок происхождения религии. Духовенство могло смотреть на это, как на невежественный народный предрассудок. Но Миролюбов чувствует, понимает и интерпретирует естественно, оставаясь "на стороне народа". Например, он пишет: "Культ Николы Милостивца на Руси ничем другим объяснить нельзя, как тем, что он перекрыл собой другое верование, ещё более древнее, ещё более языческое. Будучи Сварогом, Колядой, Пе­руном, он в то же время, вероятно, ещё и Ладо, а может и Купала, Сивый и Коляда, он в то же время Савитри, Варуна-Сома, ибо ВЕЗЕТ Траву, Зеленую СИЛУ. Он - Хорос, ибо он же показывает два Полукола, и кроме всего, он - Индра, ибо защищает, хранит, как Вишну, и помогает, как Присный" (1, 396).

Наряду с тем, что Миролюбов обнаруживает в начале 20-го века (!) прямые и созна­тельные формы поклонения "стариков" древним "ведийским" Божествам, он не то, чтобы обнаруживает (об этом и до него было известно), но показывает, что православное простона­родье поклонялось святым, понимая их также, как своих древних славянских Богов. Таким образом, "низовое" православие было синкретичным и оставалось также в известной степе­ни "ведийским". По всей видимости, такое понимание православных святых и составляло известный "компромисс" первоначального распространения христианства на Руси. Миролю­бов представляет собой по преимуществу фольклориста, который увидел и дал принципиаль­но религиозное понимание обнаруженных им явлений. Но в своих рассуждениях по этому поводу он не стремится сохранить "научную" отстраненную объективность. Он, в общем для многих русских мыслителей качестве, философствует и богословствует, искренне подчерки­вая свою этническую мотивированность. И хотя Миролюбов не выстраивает каких-либо стройных и сколько-нибудь широких философских или богословских систем, тем не менее, он обладает достаточно целостным духовным мировоззрением, на основе которого и ведёт свой научный поиск.

Федор Михайлович Достоевский как-то сказал: «Насколько ты православный – настолько ты и русский». Из этого следует, что между этими понятиями нет разницы. И если русский – это православный, то каждый православный должен быть русским. Но что значит быть русским? Русский человек должен знать, понимать и любить своё, русское – природу, традиции и обычаи, традиционные песни, танцы, одежду, духовную и материальную культуру. РУССКУЮ культуру. В каждой области России свои этнокультурные особенности, но все мы их знаем, эти особенности? Далеко не все и далеко не всегда. Каждый среднестатистический француз из Прованса, итальянец из Ломбардии, немец из Баварии знает характер традиционной культуры своего региона. И мы все должны так же знать характер - каждый своего региона. Ибо не из этих ли черт каждой области складывается картина нашей общей Родины?

Вероятно, я не первый заговорил об этом, но взаимосвязь традиционной русской культуры и православия заслуживает того, чтобы сказать о ней еще раз. Обычаи и традиции, связанные с соблюдением постов или отмечанием праздников, морально-этические нормы, народные духовные песнопения являются неотъемлемой чертой русской культуры. Однако в сегодняшней жизни существует разрыв между процессами возвращения православия и возвращения традиционной культуры. Да, многие фольклористы – православные люди, и своими силами стараются возродить нашу культуру в рамках отдельных приходов. Но фольклористов на всю Россию не хватает, и даже выпускники «кульков» и «народных» факультетов погоды не делают. А православных становится всё больше, и молодежи в том числе. Работают православные детские и молодежные лагеря, существует много воскресных школ и православных гимназий, но – работа по фольклорно-этнографическому просвещению в них не ведется, а следовало бы. Ибо кто же, кроме Церкви, поддержит русскую идею, русский дух? Минкульт занят поддержкой светской культуры, Минобразу это тоже не особенно нужно. В лучшем случае «народников» поддерживают на уровне городской администрации на местах, в большинстве же случаев – неравнодушные и продвинутые директора домов культуры или школ.

Недавнее обсуждение проблем преподавания «традиции» в светских школах высветило такие моменты: родители предпочитают отдавать своих детей в классические музыкальные школы и секции бальных танцев. Пока еще сохраняется снисходительно-презрительное отношение к фольклору, воспитанное эстрадным псевдорусским лубком. Но дети и подростки из светских школ и воскресных – они не существуют в отдельных непересекающихся плоскостях, они ходят по одним улицам, слушают одних современных исполнителей и одеваются одинаково. Они общаются, они дружат, они увлекают друг друга чем-то новым, и именно этот момент надо использовать. Почему бы не создать при каждом приходе, каждой воскресной школе, православной гимназии фольклорный кружок, в который могли бы ходить все желающие? Ребенок или подросток, пришедший в такой кружок, из стен кружка быстрее сделает шаг в сторону храма, чем со стороны.
Сейчас почти везде устраиваются конкурсы народной песни, проводятся массовые народные гуляния в день государственных и местных праздников. Коллективы этих кружков могли бы проявить себя, привлечь внимание к себе и традиционной народной культуре. Человек, пришедший на масленичное гуляние, подсознательно уже готов к встрече с ней, ведь он идет не сам – его ведет генная память, вековое наследие предков. И именно в такие моменты надо пробивать сегодняшний менталитет, замусоренный низкопробной попсой, сыпящейся на человека из телевизора, колонок радио, со страниц газет, журналов, книг.

Кроме этого, было бы правильным вести работу с военно-спортивными клубами, клубами исторической реконструкции, скаутскими отрядами, а также молодежными политическими движениями и студенческими организациями. Мне неизвестны в России православные организации аналогичные Союзам католической молодежи в странах запада, но если таковые есть – с ними также нужно вести работу.
Православная, церковная жизнь в России должна быть неразделима с традиционной культурой, ибо только в такой связке традиционная русская культура сможет выжить, а Русская Православная Церковь - снова стать истинно народной.

Как народные традиции - это часть культуры любого народа, а культура - многовековой пласт, состоящий из целого комплекса самых разных культурных ценностей, так и фольклор - часть времени. Именно благодаря традициям и народному фольклору происходит очень важная вещь: осуществляется связь времён, почитание и уважение прошлого, пополнение его достижениями. В России немало традиций, которые прошли через призму многих лет и ценятся людьми: например, многочисленные народные промыслы или праздники, такие, как Пасха и Масленица; а сколько самых разных традиций у многочисленных народов, населяющих Россию - их не счесть! У нас была и остаётся одним из ключевых направлений - верность своим традициям. Наши дети приобщаются к этому в разных клубах и на мероприятиях, организованных различными структурами. То, что традиции нужно беречь, как бесценные реликвии и передавать их из поколения в поколение: будь то обряды, народные промыслы, праздники, песни или убранство собственного дома, не вызывает никаких сомнений.

Референт Отдела по работе с молодёжью Омской Епархии Русской Православной Церкви, специалист по работе с молодёжью Областного центра патриотического воспитания, фольклорист-этнограф, ведущая ежегодного онлайн-семинара «Православие и русская традиционная культура» Елена Михайловна Чешегорова предлагает побеседовать на вечную тему сохранения традиций.

Виктор ВЛАСОВ. Как можно возродить, Елена Михайловна, народный фольклор?
Елена ЧЕШЕГОРОВА. Сам фольклор - явление многогранное и капризное, возродить уклад и устои той жизни, которая породила то, что мы сегодня называем народной мудростью в широком значении этого слова, взмахом руки невозможно. Но возможно бережно собрать, зафиксировать, обработать фольклорные материалы и попытаться найти их место в современной нам действительности. Фактически это и было сделано в России, начиная с 70-80-х годов прошедшего ХХ века. Возникло общественное движение. Оно оказалось действительно народным - во всех смыслах. О формировании этого феномена уже не раз писали маститые и не очень известные фольклористы. Пожалуй, с самого начала, как всё живое, органическое, - оно было крайне неоднородным. Как всё живое, - не имело установки на политико-экономическую конъюнктуру. Оно вполне могло послужить базисом для разработки и оформления русской национальной идеи. Причём с отработкой методологии поднятия национального духа и возвращения национальной гордости не только этнографических групп русского народа, но и других национальностей постсоветского пространства. Может, и хорошо, что оно осталось общественным: отсутствие системного финансирования позволяло развиваться естественно, за счёт энтузиастов, и освобождало от тех, кто хотел бы в этой среде сделать себе политическую карьеру.

Участники этого движения стали называться «фольклористами» или «народниками» (не путать с учёными-фольклористами, это далеко не всегда одно и то же. Хотя есть немало исключений. Также не путать с «народниками» ХIX века).

Кто же становился членами движения? Притягивались люди, пассионарно заряженные и желавшие выразиться в этой среде. Познакомившись с фактами подлинной традиционной культуры в экспедициях, они были возмущены тем, что прежде, в советское время, - да и позже, - под видом фольклорной культуры им предлагалась совершенно иная - массовая, искусственно выращенная на идее коллективизма. Эта искусственно выращенная «народная» культура фактически ограничивалась песнями и танцами, живущими только на сцене. Человека насильственно «оторвали» от продуцирования культуры, навязав ему вместо подлинного - грубоватую подделку… Протест против этой подделки часто становился основной движущей силой для отдельных участников фольклорного движения, заявившего: «Вернёмся к корням!»

Первой «ласточкой» движения стал фольклорный ансамбль под управлением Дмитрия Покровского, который не только собирал фольклорные материалы и стремился максимально (для своего времени) приблизиться к звучанию народного подлинника, но и начал собирать и изучать этнографический народный костюм разных областей России; На концертах артисты ансамбля пели протяжные песни, замкнув круг, стоя спиной к залу, а на плясовых песнях спускались к людям в зале, поднимали их с мест, вовлекали в танец или пляску и ломая закрепившийся в обществе стереотип разделения «зритель» - «артист». Для своего времени - 80-е годы - это было просто революционно. Концерты, волной прокатившиеся по всей стране, собирали огромные массы народа, в основном, студентов и интеллигенции. По крайней мере, я помню Концертный зал в Омске в 1987 году «забитым» до отказа. Ощущение откровения, полученное на таких концертах, порождало новые и новые коллективы по всей стране, начинавшие исследовательскую и исполнительскую деятельность каждый в своём регионе. Физики, филологи, историки, художники, математики, химики одевали косоворотки, порты, сарафаны, понёвы и т.д., и т.п.; всё свободное время и средства тратили на экспедиции и разучивание обретённых в деревне песен, танцев, наигрышей, способов вышивки, ткачества, резьбы по дереву; организовывали лекции-концерты и народные праздники в городе и деревне, в школах и клубах…

Люди, волей случая (родственники, друзья, знакомые) оказавшиеся под влиянием фольклорных пассионариев, тоже приходили в фольклорное движение. Часть их «заразилась» увлечённостью первых, часть - осталась в фольклорном движении по инерции полученного эмоционального толчка и желанию вновь и вновь переживать подобные эмоции, часть - постепенно устранилась или осталась в качестве «друзей дома»;

Сюда же часто приходили люди, которые только в фольклорной среде и могли выразиться в силу положительной социальной направленности самой этой среды. Так, нередко первое время, до развития в движении линии русского боевого искусства, люди «со стороны» говорили: «Женщины и девушки у вас - самые лучшие, а мужики и парни - наоборот, - те, кто не может в современном обществе реализоваться». Нередко так и было, хотя, конечно же, это всё-таки не было правилом. Положительная же направленность среды определялась так: если корень традиционной культуры - соборность, - то для неё не может быть «лишних» людей. Именно поэтому первое время во многих фольклорных студиях центральными фигурами были в основном женщины, а мужчины - действительно не рвались в лидеры, просто купаясь в атмосфере таких центров, где их принимали и любили. Но это не было правильным. В традиционной культуре вообще не встаёт вопрос: кто главнее: мужчины или женщины. Каждый находится на своём законном месте. И конечно же, общее руководство должен осуществлять мужчина - будучи стратегом по натуре. И движению в этом плане повезло: таким стратегом стал замечательный учёный, музыкант и философ, профессор Санкт-Петербургской консерватории Анатолий Михайлович Мехнецов. Царствия ему Небесного! Именно он провозгласил важную вещь: если фольклор 70 лет уничтожался и это делалось государством, - государство же должно помочь и в его сохранении и восстановлении искусственно прерванной цепи преемственности.

Виктор ВЛАСОВ. Что произошло со временем?
Елена ЧЕШЕГОРОВА. С течением времени произошли серьёзные изменения в движении, многие из его участников стали государственными чиновниками, учёными, преподавателями новых дисциплин в ВУЗах, педагогами дополнительного образования и т.п.; т.е., - получили возможность формировать уже не только среду вокруг себя, но и социокультурную действительность в соответствии с содержанием и формами изучаемой ими традиционной культуры.

Мощной волной, усилившей «фольклористов», стало изучение и возвращение в жизнь русского боевого искусства. Отдельные центры получили всероссийское признание: краснодарский центр Кадочникова, Санкт-Петербургский - А.В. Грунтовского, тверской - Г.Н. Базлова и т.д. Несмотря на то, что многие части этого направления были утрачены, идея целостности мира традиционной культуры помогла и здесь; шла реконструкция, и часто её опыты оказывались удачны.

Возник также опыт по «возвращению» данной культуры в деревню - как средства сохранения культурной самобытности, патриотического воспитания и проч. Однако он оказался очень разнородным и неоднозначным. Серьёзного успеха добились, в основном те, кто начал формировать сеть сельских центров из города, нащупывая управленческие механизмы и формируя методическую базу. Те же энтузиасты, кто ехал из города в село жить и на месте «возрождать» традицию, не раз потерпели поражение. Хотя есть и несколько положительных примеров: когда приехавшие из города специалисты становились организаторами социальной, культурной и молодёжной работы приходов в местных храмах. На настоящий момент следует признать, что наиболее яркое развитие фольклорное движение получило как раз в городах.

Скорее всего, это связано с отчуждением, которое мощно продуцируется городской жизнью и, как следствие, попыткой развивающихся, ищущих людей преодолеть данное социальное зло посредством соборной культуры, в которой все за всех. Не побоюсь сказать, что народная культура помогла в современном городе начать нарабатывать среду, живую «ткань» Города в его христианском смысле…

Нельзя сказать, что всё в фольклорном движении развивалось идеально; трудно и представить такой идеал сам по себе; к тому же существует и определённая «отдача» от социума: его болезни проникают в среду фольклористов. Отдельные личности заразились стяжательством, любыми путями стараясь на фольклоре заработать. Другие оказались в плену звёздной болезни «микрогалактического» (потому что не так уж много народа в стране вообще в курсе существования движения) масштаба. Третьи страдают поиском особого пути, вернее, некой «тропы» с псевдомудрыми идеями, якобы исходящими от народных «Учителей». И т.д., и т.п. Однако эти печальные исключения являются всё-таки исключениями, и в большинстве своём участники движения представляют собой вдумчивых людей, старающихся осознать происходящее, осознать изучаемый материал и т.п., чтобы продуцировать жизнь - конечно, не в традиционной культуре, но с традиционной культурой - как положительное социальное явление.

Сегодня активность движения несколько поутихла и в развитии, пожалуй, находятся только те фольклорно-этнографические центры или отдельные яркие представители направления, которые очень тесно взаимодействуют с православной церковью и занимаются по преимуществу педагогическим процессом. Православие сдерживает гордыню, а дети «заставляют» постоянно развиваться. По сути, традиционная культура и ценна сегодня прежде всего как педагогическая система, которая в умелых (прежде всего, педагогически грамотных, профессиональных) руках может воспитать нового человека для будущего, способного быть личностью в коллективном сосуществовании. Надо признать, что большинство иностранных и российских педагогических развивающих методик грешат тем, что, хотя и действительно имеют развивающий потенциал, - превращают ребёнка в индивидуалиста. Конечно, мы не собираемся недооценивать важность эстетического, физического или интеллектуального развития, - но, увы, - все они, как правило, углублённо ведутся поврозь. Народная же педагогика, воспитывая личность, подходит к ней в комплексе, неразделённо, воспитывает цельного человека, способного быть универсальным…
Кроме того, в развитии находятся и те центры, которые в своей деятельности «переросли» стремление только к собственному творческому раскрытию и сумели «встроиться» в существующую систему государственной отрасли культуры (реже - образования). Именно они начали активно влиять на формирование социокультурной действительности в масштабе целых регионов, занялись обучением новых кадров фольклористов, разработкой стратегии развития локальных центров, организацией семинаров и фестивалей и т.д.

Виктор ВЛАСОВ. Чем же так силён фольклорный материал?
Елена ЧЕШЕГОРОВА. Ну, о специфике фольклорного материала, позволяющей создавать эффективные педагогические методики, сказано уже столько, что вряд ли я здесь для кого-то «открою Америку»:

Во-первых: огромная вариативность фольклорного материала, дающая возможность каждому коллективу быть уникальным за счёт изучаемой традиции и её интерпретации. Что ни говори, но даже в самых «упёртых» на близость к аутентике ансамблей своё прочтение и трактовка материала хотя бы потому, что «посыл» к пению у настоящего аутентичного коллектива сильно отличается от любого коллектива, созданного из городских людей, - или даже сельских людей, приходящих к традиции не через семью и общину, как это было раньше, а опосредованно. В этом смысле интересно было услышать рассказ об участии в одной из фольклорных экспедиций по России певицы из Польши, здорово насмешившей своими вопросами, адресованными к народным исполнительницам, одну мою подругу-фольклористку. Её, видите ли, интересовало, о чём бабушки думают перед тем, как запеть ту или иную песню. Что переживают в процессе пения… Перед нами как раз столкновение разных типов сознаний - выросшего преимущественно на масскульте - у моей подруги, и серьёзно развивающегося - у певицы-полячки…В то же время, - вариативность даёт впечатление общности с другими коллективами из разных регионов - близость Текстов (имеется в виду культурологическое понятие текста, т.е., песня, обряд и т.п.);

Во-вторых: сила фольклорного движения зиждется на том, что его опора - подлинная культура, обладающая своим языком, ценностями, символами и смыслами. Существует множество молодёжных субкультур, которые пытаются искусственно создать свой отдельный мир, и этой «отдельностью» они притягивают молодёжь. Но здесь ключевое слово «искусственно». В отличие от фольклора. Поэтому самая думающая, самая интересная молодёжь идёт к нам, осознав этот ключевой момент. Правда, для этого нужно, чтобы молодой человек где-то «столкнулся» с нашим феноменом, и хорошо бы - не просто с его внешним проявлением… Может, и привлекательным эмоционально и эстетически, но не открывающем сразу своих глубин.

В-третьих: ярчайшая эмоциональная окраска фольклорных действ вырабатывается за счёт высвобождения энергии архетипов, на которых базируется весь фольклор; многие «неофиты» принимают эту энергию изначально за собственную (возможно, что в этом вопросе правы те, кто говорит о пробуждении пресловутой «генетической памяти»); а потом начинаются страдания - куда же пропало первоначальное ощущение яркости жизни, возникшее при вхождении в фольклорную среду? А дело в том, что сила архетипа, просыпающаяся в отдельном человеке, «замывается» при частом «использовании» и в дальнейшем требуются уже собственные усилия, чтобы личность, включившаяся в фольклорное движение, не оставалась только (пусть даже очень талантливым) «попугаем».

Кроме того, здесь срабатывает и просто психологический момент: при вхождении в новую группу у человека происходит первоначальная идентификация: «Я - это они, это - ново, это - сила…». Через определённый период наступает момент дифференциации: «Я - это Я!», после которого люди либо отпадают от группы, либо вливаются в неё уже прочно и осознанно, взвесив свой интерес и жизненные цели на уровне участия в данном социальном образовании.

Крестьяне, в чьей среде сохранилось цельное мировоззрение, называемое сегодня нами «традиционная культура», тяжело и монотонно работали, и праздник давал им возможность выплеска творческой энергии, компенсируя будничную невозможность, да и неуместность, такого поведения. В результате одни энергии уравновешивали и тем самым поддерживали другие. Что же участники фольклорного движения? Если первоначальный заряд использовался, как толчок для дальнейшего развития, он не иссякал. Вечный же двигатель невозможен: нет такой личности, которая смогла бы радостно, празднично существовать только за счёт какого-то внешнего раздражителя. Мало того, вечный праздник невозможен и по определению; праздник вообще существует только на контрасте с буднями. Эмоциональная окраска хороша только в момент погружения в материал; в дальнейшем должен подключиться интеллектуальный ресурс. Как правило, этнопедагогические методики идут именно по такому пути: после первоначального, праздничного, знакомства с традиционной культурой начинается её углублённое изучение. Экспедиционная работа с носителями фольклора (по большей части - глубоко православными людьми) чаще всего ведёт к мощным изменениям личности, пересмотру жизни, попытке выстроить её на новых принципах. В меньшей степени, но то же происходит с теми, кто общается уже не непосредственно с бабушками и дедушками, а с теми, кто испытал их влияние. Таким способом как бы восстанавливается утраченная цепочка наследования культурных ценностей, раньше естественным образом существовавшая в патриархальных крестьянских семьях.

Виктор ВЛАСОВ. Как же русский фольклор создаёт необходимый эмоциональный фон? Мы ведь привыкаем слушать другой тон - западный, например.
Елена ЧЕШЕГОРОВА. Да, музыкальное мышление наших современников формируется на платформе западной музыки. И это немаловажно. Порой на концертах к нам подходят и спрашивают: «А на каком языке вы поёте?». При этом вопрос касается, например, нашей родной сибирской протяжной песни! Но стоит помнить о том, что собранный нами фольклор - это не только песни и инструментальная музыка, превратившиеся в экзотику благодаря многолетним запретам! Это ещё и бытовые танцы, сказки, праздничная культура, праздничное убранство дома, народные игры, легенды, прикладное искусство, рукопашный бой, народная кухня наконец! У этого многогранного алмаза найдутся «ключики» к любому человеку, если он не «порос мхом»! Фольклорные материалы в данном случае являются эмоционально привлекательным фоном, на котором происходит погружение в мир традиционной народной культуры. В дальнейшем они также активно используются: кем-то для самовыражения в науке или в плане постижения и даже развития певческого, инструментального, танцевального, боевого, прикладного искусства, кем-то для воспитания детей на ярком, осмысленном материале с естественно заданной периодизацией (православный народный календарь).

Мы ни в коем случае не говорим здесь о возрождении традиции; скорее, происходит искусственное поддерживание отдельных её фрагментов, социальных механизмов, осознанных и значимых для современности. Фольклористы не живут в традиции крестьянской культуры, хотя очень высоко её оценили и стремятся осознать её содержание - в лучшем случае, а в худшем - просто хорошо или плохо подражают её носителям. Даже в тех случаях, когда фольклорные центры организуются в сёлах, ситуация не слишком в этом смысле отличается от городской. Руководители этих центров - сельская интеллигенция, а участники клубов и кружков - чаще всего школьники, чья жизнь протекает не столько в народном, сколько в школьном календаре. Надо ли говорить, что в большинстве случаев остальные жители села (кроме стариков) давно лишены того, что определяется нами как традиционная культура. Даже если есть тяжёлый труд на своём поле и подворье, - нет прежнего восприятия этого труда. Нет общины, которая раньше строилась, по сути, вокруг приходской жизни села. Подорван оказался институт семьи, тоже формировавший опорные ценности людей… Есть скорее попытка государства привить современным селянам «фермерский» взгляд на жизнь. Ничего плохого в этом нет, стоит рассматривать это просто как факт современности, но в то же время мировосприятие русского земледельца до сих пор сильно отличается от, например, германского. Несмотря на чувствительные удары по этому мировосприятию, марксистско-ленинская идеология всё же не смогла уничтожить очень многого из того, что веками закладывала культура традиционная.

Пора уже прямо сказать, что традиция не исчезла совсем из нашей жизни. Просто часто мы не узнаём её черты в окружающей нас действительности, даже городской. Самые мощные механизмы продолжают действовать, иногда заполняясь чужеродным содержанием в отсутствие знаний о своём. Проявляется это особенно зримо как раз в праздники, когда отодвигаются определённые рамки, «давящие» человека в будни. Стихийные народные драмы, возникающие на свадьбах, ряженье на Новый год (хотя у православной России в это время ещё пост) и на Святки… По большому счёту, люди чувствуют насущную необходимость подлинного народного праздника, и в этом - подтверждение самой природы фольклора: если существует песня, - то для того, чтобы петь за столом или в дороге, если хоровод - водить его на поляне (или уж асфальте), игра - играть в неё, пляска - плясать и т.д.

Виктор ВЛАСОВ. Почему попытки обращения к материалам традиционной народной культуры не всегда качественные?
Елена ЧЕШЕГОРОВА. Увы, не только не всегда качественные… Не всегда даже правомочные! И не добротные с точки зрения этнографической правды. Существуют десятки течений, которые тоже претендуют называться «фольклорными», руководители которых, создавая собственные авторские концепции, психотехники и т. п., выдают их своим адептам за факты подлинной этнокультуры. Помимо этих сект, традиционной культуре немало вредит попытка шоу-бизнеса «приручить» фольклор, основанный совершенно на иных сущностных стержнях, нежели массовая культура. Возникающие телепередачи типа «Играй, гармонь!» и «Эх, Семёновна!», ансамбли русской песни Н. Бабкиной, Н. Кадышевой и другие решают лишь задачу создания шоу, совершенно не учитывая комплексного характера народной культуры. Из этого следует, что у русских людей, изучающих и сохраняющих собственную культуру, куда больше общего с людьми других национальностей, сохранивших свои традиции, чем с русскими представителями массовой культуры. Кстати, частыми гостями фольклорно-этнографических фестивалей бывают казахские, марийские, мордовские, башкирские, татарские и другие коллективы, сохраняющие свою подлинную традицию.

Фольклористы постепенно осознают и самую неприятную для себя вещь: что сами воспитаны в массовой культуре, которую отвергают. Основным воспитателем масс является сегодня не школа, а телевиденье и сети, принадлежащие уже даже и не государству и решающее вовсе не проблемы гармоничного воспитания и развития личности. И фольклористы (в большинстве своём) также являются продуктами этого общества. Массовое сознание держит человека в плену куда хитрее, чем можно подумать. Вскрывается этот факт при столкновении фольклористов-практиков с учёными, искусствоведами и культурологами. Например, гордо показывая специалистам разделочную доску, на обороте которой старательно скопирован рисунок с мезенской, борецкой, ракульской, пермогорской или ещё какой старинной прялки, ожидают восторгов и похвал, - вот, мол, молодцы, продолжатели традиций… А слышат довольно унылое: «А какую задачу Вы ставили, когда копировали?»… И только через годы начинает слабо брезжить в сознании мысль при взгляде на прежний опыт: а с передачей-то цветов я, мягко говоря, подкачал… А композицию-то я нарушил, вырвав из всего рисунка только понравившийся фрагмент… Даже если линия, композиция и цвет верно скопированы, - я ведь перенёс рисунок с прялки (контактировавшей со льном и бывшей в своём культурном пространстве очень значимым объектом, закреплённым в определённых обрядах) - на разделочную доску, которая в лучшем случае «контактирует» с продуктами питания, а то и вовсе исключена из функционирования и гордо висит на стене, как знак моего самовыражения… Дырку на обоях закрывает!

Виктор ВЛАСОВ. Как совместимы Православие и фольклор?
Елена ЧЕШЕГОРОВА. Православие и фольклор - не просто совместимы. Они неразрывны. За этот тезис я потерпела немало насмешек и шпилек со стороны неоязыческих лидеров, но готова отстаивать его во что бы то ни стало. С 1988 года по сей день я провела столько фольклорно-этнографических экспедиций и поработала с таким количеством «носителей» нашей культуры, проработала столько научной литературы, что этого уже достаточно - для данного утверждения. Но не раз были проблемы и с православными людьми, пришедшими к вере не в семье, а самостоятельно. В советских учебниках совершенно чётко писалось: фольклор есть пережиток язычества… А в то время мы ещё свято верили всему, что является печатным материалом! Поэтому данный стереотип, специально «продвигавшийся» в советской истории и фольклористике, до сих пор поддерживается людьми, которые изучение вопроса лично не занимались. Это не вина их, а беда. И факт успешной работы идеологической машины, на самых первых этапах создания которой вождями Октябрьской революции была заложена основополагающая идея: разорвать связь традиционной народной культуры с Православием, чтобы народ потерял силу и корни.

Но сегодня современная православная общественность должна понять, что, несмотря на бывшее «дохристианское» содержание отдельных фольклорных форм (далеко не всех!), за тысячу с лишним лет этого содержания не осталось! И потому, что за этот период было создано много нового, уже напрямую опиравшегося на христианские ценности. И потому, что не только в еврейской традиции до прихода Христа содержалось зёрнами вечности естественное Откровение… И в жизни крестьянства после крещения Руси остались лишь те реликты, которые вовсе не противоречили Новозаветным идеям.

Складывающееся в нашей стране заново православное воспитание, которое не опирается на фольклорный опыт, переживает нелёгкий путь становления. Порой этот путь насыщается подходами современной массовой культуры, по внутренней сути своей совершенно негодной для столь важного дела. Использованием привлекательных для детей и молодёжи форм спорта и туризма тоже не охватить всех. Если уж на то пошло, - большинство спортивных игр в прошлом тоже были частью религиозных ритуалов разных народов… Конечно, если играть в какого-нибудь «Заиньку» с мыслью о том, что, возможно, прикасаешься к древнему культу плодородия, - ты не христианин. Но если дети на празднике только слушают унылые внушения и нравоучения или даже смотрят на сцене исполненную радостью театральную постановку на религиозную тему… Где же тогда праздник для них самих? Для детей основа праздника - вкусности и игра, - движение, общение. Если всё это ещё дополнить умело поданной информацией о смысле праздника (в этом вопросе очень помогают идеи фольклорного театра: вертеп, раёк, теневой театр и т.д.), - мы и получим максимальный воспитывающий эффект - для души и тела. Как мы уже определялись выше, фольклорные формы, сохранившиеся ещё из древних времён, в большинстве своём давно получили новое осмысление, основанное на идее естественного Откровения. Не почитание культа растительности подразумевается, когда дома и храмы украшаются на Троицу берёзками и цветами, а чудо Творения. Не чучело богини смерти Морены сжигают в масленичном костре, - а Ветхого Адама, - отрекаясь перед началом поста от всего греховного в повреждённой грехопадением человеческой природе и в то же время таким символическим образом вспоминая изгнание из рая… А новые фольклорные формы - например, протяжные песни, духовные стихи - вообще напрямую не связаны со славянскими дохристианскими верованиями. Механизм исполнения тех же протяжных песен, например, может служить отличным подтверждением идеи соборности нашей народной культуры и православной веры. Постараюсь пояснить это для тех, кто этого воочию не видел: в экспедиции нам нередко приходилось наблюдать примерно такую картину: бабушки отказывались петь, пока не придёт какая-нибудь баба Клава, - без неё, мол, никто не сможет делать в песне «уклоны», или она лучше всех «подголашивает», и т.п. То есть песня - коллективное действо, но для неё важен каждый отдельный член коллектива по-своему. Личность не нивелируется, всем есть возможность проявиться благодаря музыкальной сложности песен. В то же время действие может производиться только коллективно.

На этой идее - соборности традиционной культуры - имеет смысл завершить наш разговор. Самое страшное для любого живого движения - разобщение. Следует помнить, что дело, которым мы занимаемся, можно наиболее эффективно проводить в жизнь только вместе, общими усилиями, объединив опыт, накопленный разными центрами в разных регионах России. Мы все - разные, но мы едины. И в этом наша сила.

Православная группа В. Власова вк.

Зачем обливать водой председателя сельсовета, как былины переделывали для Сталина, что такое народное православие и какие анекдоты были в ГУЛАГе - рассказывает фольклорист, культуролог Наталья Петрова.

– Фольклористы рассказывают удивительную историю: в одном колхозе в 1932 году во время засухи облили водой председателя сельсовета. Оказывается, до революции так делали со священнослужителями. Зачем?
– Да, такой случай описан в одной из информационных сводок ОГПУ “о настроениях населения”. Здесь мы видим пример того, как с помощью метеорологической магии люди пытались воздействовать на природу, особенно это было актуально в сельской местности. И существовала такая практика: если долго нет дождя, нужно облить какого-нибудь человека с высоким статусом, например, священника.
Один из вариантов объяснения заключался в том, что при этом природа разгневается и пойдет дождь; по другой версии, такой высокостатусный человек символически воплощал социум в целом, и то, что происходило с ним, могло влиять на жизнь всех остальных людей.
И вот появилось новое государство – Советский Союз, и нужно понять как новые идеи и социальные, политические, экономические, культурные реалии соотносятся с прошлым опытом людей. И здесь на помощь приходит фольклор, отражающий систему коллективных представлений. В 30-е -годы XX века эта практика обливания статусного человека осталась актуальной, только священника заменил председатель сельсовета. Правда, в источнике не сказано, как он на это отреагировал, про реакцию священников мы тоже ничего не знаем.
Вообще если мы говорим о фольклоре, надо понимать, что есть повествовательный фольклор – тексты. Сюда мы относим, например, сказки и былины. А есть фольклорные практики. И многие из них тесно привязаны к практической деятельности человека.


– Какие, например?
– Довольно популярна система запретов для беременных. Например, беременным запрещается вязать, и это объясняется тем, что пуповина якобы обвивается вокруг ребенка. Рациональных причин этого страха, конечно, нет, но иррационально все очевидно: у нас есть вязание, которое может путаться, и представление о ребенке в утробе матери, которого может обвить пуповина. Также считается, что беременным нельзя смотреть на что-то необычное, вроде пожара, иначе у ребенка будут родимые пятна или он родится с уродством.
Есть целая система предписаний, как правильно вести хозяйство, например, покупать корову. Так, когда забираешь корову от старого хозяина, нужно брать еще и веревку, иначе считается, что корова не приживется в новом месте, ее будет тянуть обратно.
Есть еще такая примета – мы не пожимаем друг другу руки через порог. Порог в фольклоре – это граница между своим и чужим пространством, пересекать которую нужно с известной долей осторожности.
А в современной студенческой среде мы встречаем пример того, что в фольклоре называется инициацией, посвящением. Ты не студент, пока не сдал первую сессию, то есть не прошел испытание, не доказал, что достоин перейти в другой статус – статус настоящего студента.
– Обряды как-то можно классифицировать?
– Есть обряды календарные – они привязаны к смене природных циклов. Есть обряды, связанные с циклом жизни – рождение, свадьба, похороны. А есть окказиональные обряды – по случаю, они не регулируется каким-то строгими временными рамками, например, новоселье.
Здесь работает идея о том, что переезд в новый дом, освоение нового пространства связано с некой опасностью. Считается, что кто первый войдет в дом, тот вскоре умрет в этом доме. Поэтому есть примета, что первым в дом надо пускать не человека, а какую-нибудь зверушку как жертву, кота или петуха. И пусть сейчас никто не пугается за своего любимого котика, но с этой приметой многие сталкиваются и сегодня.

В народном православии нет противоречия между словами бабушки и Церковью

– Фольклористы в своих исследованиях часто пишут о том, что православная культура очень повлияла на фольклор. А как? Есть православный фольклор?
– Более того – есть народное православие. Вообще все мировые религии устанавливались в местах, где люди раньше верили во что-то другое. На Руси до христианства было славянское язычество, а ученые имеют немало проблем с его изучением.
Так как письменность пришла на Русь с христианством, и летописи создавались в монастырях, то культурных текстов дохристианского периода с подробным описанием, скажем, практик поклонения идолам, нет. Есть, конечно, археологические памятники, но понять, кто именно и зачем их создавал, без каких бы то ни было пояснительных текстов довольно проблематично. В современной культуре популярны неоязыческие движения, но очень мало источников, где можно узнать, что же они пытаются воссоздать.
Как появилась народная религиозность? Официальные каноны смешались с народными практиками, то есть это два знания – каноническое и память традиции.И у носителей народного православия нет противоречия между тем, что говорила бабушка, и тем, как объясняет церковь.
– Какие есть примеры народного православия?
– Есть почитаемые святыни, которые часто соотносятся с местночтимыми святыми. И эти объекты могут быть природного происхождения – камень, необычное старое дерево, пещера, какой-то водоем с целебной водой, как считают местные жители.
Например, в Архангельской области такие объекты связаны с местночтимым святым Александром Ошевенским. Вокруг этой фигуры складывается пласт фольклорных текстов и практик. Так, жители ходят к камню, где есть след святого, и приносят подношения, чтобы исцелиться. По своей природе эти практики подношения традиционны.
– А как к этому относятся священники?
Есть разные примеры. Где-то с народным православием борются и искореняют его, объясняя так: “Зачем вешать ленточку на дерево, если за здравие можно поставить свечку в церкви? И святую воду надо искать прежде всего в церкви, а не в роднике в лесу”. А есть те, кто относится более позитивно и рядом с родником строит часовенку, а после там освящают воду. Общего рецепта нет.
– Есть традиция в Великий пост печь «жаворонков» – булочки из постного теста в форме птичек. Она привязана ко дню памяти 40 Севастийских мучеников, и эти булочки-птички символизируют улетающие души мучеников. А на самом деле эта традиция ведь изначально пошла из народного календаря?
– Да это тоже фольклорная практика. Как она работает? Есть такой термин “метонимическая связь”. Появились птицы – значит, потеплело, значит, весна. Мы можем помочь весне прийти раньше, поэтому печем птичек. Это связано с праздником по смене сезона на пороге весны – днем весеннего равноденствия. И народные интерпретации вполне могут быть такими.


Важно учитывать расположение праздника в народном календаре. Он многослоен и содержит несколько смысловых пластов: христианский календарь – разные праздники, дни поминовения святых; природный календарь – он связан со сменой сезонов, и хозяйственный календарь – обозначает начало или завершение разных, в первую очередь сельскохозяйственных, работ. Все они накладываются один на другой, поэтому один и тот же день либо период времени может трактоваться в нескольких смыслах.
Например, 6 мая. С одной стороны, это день памяти святого Георгия Победоносца. С другой – хозяйственной стороны, в этот день крестьяне впервые после зимы выгоняли скот на пастбища. Эти два слоя – христианский и хозяйственный – совмещаются, и святой Георгий приобретает новое качество – покровителя земледельцев и скотоводов. В житии мы такое вряд ли найдем.
И вернусь к вопросу об отношении Церкви к таким практикам. Очень часто официальная позиция начинает использовать помощь фольклорной традиции для объяснения канона. Например, в пост нельзя проводить свадьбы – это период аскетизма во всем. Фольклор же объясняет это тем, что если нарушить этот запрет, то будет плохо зачатому в этот период ребенку. Вот такое взаимопроникновение сфер.
– Уместно ли спросить здесь: народное православие – это хорошо или плохо?
– Это некая культурная данность, и все зависит от нашей позиции – кто мы и как мы на это смотрим. Как исследователи мы лишь можем ее изучать. Для традиции все прекрасно – это непротиворечивая картина мира.
В России много мест, где нет стационарной церкви, и только раз в пару месяцев туда приезжает священник из райцентра. В таких условиях, разумеется, жители будут искать формы замены религиозной жизни, здесь будут создаваться общины бабушек, например. В таких практиках будут задействованы не только канонические, но и фольклорные источники.


Вообще фольклористы любят глухие места, где сохраняются традиционные формы уклада жизни, и значит, скорее всего, сохраняется и фольклор. Любимый фольклористами регион – это Русский Север.
В 2010 году мы с коллегами были в зимней экспедиции на Белом море и попали в деревни, в которых активно развивается, пожалуй, один рыболовный промысел.
Только за несколько лет до нашего приезда там появилось регулярное электричество, а раньше свет включали на несколько часов утром и вечером. Но даже там мы в современной ситуации не застрахованы от того, чтобы нам не начали вместо собственно фольклора пересказывать прочитанное в книгах или увиденное по телевизору.
Кошмар фольклориста – это ситуация, когда он приехал в деревню записывать заговоры, а потом спросил людей, откуда это знают, и услышал: “А у нас книжка есть”. Конечно, не всякий расскажет, что выучил текст по книжке или по заметке в газете “Дачная” (бич фольклористов), но надо понимать, что сегодня фольклор доступен в разных источниках. Поэтому на выходе и получается интересный микс.
Прекрасный пример взаимодействия традиции и современности – интернет-анекдоты о персонажах сказок и былин, где имена традиционных персонажей сочетаются с какими-то сюжетами из современных мультфильмов или с рекламными слоганами. Так, анекдот “И свистнул Соловей Разбойник коня у Ильи Муромца” отсылает к мультфильму, а не к былинному сюжету.

Какие анекдоты рассказывали в ГУЛАГе

– А как фольклор жил в СССР?
– В фольклоре советского периода, естестественно, продолжали существовать и традиционные формы фольклора, но у каждой из них был разный культурный статус. Так, народное православие считалось отсталостью и архаикой, а рабочие песни, наоборот, изучались и издавались.
Официальный советский фольклор иногда создавался искусственно. Например, были так называемые “новины” – попытка подстроить традиционную эпическую форму под новое советское государство.
Сказители, которые раньше пели про богатырей, в 1930-1940-е стали исполнять что-либо актуальное о Челюскине, Папанине, Красной армии. На помощь им приходили журналисты и писатели, привозили газеты с новостями и рассказом о том, что происходит сегодня, а потом записывали их же текст.
В 30-е годы в газетах печатались новины о Сталине. Изменился статус сказителей, их приравняли к писателям (то есть, по сути, к авторам, а не исполнителям фольклорных текстов), в Союзе писателей давали пенсию.
То есть советский фольклор создавался с помощью новых тем на старых формулах, но такое искусственное воздействие на народную традицию не прижилось. В нормальном состоянии традиция развивается самостоятельно, впитывает из современности только те новые элементы, которые ей необходимы.
– А что от советского фольклора осталось сейчас?
– Новин, конечно, нет. У нас есть устные истории, в которых рассказывается о событиях коллективизации, есть стихийно возникшие анекдоты о Ленине и Сталине. Даже существует целый указатель советского политического анекдота, подготовленный историком Мишей Мельниченко.
– Вы ведь еще специализируетесь на фольклоре ГУЛАГа. Что это такое?
– Есть такое понятие как фольклор субкультур – врачей, студентов и т.п. Мы изучаем и тюремный, лагерный фольклор – это тексты и практики, возникшие в среде заключенных.
В России первые этнографические работы, в которых рассматривался блатной фольклор, появились ещё до революции, исследования продолжались и в ранние советские годы. Однако затем это научное направление было подвергнуто идеологической цензуре и не могло активно развиваться. Возвращение ученых к этой тематике произошло уже в 1990 годы (вышел сборник “Фольклор и культурная среда ГУЛАГа”, двухтомник тюремных песен, подготовленный Майклом Джекобсоном, и др. работы).
С советским лагерным фольклором все довольно сложно. В таких местах оказывались и представители профессиональных криминальных субкультур, и случайные люди, ставшие жертвами политических репрессий, то есть это и традиционный криминальный фольклор, и вынужденный фольклор людей в стрессовой ситуации.Понятно, что современный исследователь, решивший изучать фольклор ГУЛАГа (особенно 20-30 годов XX века), столкнется с проблемой источников: гулаговские тексты и практики не только не изучались, но и не записывались в свое время фольклористами или этнографами.
Печальное исключение – это репрессированные ученые, которые оказывались в ситуации вынужденного “включенного наблюдения”, и часть из них описала этот опыт потом в своих мемуарах. Есть, например, безумно интересные воспоминания этнографа Нины Гаген-Торн. Обычные заключенные тоже оставили свои записи о жизни в советских тюрьмах и лагерях.
Именно из их воспоминаний, писем, реже – дневников, мы и узнаем, какие анекдоты они рассказывали друг другу (например, о разговоре двух арестантов, которых ведут на расстрел: “Давай убежим!” – “А хуже не будет?”), какими слухами обменивались (часто – о грядущей всеобщей амнистии).
Изучая разные тексты, я часто встречала идею доброго царя. Как она работает? Например, у одного из отделений ГУЛАГа, где было особо суровое отношение к заключенным, был начальник по фамилии Гаранин. И заключенные думали, что Гаранина подменили каким-то вражеским шпионом, и он не знает об этих зверствах. Но, конечно, были и другие точки зрения, люди понимали и рассматривали надзирателей как слуг антихриста. Есть истории и о знаменательных побегах, которые постепенно обрастают легендами: так, об одном мастере-мебельщике рассказывали, что он пытался сбежать с Колымы, спрятавшись в изготовленном им самим буфете с тайным отсеком.

Фольклор сохраняет то, что востребовано в современной жизни

– На разные праздники, последний пример – юбилей Москвы, мы часто встречаем людей, которые в сарафанах и кокошниках исполняют разные русские народные частушки. Как вы, фольклористы, к такому относитесь?
– С реконструкторами все довольно непросто: среди них могут быть как серьезные специалисты, которые изучают источники, анализируют костюмы по регионам и по времени, так и те, кто просто берет яркие маркеры – сарафан вообще, кокошник вообще, не обращая внимания на то что единого русского народного костюма не существует.
Красный сарафан, который мы постоянно встречаем на картинках, не охватывает весь народный костюм. Русская народная культура вообще очень локальна, регионально специфична. Сарафаны, например, в Рязанской и Вятской губерниях очень отличаются. Все это нужно учитывать и для всего фольклора в целом. Важно, кто этим занимается.
Но фольклор – это общее достояние и нельзя кому-то запретить к нему обращаться. Какая-то контролирующая организация, например, комитет по кокошникам – это из сферы нереального.Но было бы здорово, чтобы организаторы мероприятий обращались к специалистам за консультациями.
– Зачем вообще сегодня современная культура обращается к фольклору?
– Фольклор очень тесно связан с национальной культурой и историей народа, и поиск себя, своей самобытности неизбежно приводит к фольклору. То есть фольклор – своеобразная концентрация всего, что у нас есть. В истории всей мировой культуры было несколько периодов популярности фольклора.
Например, в Европе в эпоху романтизма конца XVIII-начала XIX века или в отечественной истории в 1960-70 годы был всплеск фольклорного движения. И соблазн обратиться к фольклору как к чему-то древнему, исконному, присутствует и в современной культуре.
А формы зависят от задач современной культуры. Допустим, у нас есть задача патриотического воспитания современных детей и молодежи. Пожалуй, наиболее подходящая для этого форма – былины. Эпос приводит нас в пространство квазиистории, в отдаленное прошлое. Какая-то Русь там есть, правда, соотношение в реальной историей очень специфичное, но тем не менее, на первый взгляд погруженность в свою историю там есть. Об этом, например, говорят эпосоведы.
С другой стороны, рамки былинного жанра прекрасно ложатся под задачи создания национального героя и прошлого. Герой там действует не в личных целях, как герой сказки, когда спасает свою невесту. Как правило, наши богатыри борются с Соловьем Разбойником, Змеем или враждебным иноземным правителем – помогают правителю государства, спасают свою страну, народ. В этом плане обращение к эпосу неизбежно. Если мы, например, хотим снять патриотический мультик, вероятно, там будет герой былин.


– А зачем еще сегодня нужен фольклор?
– Для массовой культуры которая преследует коммерческие цели, фольклор дает прекрасное поле для заимствования.
В своем первом дипломе я занималась анализом фольклорных мультфильмов 2000-х годов. Брала примеры из России, Северной Америки, постсоветского и европейского пространств. Оказалось, что в России, Европе и странах бывшего СССР довольно высокий интерес к эпосу. Из этого хорошо делать бренд, так как возникают узнаваемые страноведческие моменты. И мы это видим на примере богатырской серии студии “Мельница”. В североамериканской анимационной индустрии больше интерес к сказкам.
Был такой американский исследователь Джон Кавелти, в 70-е годы прошлого века он изучал массовую культуру, в частности литературу, и интересовался формульными повествованиями. Оказалось, для того, чтобы произведения покупались и читались, у них должно быть узнаваемое повторяющееся ядро. Причем радость узнавания должна сочетаться с элементами новизны, необычности для поддержания интереса аудитории.
Фольклор в этом отношении дает подходящую основу для формульного повествования. Сюжеты, персонажи, мотивы в фольклоре устойчивы и узнаваемы. Как их обновить? И тут массовая культура предлагает разные варианты.
Например, перемещение героя в современность. Здесь можно вспомнить популярные американские фильмы про Золушку в современном городе. Или же другой вариант – попытка в старый сюжет встроить непривычного персонажа, допустим, не людей, а зверюшек. Пример – мультик “Hello Kitty”, где Золушка – это кошка. Везде мы видим узнаваемое ядро, которое неизменно будет работать, хотим мы этого или нет – каждый знает сюжет про Золушку. А также есть новые элементы, которые нас завлекают. И все вместе прекрасно работает.
– У разных народов наверняка есть какие-то похожие сюжеты?
– Да, есть много повторяющихся международных сюжетов. Например история о невинно гонимой падчерице. Тут у нас и “Золушка”, и “Крошечка-хаврошечка”. У фольклористов есть очень хороший инструмент – международные указатели сюжетов и мотивов: прекрасные люди перечитали множество сказочных, мифологических и прочих текстов, заметили в них похожие элементы и свели их воедино. Благодаря этому, например, можно наглядно увидеть, какие общие сюжеты есть в в Европе, и в Америке, и в Азии (Пример такого указателя – база данных Юрия Березкина).
Есть интересный сюжет о душе, пребывающей вне тела. И он представлен в сказках разных народов. Носителям русской культуры он известен как Кощей Бессмертный. Есть немецкая сказка о великанах, души которых спрятаны в сундуке посреди моря. Есть индийская сказку про злодея, душа которого была, кажется, в апельсине.


– А почему сказки похожи?
Есть несколько версий, почему так бывает. Очевидная: похожи сказки родственных народов. Русские, украинские, белорусские, польские сказки – славянские. Есть представление о ранее существовавшем праславянском единстве.
У неродственных народов, например, балтов и славян, тоже есть похожие сюжеты. Как так? Смотрим на карту: а они соседи! То есть это географическое заимствование. Страны перенимали друг у друга не только товары или технологии, но и культуру, в том числе текстовую.
Есть еще более сложный вариант, когда народы не родственные и не рядом расположенные. Здесь мы видим типологическое сходство: похожие условия жизни, хозяйства и климата. И общие волнующие проблемы народы выражали через фольклор. Думаю, при желании можно найти похожие сказки в России и Австралии.
– Есть еще какие-то приемы для успеха фольклорных мультфильмов?
– Например, в новом российском мультике про Алешу Поповича есть отсылки к цитатам из советской киноклассики, а также включен персонаж, похожий на Элвиса Пресли. Здесь работает идея слоеного пирога – разные отсылки и детали считываются разными аудиториями, и в кинотеатрах дети и родители смеются в разных местах. И эта многослойность делает коммерческий продукт более продаваемым и расширяет аудиторию.
– Как тогда правильно воспринимать эти слои?
– Нужно уметь считывать смыслы, которые закладывают создатели текста: пафос, иронию над патетикой или отсылку к коммерческим продуктам. Мы можем просто смеяться, а можем быть осознанным зрителем, понимать, как все это устроено и тоже радоваться смысловой механике.
– Возвращают ли все эти современные фольклоризованные формы к традиционной культуре?
– Не надо говорить, что все однозначно плохо.
Попытка показать, воспроизвести, воссоздать в музеефицированной или театрализованной форме те фольклорные практики, которые не бытуют сейчас – в общем-то задача положительная.Другое дело, что средства не всегда бывают профессиональными. Нужно понять, кто этим занимается и как он это делает. Конечно, доступность форм фольклора медийным технологиям дает лишь поверхностный взгляд на традицию, но с задачей подогреть интерес аудитории к этой тематике они вполне справляются.


Фольклор очень разнообразен. Это точно не только частушки, песни и сказки, он повсеместно включен в нашу современную жизнь. Есть даже целое новое научное направление – изучение интернет-фольклора. Но закон сохранения фольклора – это закон выживания тех форм передачи культурной информации, которые будут востребованы и актуальны в нашей повседневной жизни.