Аутизм: выход есть. Ранняя диагностика: залог успешного лечения

Аутизм означает, что человек развивается иным образом и имеет проблемы с коммуникацией и взаимодействием с другими людьми, а также необычные виды поведения, такие как повторяющиеся движения или увлеченность очень узкоспециализированными интересами. Однако это лишь клиническое определение, и это не самое важное из того, что необходимо знать об аутизме.

Итак… что же должен знать об аутизме обычный человек? Существует огромное количество заблуждений, важных фактов, о которых люди даже не подозревают, и несколько универсальных истин, которые всегда игнорируются, если речь идет об инвалидности. Так что давайте перечислим их.

1. Аутизм разнообразен. Очень, очень разнообразен. Когда-нибудь слышали поговорку: "Если вы знаете одного аутичного человека, то вы знаете… только одного аутичного человека"? Это правда. Нам нравятся совершенно разные вещи, мы по-разному себя ведем, у нас разные таланты, разные интересы и разные навыки. Соберите группу аутичных людей и посмотрите на них. Вы обнаружите, что эти люди так же сильно отличаются друг от друга, как и нейротипичные люди. Возможно, аутисты отличаются друг от друга даже сильнее. Каждый аутичный человек индивидуален, и вы не можете сделать никаких предположений о нем только на основе его диагноза, кроме как "Наверное, у этого человека есть проблемы с коммуникацией и социальным взаимодействием". И, согласитесь, это очень общее заявление.

2. Аутизм не определяет личность человека… но он все равно является фундаментальной частью нашей сущности. Кое-кто любезно напомнил мне о пропущенном втором пункте в этом списке, так что я только что его добавила! Я то и дело что-то пропускаю… особенно если речь идет о чем-то вроде "Если написано, что речь идет о списке из десяти пунктов, то пунктов должно быть десять". Все дело в том, что мне трудно воспринимать картину в целом, и вместо этого я постоянно сосредотачиваюсь на деталях вроде "Не допустила ли я орфографическую ошибку?" Если бы у меня уже не было первазивного нарушения развития, то у меня бы диагностировали нарушение внимания вроде СДВГ – в голове у меня не только аутизм. На самом деле аутизм – это лишь одно из множества явлений, и большинство из них не являются диагнозами. Я аутистка, но также у меня огромные проблемы с организацией своих действий и с переключением на новую задачу, которые обычно бывают у людей с СДВГ. Мне отлично дается чтение, но есть серьезные проблемы с арифметикой, но не со счетом. Я альтруистка, интроверт, у меня есть собственное мнение по любому поводу, и я придерживаюсь умеренных взглядов в политике. Я христианка, студентка, ученый… Как много всего входит в идентичность! Однако аутизм все это немного раскрашивает, как будто вы смотрите на что-то сквозь цветное стекло. Так что если вы думаете, что я была бы тем же самым человеком без моего аутизма, то вы однозначно заблуждаетесь! Потому что как можно остаться тем же человеком, если ваш разум начнет по-другому думать, по-другому учиться, и у вас появится совершенно другой взгляд на мир? Аутизм – это не просто некая добавка. Это сама основа для развития личности аутичного человека. У меня только один мозг, а "аутизм" - это просто ярлык, который описывает особенности работы этого мозга.

3. Наличие аутизма не делает вашу жизнь бессмысленной. Инвалидность в целом не означает, что ваша жизнь бессмысленна, и в этом отношении аутизм не отличается от любой другой инвалидности. Ограничения в коммуникации и социальном взаимодействии вкупе с трудностями в обучении и сенсорными проблемами, которые нам свойственны, не означают, что жизнь аутичного человека хуже жизни нейротипичного человека. Иногда люди предполагают, что если у вас есть инвалидность, то ваша жизнь по определению хуже, но я думаю, они просто слишком склонны смотреть на все с собственной точки зрения. Люди, которые всю свою жизнь были нейротипиками, начинают думать о том, что бы они почувствовали, если бы внезапно потеряли свои навыки… в то время как в реальности надо представлять, что у них никогда этих навыков и не было, или что у них развились иные навыки и иной взгляд на мир. Сама по себе инвалидность является нейтральным фактом, а не трагедией. В отношении аутизма трагедия – это не сам аутизм, а связанные с ним предрассудки. Неважно, какие ограничения есть у человека, аутизм не мешает ему быть частью своей семьи, частью своего сообщества и человеком, чья жизнь имеет неотъемлемую ценность.

4. Аутичные люди способны на любовь в той же степени, что и любые другие люди. Любовь к другим людям не зависит от способности бегло говорить, понимать выражение чужих лиц или помнить о том, что когда пытаешься с кем-то подружиться, лучше не рассказывать о диких кошках в течение полутора часов без остановки. Возможно, мы не умеем копировать эмоции других людей, но мы способны на такое же сострадание, что и все остальные. Мы просто иначе это выражаем. Нейротипики обычно пытаются выразить сочувствие, аутисты (по крайней мере, те из них, которые похожи на меня, как я уже говорила – мы очень разные) пытаются исправить проблему, которая изначально расстроила человека. Я не вижу причин считать, что один подход лучше другого… О, и еще одно: хотя я сама асексуалка, среди людей спектра аутизма я в меньшинстве. Аутичные взрослые, с любой формой аутизма, могут влюбляться, вступать в брак и заводить семью. Несколько моих знакомых аутистов женаты или ходят на свидания.

5. Наличие аутизма не мешает человеку учиться. На самом деле не мешает. Мы растем, и мы учимся в течение всей жизни, точно так же, как и любой другой человек. Иногда я слышу, как люди говорят, что их аутичные дети "выздоровели". Однако на самом деле они лишь описывают, как их дети растут, развиваются и учатся в подходящей обстановке. Они фактически обесценивают усилия и достижения собственных детей, списывая их на последний препарат или другое лечение. Я прошла долгий путь от двухлетней девочки, которая почти круглосуточно плакала навзрыд, постоянно бегала кругами и устраивала бурные истерики от прикосновения шерстяной ткани. Теперь я учусь в колледже, и я почти добилась независимости. (Шерстяную ткань я, правда, до сих пор не выношу). В хорошей обстановке, при хороших учителях обучение будет практически неизбежным. Именно на этом должны сосредоточиться исследования аутизма: как лучше всего научить нас тому, что нам необходимо знать об этом мире, который не приспособлен для нас.

6. Происхождение аутизма почти полностью генетическое. Наследственная составляющая аутизма составляет около 90%, что означает, что почти каждый случай аутизма можно свести к определенной комбинации генов, будь это "гены ботаников", которые передались от ваших родителей, или же это новые мутации, которые возникли только в вашем поколении. Аутизм никак не связан с теми прививками, которые вам делали, и он никак не связан с тем, что вы едите. По иронии, несмотря на аргументы противников вакцин, единственная доказанная не генетическая причина аутизма – это синдром врожденной краснухи, который возникает, когда беременная (обычно не прошедшая вакцинацию) женщина заболевает краснухой. Люди, делайте все необходимые прививки. Они спасают жизни – миллионы людей, которые каждый год умирают от заболеваний, которые можно было предотвратить вакцинами, с этим согласились бы.

7. Аутичные люди – это не социопаты. Я знаю, наверное, вы так и не думаете, но все равно это следует повторить еще раз. "Аутизм" часто связывают с образом человека, которому абсолютно плевать на существование других людей, в то время как в реальности, это просто проблема коммуникации. Нам не плевать на других людей. Более того, я знаю нескольких аутистов, которые так панически боятся случайно сказать "что-то не то" и задеть чужие чувства, что в результате постоянно стесняются и нервничают. Даже невербальные аутичные дети проявляют такую же привязанность к своим родителям, что и не аутичные. В реальности, аутичные взрослые совершают преступления гораздо реже, чем нейротипики. (Впрочем, не думаю, что это связано с нашей врожденной добродетельностью. В конце концов, очень часто преступление – это социальная активность).

8. Нет никакой "эпидемии аутизма". Другими словами: растет число людей, у которых диагностирован аутизм, но общее число аутичных людей остается прежним. Исследования, проведенные среди взрослых, показывают, что уровень аутизма среди них такой же, как и среди детей. С чем же связаны все эти новые случаи? Просто с тем, что теперь ставятся диагнозы и при более мягких формах аутизма, в том числе благодаря признанию того, что синдром Аспергера – это аутизм без задержки речи (раньше диагноз не ставился, если вы могли говорить). Кроме того, начали включать людей с умственной отсталостью (как оказалось, помимо умственной отсталости у них очень часто есть и аутизм). В результате, число диагнозов "умственная отсталость" снизилось, а число диагнозов "аутизм", соответственно, возросло. Тем не менее, риторика про "эпидемию аутизма" имела и положительный эффект: благодаря ей мы узнали о реальной распространенности аутизма, и мы знаем, что он не обязательно бывает тяжелым, и мы знаем, как именно он проявляется, что позволяет детям получать необходимую поддержку с самого раннего возраста.

9. Аутичные люди могут быть счастливы и без исцеления. И речь не идет о каком-то второсортном счастье по принципу "лучше что-то, чем ничего". Большинство нейротипиков (если они не художники и не дети) никогда не заметят красоту в расположении трещин в асфальте мостовой, или как великолепно играют цвета на разлитом бензине после дождя. Они, наверное, никогда не узнают, каково это целиком и полностью отдаться определенной теме и изучить про нее все, что только можно. Им никогда не познать
красоту фактов, которые были приведены в определенную систему. Они, вероятно, никогда не узнают, каково это махать кистями рук от счастья, или каково это забыть обо всем из-за ощущения шерсти кошки. В жизни аутистов есть прекрасные аспекты, как, скорее всего, они есть и в жизни нейротипиков. Нет, поймите меня правильно: это трудная жизнь. Мир не приспособлен для существования аутистов, а аутичные люди и их семьи каждый день сталкиваются с чужими предрассудками. Однако счастье при аутизме не сводится к "мужеству" или "преодолению". Это просто счастье. Не обязательно быть нормальным, чтобы быть счастливым.

10. Аутичные люди хотят быть частью этого мира. Мы действительно этого хотим… просто на наших собственных условиях. Мы хотим, чтобы нас принимали. Мы хотим учиться в школе. Мы хотим работать. Мы хотим, чтобы нас слушали и услышали. У нас есть надежды и мечты о нашем будущем и о будущем этого мира. Мы хотим внести свой вклад. Многие из нас хотят завести семью. Мы отличаемся от нормы, но именно разнообразие делает этот мир сильнее, а не слабее. Чем больше будет образов мышления, тем больше будет найдено способов решения той или иной проблемы. Разнообразие общества означает, что при возникновении проблемы, у нас под рукой будут разные умы, и кто-нибудь из них найдет решение.

К несчастью, многие специалисты, работающие с детьми-аутистами, до сих пор не владеют новой информацией и продолжают полагаться на более старые и более пессимистические сведения. Это приводит к двум наиболее распространенным сценариям. Так, к примеру, психиатр, к которому родители привели аутиста Джастина, когда он был еще ребенком, сказал: «У него аутизм, и вы должны быть готовы к тому, что когда он вырастет, он будет помещен в специальное лечебное учреждение». Родители, которым приходилось слышать подобные приговоры, знают, в какое отчаяние они способны ввергнуть. Клиницисты зачастую оправдывают такие слова тем, что лучше подготовить родителей к встрече с реальностью, чем позволить им прятаться за отрицанием. Однако они забывают о том, что именно отрицание такого приговора делает возможной надежду. Отрицать будущее, предпочесть не видеть его сейчас принципиально важно для процесса излечения и для избавления от печали, идущей рука об руку с осознанием того факта, что ваш ребенок совсем не похож на ребенка, о котором вы мечтали, с которым были связаны ваши надежды и рождения которого вы терпеливо ждали. Новые сведения об эффективности вмешательства (как раннего, так и вмешательства в течение всего детства) не позволяют обреченно смотреть в будущее, особенно в отношении высокофункционирующих групп, например детей с синдромом Аспергера.

Психиатр, с которым консультировались родители Тома, предпочел другой, в настоящее время более распространенный подход: он постарался как можно дольше не ставить диагноза, потому что клинические проявления нарушения не были «классическими». Он не знал, что более не существует такого понятия, как «классический» аутизм. Осознание того, что количество вариантов клинических проявлений аутизма огромно, что клиническая картина со временем изменяется и что существуют другие формы аутизма, которые хоть и похожи на «классический» аутизм, но отличаются от него, — это, возможно, наиболее важные достижения науки об аутизме за последние два десятилетия. Большинство родителей замечают нечто не совсем нормальное в развитии своего ребенка в течение первых двух лет его жизни. Однако диагноз они часто узнают, когда ему исполняется пять или шесть лет. Поставить диагноз в более раннем возрасте трудно, но мы все больше и больше узнаем о самых ранних признаках нарушения. Остается лишь надеяться на то, что по мере того как новая информация будет попадать от исследователей к клиницистам, находящимся на передней линии борьбы с этим расстройством, подобные задержки в диагностировании будут исключены. Возможно, самое важное открытие заключается в том, что раннее диагностирование в первую очередь зависит от оценки социально-коммуникационных навыков маленьких детей.

Ранняя диагностика: залог успешного лечения

Дошкольники с ASD нечасто демонстрируют повторяющиеся, стереотипные действия (раскачивание, ритуалы, сопротивление переменам, кружение и т.д.), более характерные для детей среднего и старшего возраста. Слишком часто диагноз «синдром Аспергера » устанавливается в восемь-девять лет или даже в более старшем возрасте. Семейные врачи, еще не знакомые с этой новой информацией, стараются уверить родителей в том, что их тревога по поводу социальных и коммуникационных навыков младенцев и дошкольников — результат чрезмерных волнений, неопытности, связанной с тем, что это первый ребенок, или полного отсутствия знаний о развитии детей. Подобная неготовность к тому, чтобы поставить диагноз в раннем возрасте, приводит к серьезной задержке с попаданием ребенка в программы раннего вмешательства. Некоторые дети, начинающие заниматься по этим программам в пять или в шесть лет, имеют меньше шансов на улучшение, чем могли бы иметь, если бы начали заниматься по ним значительно раньше. Трудно представить себе большее отчаяние, чем отчаяние родителей, которым сначала говорили, что они слишком волнуются по поводу того, что их ребенок не разговаривает, а через два года сказали, что у него аутизм и что они не скоро попадут на лечение, ибо очередь слишком велика.

Клиницисты не склонны обращать внимание на то, что в течение нескольких десятилетий мы получаем информацию о хороших результатах лечения некоторых детей с аутизмом. Одну из своих последних статей Каннер озаглавил так: «Как далеко дети с аутизмом могут продвинуться в социальной адаптации?». В этой статье, опубликованной в 1972г., он написал о «лучших результатах» среди первых 96 пациентов, которые наблюдались в его клинике. Из этих 96 человек он выделил 11, которые, по его мнению, «функционировали в обществе на высоком уровне». Действительно, конкретные социологические исследования выявили значительный прогресс, однако продемонстрировали и трудности во взрослых интимных отношениях. В том, что касается развития взрослых индивидуумов с разными формами аутизма, возможно, самым поразительным является огромный разброс результатов. Некоторые (наши данные позволяют говорить примерно о 20% людей с синдромом Аспергера и о 10% людей с аутизмом) справляются с жизнью очень хорошо, их социальные и коммуникационные навыки оцениваются как «средние», а симптомы аутизма у них либо выражены слабо, либо вовсе отсутствуют. Возможно, еще 15-20% справляются с жизнью достаточно хорошо для того, чтобы жить самостоятельно и пользоваться лишь незначительной помощью. Однако новое поколение детей, с которыми начали проводить программы раннего вмешательства, еще не достигло взрослого состояния, и поэтому не исключено, что даже эти данные в дальнейшем нужно будет пересмотреть.

Пределы достижений

Реальность такова, что с возрастом состояние большинства детей с аутизмом и с синдромом Аспергера будет улучшаться. Налицо тенденция, в соответствии с которой каждый последующий год их жизни оказывается лучше и менее стрессовым, чем предыдущий. Самые трудные — первые годы, когда впервые ставится диагноз и когда все усилия должны быть направлены как можно на более раннее начало вмешательства. Но проходит некоторое время, ситуация «устаканивается», и дети развиваются согласно своему собственному «расписанию». Разные навыки будут развиваться по-разному, каждый со своей собственной скоростью; порой будет сделан шаг назад, порой — два шага вперед, что принесет огромное облегчение. Порой то, что кажется регрессом, на самом деле оказывается реакцией на новый вызов, на который ребенок пока еще не совсем готов ответить; со временем с небольшой помощью он это сделает.

Мы не знаем, чем закончится развитие того или иного ребенка; никто не в состоянии предсказать конечный результат. Достижения ребенка с той или иной формой аутизма могут разочаровать только в том случае, если смотреть на них со стороны и подходить к ним с общей меркой. «Боюсь, он не оправдывает наших ожиданий», — сказал однажды учитель Джастина его родителям, и прогресс сына сразу же привел их в уныние . Значительно лучше оценивать достижения ребенка с точки зрения его собственного мира. Какие препятствия ему пришлось преодолеть, чтобы достичь этого уровня? Победы ребенка с ASD часто имеют сугубо личный характер : упорно продолжать ходить в школу, несмотря на постоянные насмешки и издевательства, стараться заговаривать с другим ребенком в столовой, впервые работать за компьютером вместе с братом. Многие из этих побед известны только родителям, но от этого они не становятся менее значимыми. В семьях, где растут обычные дети, эти достижения зачастую воспринимаются как данность, как нечто само собой разумеющееся. Родители детей с той или иной формой аутизма ничего не могут воспринимать как само собой разумеющееся; каждый шаг на пути к «типичному развитию» — это победа, которая освещает события повседневности, как путеводная звезда. Оценивать успехи ребенка с аутизмом нужно, сравнивая его не с другими детьми, а с ним самим, с тем, каким он был в прошлом или в позапрошлом году.

Когда около двух десятилетий тому назад я начал интересоваться проблемой аутизма, меня среди прочего сильно поразило то, что в литературе о последствиях аутизма практически ничего не было сказано о тех взрослых, которые хорошо справлялись с жизнью. Опубликованные исследования явно устарели, они были проведены в то время, когда аутизм считали следствием плохого исполнения родителями своих обязанностей. Тогда социальные работники часто подвергали родителей продолжительной психотерапии, а детей — многолетней игровой терапии. Эта литература уже утратила свое значение, ибо исследования, описанные в ней, были проведены до появления более эффективных форм раннего вмешательства, основанного на поведенческих принципах. Однако новая информация не доходила до широкой публики. Более того, не было никаких данных о последствиях других форм аутизма, например синдрома Аспергера.

Поскольку многим детям был поставлен именно такой диагноз, это был существенный информационный пробел. Могу ли я помочь восполнить его?

Мой первый опыт в исследовательской работе — изучение отдаленных результатов, проведенное в 1987г. вместе с центром West End Creche в Торонто. В то время Creche был известен как центр, в котором лечили детей с аутизмом. Главным врачом была доктор Милада Хавелкова, чешский анестезиолог, которая эмигрировала в Канаду после войны. Она смогла найти работу только в области детской психиатрии, и в качестве клинической базы ей был дан центр Creche. Она очень заинтересовалась проблемой аутизма, и с начала 50-х гг., Creche превратился в детский терапевтический центр Торонто.

Я хотел познакомиться со взрослыми, которым в детстве доктор Хавелкова поставила диагноз «аутизм при высоком функционировании». Она очень любезно и с большим энтузиазмом отнеслась к тому, что ее работа может быть продолжена. Я помню, как провел канун одного очень снежного Рождества в подвале центра Creche, просматривая дела всех его старых пациентов. Я сидел в подвале старого здания, там, где когда-то была прачечная и где еще сохранились безнадежно устаревшие прессы для отжимания белья. Повсюду стояли шкафы и коробки, забитые старыми папками. В помещении было сыро, холодно и пыльно. Мне предстояло просмотреть не менее пятисот папок. Чтение этих старых историй болезни с их устаревшими терминами (детский психоз, травма мозга, симбиозный психоз) было исключительно полезным занятием: оно помогло составить представление о Торонто и о том, как раньше лечили детей со специфическими потребностями. Меня смущала мысль о том, что в то же самое время, когда я рос в этом городе, в семьях, живших на расстоянии нескольких миль от моего дома, разворачивались исполненные драматизма события и подлинные трагедии.

Мне удалось связаться с двадцатью взрослыми аутистами, которые в 50-х гг. лечились в Creche. В детстве их признавали «высокофункционирующими», и они до сих пор жили в Торонто. Я побывал у них дома и побеседовал и с ними, и с их родителями. Меня поразило, как хорошо сложилась жизнь некоторых из этих детей. Из двадцати человек четверо были устроены просто прекрасно: они жили самостоятельно, работали или учились (библиотекарь, продавец, помощник учителя , студент университета), ходили на свидания и имели друзей. Один из них даже состоял в браке. А ведь во времена их детства еще не было никаких эффективных методов лечения! Первое, что я понял, заключалось в следующем: реальные истории высокофункционирующих людей с аутизмом раскрывают замечательные возможности усовершенствования личности, даже без всякого лечения.

Истории Фреда и Гершеля

История Фрэда — иллюстрация одного из лучших результатов, с которыми я познакомился. Я договорился встретиться с ним вечером возле его дома. Остро осознавая, насколько пунктуальны многие люди с аутизмом в том, что касается их заведенного порядка, я приехал вовремя, что для меня нехарактерно. Из того, что мне было известно, я знал, что у Фрэда особое расписание и что он будет очень огорчен, если я опоздаю. Однако на условленном месте никого не было. Я ждал, не понимая, что могло помешать ему. Я уже собрался уезжать, когда появился молодой человек, весьма элегантный, в костюме и при галстуке, и, задыхаясь, стал извиняться за свое опоздание. Неужели это Фрэд, тот самый страдающий аутизмом человек, с которым я должен был встретиться? Да, это был он. Он объяснил мне, что занимался географией с одним учеником средней школы и что урок продлился дольше, чем он рассчитывал. Он вежливо поинтересовался, обедал ли я, и, получив отрицательный ответ, предложил вместе где-нибудь пообедать. Я был потрясен. Он был не просто вежлив, он беспокоился о том, не голоден ли я! Мне никогда и в голову не пришло бы, что у этого юноши был аутизм, если бы я не прочитал в истории болезни о тех ужасных симптомах, которые были у него в детстве. Там было написано о вспышках раздражения, о ригидном поведении, об отсутствии социальных контактов со взрослыми и с детьми и об активном сопротивлении переменам. Неужели это тот же самый человек?

На моей машине мы доехали до ресторана. Это был один из тех маленьких итальянских ресторанчиков, в которых кормят пастой собственного изготовления. Мы долго говорили о его детстве, о его нынешней жизни и о том, чего он ждет от будущего. Он почти ничего не помнит о своем аутизме, а о том, что было до пятилетнего возраста, не помнит вообще ничего. Он учился в одном классе с другими детьми, страдавшими аутизмом, и это был неприятный опыт. Он всегда интересовался географическими картами; можно сказать, что в детстве он был просто одержим ими. Мне показалось знаменательным, что география стала его профессией, что он сумел превратить «одержимость» в полезную специальность. Он зарабатывал на жизнь частными уроками, но надеялся на более перспективную карьеру в педагогике. Любой, кто видел, как мы сидим за столом и едим свою пасту, вполне мог предположить, что мы беседуем о девушках, о спорте и о последних сплетнях в нашей конторе. Однако мы говорили о том, что значит быть аутистом, как это воспринимается изнутри и что осталось в нем от нарушения как часть его личности. Ему казалось, что единственным напоминанием о ней было волнение, которое он испытывал в социальных ситуациях. Он встречался с девушками, собирался в конце концов жениться, но на людях испытывал легкую нервозность. Он был оживлен, весел, отпускал шутки в свой адрес, постоянно жестикулировал, Да, он был слегка скован и формален, но вряд ли он отличался от многих своих ровесников. Был ли Фрэд нормальным? Насколько он отличался от миллионов тех, кто рос как здоровые дети? Воистину, его развитие оказалось триумфальным. Следует признать, что подобный результат — большая редкость, но он не исключен. Согласно результатам многих исследований, такое возможно только у очень способных индивидов. Самым поразительным в истории Фрэда было то, что в детстве его лечили отвратительно, и поэтому я даже не мог представить себе, за счет чего его ситуация изменилась. Однако одна догадка родилась у меня благодаря истории Гершеля.

Возможно, результат Гершеля не столь впечатляющ, как результат Фрэда, но по-своему он тоже вызывает восхищение. Он жил вдвоем с матерью в пригороде и был зачислен в местный университет. Он посещал курс по истории и несколько курсов по гуманитарным наукам, но с трудом одолевал программу и посещал дополнительные занятия. Я был у него. Скромный одноэтажный домик с верандой среди массивных деревьев на тихой улице. Я очень быстро понял, что семья Гершеля глубоко религиозная. Гершель был тихим юношей. Он носил ермолку. Говорил он мало и отвечал на мои вопросы вежливо, но лаконично. Он вел уединенный образ жизни , но регулярно посещал синагогу. У Гершеля было несколько друзей, с которыми он общался только в синагоге. У него практически не было никаких особенных хобби или интересов. Он плохо представлял себе свое будущее, но его очень волновали отметки, которые он получал в университете. Возможно, он даже был слишком озабочен проблемой окончания университета в ущерб всему остальному. Для него отметки не были вехами на пути к окончанию, а сами по себе знаменовали окончание.

Тем не менее я был поражен тем, насколько он изменился к лучшему за прошедшие годы. Возможности, что ранний диагноз оказался ошибочным, не было: я убедился в этом позднее, когда перечитал его историю болезни. В ней говорилось о том, что в детстве у Гершеля было много симптомов аутизма и ярко выраженная неспособность к обучению. Это делало его академические успехи еще более замечательными.

Однако самое сильное впечатление во время визита произвела на меня мать Гершеля. Это была невысокая, но очень волевая женщина. Мы сидели в столовой за столом, окруженным семейными фотографиями детей и родственников с «исторической родины». Она живо рассказывала о раннем детстве Гершеля, о своей боли и своих тревогах за его будущее. Заметив, что с мальчиком что-то не так, она повела его к специалисту в большую клинику при медицинском высшем учебном заведении. Специалист сказал, что у мальчика аутизм, и посоветовал матери подготовиться к тому, что ее сын не сможет учиться с нормальными детьми, а в конце концов окажется в специализированном медицинском учреждении. Мать Гершеля выслушала этот приговор со стоическим спокойствием, поблагодарила доктора за совет и постаралась побыстрее выкинуть из головы все, что он сказал. Она серьезно посмотрела на меня и сказала: «Выйдя из его офиса, я поклялась, что сделаю человека из этого мальчика, даже если это будет стоить мне жизни».

После визита в клинику мать записала Гершеля в обычный детский сад при ближайшей школе и на все местные мероприятия, в которых не возбранялось участвовать ребенку из религиозной семьи. Она вспоминала, как сражалась со специалистами в школьном отделе местного самоуправления, с мелкими чиновниками, которые ведали программами детского отдыха, с докторами, которые думали, что им виднее. Никто не смог поколебать ее решимости помочь своему сыну. Ее можно подвергать остракизму, над ней можно смеяться, но кто может сказать, как сложилась бы его жизнь, если бы она не боролась за него столь решительно и бесстрашно? У нее была нечеловеческая воля, устоять против которой не мог практически никто. В то время в Торонто вовсе не было принято то, что она делала. В отличие от нынешнего времени, тогда не было никаких данных о том, что пребывание в среде здоровых детей полезнее для детей-аутистов, чем обучение в специальных школах и изоляция от здоровых ровесников. Можно не сомневаться в том, что специалисты в своих офисах, имеющие дома по два с половиной собственных ребенка, на «пятиминутках» глубокомысленно кивали друг другу головами и говорили, что она вмешивается не в свое дело и заблуждается относительно умственных способностей своего сына. Но чего, кажется, не понимал практически никто из них, так этого того, что именно благодаря ее действиям жизнь Гершеля изменилась коренным образом.

История Сьюзен

Жизнь Сьюзен — совсем другая история, по-своему не менее великолепная, несмотря на ужасающую бедность, в которой жили она и ее отец. Она жила в самом центре Торонто, в весьма захудалом районе. Я вспоминаю, как, стоя на крыльце ее дома, звонил в дверной звонок. Дом был в запущенном состоянии, краска облупилась, и из окон торчали деформированные сетки. Наконец на пороге появилась Сьюзен. Она с удивлением осмотрела меня, но потом вспомнила, что мы договаривались о встрече, и пригласила в дом. Она сказала, что была наверху и занималась кое-какими расчетами по календарям. Она проводила меня в маленькую гостиную. Все стены были бессистемно увешаны календарями за разные годы, открытыми на одном и том же месяце. Пожилой и, судя по всему, весьма дряхлый джентльмен сидел в кресле перед телевизором и смотрел какое-то шоу; звук был включен почти на полную мощность. Я вежливо представился, но вскоре понял, что старик почти ничего не слышит. Сьюзен сказала мне, что ее мать умерла несколько лет тому назад и теперь она присматривает за отцом. Периодически их навещают социальные работники, оказывающие кое-какую помощь по дому, но ежедневными домашними делами Сьюзен занимается сама: делает покупки, готовит еду и убирает. Она не работает и не учится, а проводит время в своей комнате, рассматривая календари и журналы, посвященные кино. Такая жизнь ее вполне устраивает, и ничего другого ей не нужно.

Много лет тому назад мать научила Сьюзен готовить и выполнять легкую домашнюю работу. На это ушло много времени, но, должно быть, и она тоже была волевым человеком, поскольку в конце концов она сумела приучить дочь следить за собой и за домом. Сформировавшись, эти навыки начали жить сами по себе, и теперь, когда матери не стало, именно заведенный порядок, рутина позволяют ей ухаживать за отцом и жить в собственном доме. Ее победа заключается в том, что, несмотря на собственные ограничения, она оказалась способной ухаживать за своим отцом. Одно из преимуществ негибкости аутиста заключается в том, что она превращает установившийся заведенный порядок в часть его жизни. Возможно, она не считает уход за отцом такой уж большой нагрузкой, но я мог только удивляться тому, как ей удается жить в таких условиях. Эту семью спасла именно присущая аутистам способность неукоснительно следовать заведенному порядку. Сьюзен занималась своими делами спокойно и эффективно, но я понимал, какие огромные усилия и тренировка понадобились для того, чтобы этот заведенный порядок изначально установился. Должно быть, и у ее мамы была такая же непреклонная воля, какую я так часто встречал в других семьях.

Почти в каждом классе и в каждой группе детского сада сегодня можно встретить ребенка с признаками одной из легких форм аутизма. Многие родители не признают расстройства аутистического спектра (РАС) у своих детей: «Сейчас такие современные дети!» - говорят они, и понятно, что признаться себе в том, что твой ребенок какой-то не такой, очень сложно. Гамма испытываемых родителями чувств колеблется от тревоги до полного отрицания и неприятия собственного чада.

Исследования подтверждают, что раннее интенсивное коррекционное вмешательство приводит к более благоприятному развитию событий для ребенка и семьи. Важно вовремя заметить и распознать признаки аутизма, поскольку педиатры часто не могут диагностировать РАС на ранних стадиях. Родители - лучшие эксперты для своих детей, поэтому к 18 месяцам рекомендуется пройти следующий тест.

Тест на выявление признаков аутизма

Поведенческие признаки аутизма

Кроме того, что нормально развивающийся ребенок к 18 месяцам должен указывать на то, что он хочет, смотреть туда, куда вы ему показываете, и играть с предметами «понарошку», у него должны быть сформированы социальные и коммуникативные навыки , развиты крупная и мелкая моторика, сенсорное восприятие и чувство безопасности. Если каких-то навыков у ребенка нет, то это может быть признаком аутизма. Перечислим некоторые из них.

Нарушения желудочно-кишечного тракта как признак аутизма

Доктор Тим Буи, гастроэнтеролог Гарвардского университета и Общественной центральной больницы Бостона, сделал эндоскопию более 1000 детей с аутизмом и у 400 из них обнаружил гастроэнтерологические проблемы. У детей с РАС проблемы с желудком встречаются гораздо чаще, чем у обычных детей. У 20% детей было обнаружен эзофагит (воспаление пищевода), у 12% - гастрит, у 10% - воспаление двенадцатиперстной кишки, у 12% - колиты, у 55% - лактазная недостаточность. У таких детей часто встречается неперевареная еда в стуле, возникают запоры или поносы. При необходимости следует обратиться к гастроэнтерологу.

Удар по семье

Аутисты могут несколько дней бодрствовать, не отличать день от ночи или с трудом засыпать и постоянно просыпаться. Могут спать непродолжительное время - 1-2 часа в сутки, родители при этом не высыпаются. У этих детей низкий или отсутствующий болевой порог, частые судороги, необъяснимые спонтанные приступы плача или смеха. Семья, воспитывающая ребенка аутиста, ограничена в посещении общественных мест, кинотеатров, магазинов, кафе, не может полноценно путешествовать и отдыхать на природе. Для реабилитации семьи с ребенком, страдающим аутизмом, следует обратиться в специализированные центры, где специалисты по раннему вмешательству окажут речевую, трудовую или физиотерапевтическую помощь.

Когда нашему старшему сыну было три года, нам поставили диагноз «аутизм». Он звучал как приговор и разбивал мое сердце на куски. Мы приходили к разным специалистам, которые говорили нам одно и то же:

• Это не лечится
• Родите себе здорового ребенка, а этот никогда не изменится
• Это безнадежно
• Дальше будет только хуже
• Подумайте о себе, облегчите свою жизнь
• Отдайте его в спецшколу, спец-интернат

Мне было тогда всего 27 лет. Это был мой первый и в тот момент единственный ребенок. И для меня это был конец света. Мы очень ждали его, готовились к его рождению, мы старались все делать правильно, мы любили его. Как могли, насколько умели.

И эти разговоры убивали меня. После каждого специалиста я рыдала по нескольку дней. Я не верила, не хотела верить, что мой сын безнадежен. Что он никогда не будет обычным ребенком. Что я должна поставить на нем крест. Это все было слишком страшно, чтобы быть правдой.

Мы решили не смиряться. И начали искать пути выхода. Самым главным шагом для нас стало то, что мы нашли специалиста другого уровня. Любовь Николаевна специалист по аутистам и сенсорным нарушениям. Мы привезли ее в Петербург только для того, чтобы показать ей малыша. Собрали небольшую группу таких же родителей. Мы ждали рекомендаций, советов, новых горизонтов. А получили гораздо больше.

За эти два дня на консультации пришли около десяти детей, включая нашего. Почти всем врачи ставили один и тот же диагноз. Аутизм. Как приговор.

Оказалось, что настоящий аутизм из десяти детей был только у одного. Что было у остальных? Аутичный спектр, сенсорные нарушения, — то, что можно и нужно корректировать.

Самым ценным в тот день для меня было услышать: «Это не аутизм». А раз это не аутизм, значит, это лечится. Значит, с этим можно что-то сделать. Значит, он не безнадежен. Значит, можно и нужно жить, верить, молиться.

Прошло уже много лет. Сейчас ни один врач не поставит нам такой диагноз. Хотя есть привычные черты поведения, которые похожи на аутиста. Хотя есть задержка речевого развития. Но это мелочи. Потому что задержка наверстается, поведение трансформируется. Главное - это то, что чудо случилось.

И сейчас к нам так или иначе обращаются родители. Помочь сейчас многим мы не можем, можем только делиться опытом вот так - статьями. Не лично, не индивидуально, а оптом. У некоторых из них я видела детей. И я понимаю теперь то, что говорила Любовь Николаевна. Настоящих аутистов очень мало. Один на десять тысяч детей. Ничего не изменилось.

Но появились дети, которые похожи в чем-то на аутичных. Аутичный спектр, сенсорные нарушения. Их очень много. Один из шести детей. Разница только в том, что это корректируется. И если настоящий РДА вылечить очень трудно, хотя я знаю тех, у кого это получается настолько успешно, насколько это возможно, то сенсорные нарушения - это посильная цель для работы.

Я вижу ребенка, который идет с папой за руку по берегу моря. Он надел спасательный жилет, идет бубнит что-то под нос. Иногда смотрит на папу. Этот ребенок с диагнозом. Но какой же он аутист?

Глобальный аутист не будет реагировать ни на кого и ни на что - с рождения. Он будет в такой прочной броне, что вы даже никогда не встретитесь с ним взглядом и не растаете от его улыбки, которая предназначена вам.

Если же ваш ребенок сотрудничает с вами - хотя бы в чем-то, если он тянется к вам за похвалой, пытается общаться, как умеет, — даже если только криком - это повод задуматься. Задуматься о том, что выход есть. Что это сенсорные проблемы.

Сенсорные проблемы - это проблемы восприятия. У нас есть органы чувств - глаза, уши, нос, кожа, язык. И когда они работают нормально, то получается обычный человек. Который видит мир так же, как другие, слышит то же самое, имеет такие же кожные ощущения.

А если нет? Если ваш мир менее четкий? Если для вас звуки кажутся более громкими чем они есть? Если любое прикосновение к вашей коже мозг трактует как боль? Как вы будете реагировать тогда на обычные ситуации?

Это то, что происходит часто с детьми. Их мозг иначе трактует прикосновения, движения, звуки, картинки. У кого-то мир плоский, у кого-то ограничен угол зрения, кто-то очень чувствителен к звукам, кто-то не выносит прикосновений, а кто-то чтобы себя ощущать, должен постоянно двигаться.

Если мы не понимаем, что происходит в ребенке, то нам кажется все это странным. Ребенок не такой как все. Он выделяется. Он выглядит странным. Мы идем к психиатру - и получаем диагноз. Например, аутизм. Если ребенок не хочет прикосновений, боится звуков, большого скопления людей и не сидит на месте - скорее всего, вам скажут про аутизм. Он ведь не смотрит вам в глаза (а ему тяжело таким образом фокусировать зрение), избегает объятий (потому что ему это физически больно), занимается стереотипными играми (таким образом он насыщает себя ощущениями). И все.

Дальше мама и папа придавлены диагнозом. С которым ничего нельзя сделать. А диагноз-то ложный. Неправильный. И слишком жестокий. Так разрушаются семьи - это невозможно вынести. Кто виноват, что так вышло? Папа, который пил пиво? Мама, которая постоянно нервничала? Врачи, которые навредили в родах? Чьей вины больше?

Сколько не копайся в причинах - ситуации это не изменит. В случае с сенсорными проблемами их нужно и можно решать. Пласт за пластом, снимая как капустные листья маленькие проблемы. Насыщать ощущениями - например, несколько раз в день обрабатывать все тело ребенка щетками. Или же создавать ему давление на тело, заворачивая в одеяла и ковры. Насыщать звуками - с помощью плееров, наушников. Способов много. Информации тоже. Даже специалисты есть. Их мало, но они есть.

Не нужно слепо верить врачам. Аутизм - это модный диагноз. С ним ничего не сделаешь, можно всю жизнь выкачивать из родителей деньги. И при этом не нужно ничего гарантировать - гарантий нет, это неизлечимо.

Ищите специалистов, которые в этом разбираются. Которые способные вас вдохновить. От которых вы выходите не с камнем на шее, а с крыльями за спиной. Которые видят ребенка, а не диагнозы и бумажки. И верьте. Верьте, молитесь. Это обязательно поможет.

Совсем недавно Любовь Николаевна сказала нам:

«Вы же понимаете, что это чудо. Что вы его вымолили.»

Это правда. В любом Святом месте я молилась с горячими слезами. Молилась за здоровье малыша. Снова и снова. И сейчас, когда я вижу, что анализы за два года не изменились - все то же превышение ртути в 50 раз и свинца в 100 раз - а ребенок другой, я понимаю - вымолили. Теперь нужно и самим шаги сделать. Теперь, когда есть вера в то, что все получится и наладится. Когда есть ощущение, что Бог с нами.

Молитесь, верьте. Господь исполняет желания каждого. У вашего ребенка нет никого кроме вас. И если вы в него не поверите - никто не поверит. Если вы не поможете - никто не поможет. Молиться и быть руками Господа для ваших детей. Любить и верить. И не опускать рук никогда.

Ольга Валяева - valyaeva.ru

Аутизм - это расстройство мозга, которое характеризуется отклонениями в социальном поведении человека, а также ограничениями и повторами в нем. Указанные признаки обычно проявляются уже в детском возрасте, до трех лет. В ходе болезни могут проявляться и более мягкие симптомы, которые относят к расстройствам аутического спектра.

При аутизме наблюдаются изменения во многих участках мозга, но ход их развития неясен. При раннем обнаружении и вмешательстве в поведение ребенка можно помочь ему в приобретении навыков самопомощи, общения и социального поведения, однако не существует гарантированных способов излечения от аутизма. Лишь немногие дети по достижении совершеннолетия способны существовать самостоятельно.

В настоящий момент причины возникновения аутизма не совсем ясны, понятно лишь, что они связаны с генами. Возможно виновато их множественное взаимодействие, а возможно - редкие мутации. Есть и спорные теории возникновения заболевания, к примеру, вакцинация детей. Врачи оценивают распространенность расстройств данного спектра в 0,6% от всего населения.

Интересно, что у мальчиков аутизм встречается в 4 раза чаще, чем у девочек. Загадочные причины этой возникновения этой болезни, ее течение породили вокруг нее множество мифов, которые и будут частично развенчаны.

Мифы об аутизме.

Причиной аутизма может стать плохое отношение со стороны родителей. Хочется верить, что данный миф уже искоренен, ведь давно доказано, что это неправда. Аутизм - это неврологическое состояние, поэтому оно не может возникнуть по психологическим причинам. Ведь если бы плохое воспитание и жесткое отношение родителей вызывали бы аутизм, то в мире было намного больше заболевших.

Низкофункционирующий и высокофункционирующий аутизм - это абсолютно разные заболевания. Даже следуя из названия понятно, что заболевания все же разные. Однако исследования показали, что между больными этими двумя формами нет принципиальных различий кроме уровня IQ. При обоих диагнозах основные дефициты совпадают, просто они выражаются по-своему.

Все аутисты одинаковые. Обычно такой миф строится на сопоставлении одного знакомого аутиста всем остальным. Считается, что и другие ведут себя аналогично. Конечно же, больные имеют какие-то общие черты отклонений, в результате чего какие-то их жесты и манеры могут совпадать. Но эти люди обладают своей индивидуальностью, как и все мы. К этому мифу относятся и три следующих утверждения.

Аутисты думают исключительно в картинках. Действительно, визуальное мышление у таких людей встречается намного более чаще, чем у обычных, однако нельзя однозначно считать такую работу мозга универсальной или же уникальной характеристикой. Не все аутисты мыслят таким образом, хотя о таком способе мышления даже пишутся книги и научные труды.

Аутисты имеют сенсорные проблемы, которые выражены в повышенной чувствительности к звукам и прикосновениям. Сенсорные проблемы могут заключаться и в том, что несильные раздражители вообще не воспринимаются или гипочувствительность, в наличии синестезии, когда одно чувство принимается за другое и другие отклонения. При этом интересно, что данные проблемы могут относиться к любому чувству, включая ощущения пространства или же вестибулярный аппарат.

Все аутисты имеют какие-то особые способности. По статистике, необычные способности присущи лишь 10% аутистов. Такой показатель выше, чем у остальных людей в тысячи раз, однако все равно, это скорее исключение, а не правило. Бывает, что необычные способности проявляются в детстве, а потом, с опытом общения с людьми, возможности исчезают. Кстати, не обязательно такие способности бесполезные, некоторые аутисты с успехом используют их, скажем, при трудоустройстве.

Аутисты не могут толком разговаривать. Это неправда, часто даже так происходит, что возникновение аутизма у детей игнорируется, так как они вполне успешно общаются, но через несколько лет болезнь все-таки дает о себе знать. Многие аутисты даже начинают говорить достаточно рано.

Аутичные люди имеют серьезные нарушения в интеллекте. Аутисты могут иметь какой угодно интеллект, не отличаясь в этой характеристике от обычных людей. Сначала детские интеллектуальные достижения могут трактоваться как побочными отклонениями, а позже они же трактоваться как особенности одаренного человека. Поэтому тест на IQ не является показательным для аутистов, равно как и для других людей. Хотя следует отметить, что у аутистов разрыв между дефицитом интеллекта и способностями может быть гораздо больше, чем у обычных людей. Не стоит считать отсутствие способностей в одной области показателем того, что способностей нет вообще или же они непременно есть в другом направлении.

Все аутисты имеют проблемы в отношениях с другими людьми. Родителям больных детей часто внушается, что их дети никогда не смогут испытывать такие чувства как любовь. Однако многие аутисты имеют полноценные семьи, детей. Порой даже тяжелые формы аутизма не мешают людям демонстрировать привязанность, проявлять беспокойство по поводу чувств других людей.

За раковиной аутизма скрывается обычный нормальный человек. Считается, что можно провести какие-то меры, которые выпустят наружу нормального человека, пробив стену аутизма. Однако это неправда, аутизм проникает в человека, значительно влияя на его возможности чувствовать, воспринимать события, информацию, на реакции, на взаимодействия. Исчезновение аутизма из человека в корне изменит его самого, так что можно будет увидеть совсем новую личность.

Аутизм, особенно низкофункционирующий, сам по себе является полностью негативным явлением. Больные аутизмом помнят свой невербальный детский опыт, но многие не воспринимают его в качестве негативного. Такое состояние не сопровождалось чувствами одиночества или страха. Да, мир может быть непонятным или в чем-то пугающим, но это воспринимается как данность. Обычно восприятие аспектов аутизма зависит от отношения к ним людей. К примеру, гиперфокус может показаться проблемой, если рассматривать его как качество, которое заставляет фокусироваться на ступнях ног, при этом пропускать сигнал светофора. А вот при интенсивной работе с проектами такое качество может оказаться незаменимым. Это касается тех случае, когда человек работает фрилансером или же ему требуется повышенная внимательность при работе за компьютером. Нельзя восприниматься аутизм исключительно как нечто плохое или отличительное. Да, в целом аутизм ведет к инвалидности, но многих устраивает такое положение вещей, ведь исцеление может привести к потере человеком самого себя, повлечет за собой серьезные психологические проблемы.

Аутисты часто одержимы чем-то, склонны к ритуалам, самостимулирующему поведению, с этим необходимо бороться. Действительно, такое поведение свойственно аутичному человеку, но оно обычно совершенно безвредно. Больные аутизмом снимают свое напряжение и регулируют информацию, поступающую от органов чувств, с помощью самостимулирующего поведения. Наблюдается прямая зависимость между увеличением самостимуляции и снижением членовредительства у больных, что едва ли можно объяснить случайностью. Стоит ли идентифицировать стимулирующие движения как "странные", бороться с ними, если сам по себе человек кажется обществу странным? Такая модификация может желательная для тех высокофункционирующих аутистов, которые могут захотеть слиться с толпой. Чтобы принять соответствующее решение об изменении поведения надо понять, возникнут ли проблемы у аутичного человека? Еще раз подчеркнем - склонность к специфическим интересам присуща аутизму, раздражая окружающих, однако данная черта безвредна! Иногда одержимость даже помогает в карьерном росте. К примеру, если человек увлечен компьютерами, то работодателям несомненно будет импонировать одержимость в этой среде. При аутизме может встречаться обсессивно-компульсивное расстройство, однако это явление другого плана. В заключение можно сказать, что то поведенчество, которое является социально неприемлемым, а не просто странным и раздражающим, действительно нуждается в коррекции, так как может приносить вред или быть противозаконным.

Если дети дразнят друг друга, то в этом нет ничего плохого. Многие считают, что именно в таких перепалках и закаляется характер ребенка, не обращая внимание на то, как возникает настоящая травля. Также бытует мнение о том, что дети сами виноваты в таком поведении ровесников, или же просто все сводится к тому, что "дети есть дети". Для наиболее отстраненных аутичных детей в ругательствах нет ничего плохого, они их попросту не воспринимают, имея вообще слабое восприятие людей вообще. Но с возрастом приходит осознание места таким издевательствам и социальному отстранению. В результате у больных людей может возникнуть депрессии, которые могут спровоцировать суицидальные мысли и намерения, возможно появление членовредительства. Поэтому травля детьми друг друга, дразнилки все же лучше предупредить, это вовсе не безобидные игры, в результате такого отношения между детьми могут возникнуть серьезные последствия.

Аутисты, как и все прочие обычные люди нуждаются и хотят одного и того же. Многие судят о жизни аутистов со своей точки зрения. Мол, я бы в таком положении был бы несчастен, значит и они тоже наверняка несчастны. Следует отметить, что аутисты зачастую делают необычный выбор в отношении своего отдыха, развлечения и социальной жизни вообще. Многим же кажется странным, что аутисты не ходят и не стремятся посещать вечеринки, танцы и прочие увеселительные мероприятия. Часто аутисты предпочитают активному отдыху возню с кубиками конструктора или мелкими предметами. Пусть это странно, но вреда никому от такого поведения нет. Главное, что это нравится больным людям, принося им частичку удовольствия. Обычные люди считают себя полностью независимыми, для них это чувство важно, хотя на самом деле несут на себе груз социальной ответственности и зависимости. А вот аутисты действительно независимы, при этом их чувство отличается от обычных людей. Надо стараться смотреть на жизнь аутичных людей и на их ценности именно глазами больных людей, а не насаждать в отношении них точку зрения тех, кто не понимает и не принимает чужой мир.

Аутизм - обычная детская болезнь. Немногие понимают, что дети-аутисты вырастают, а заболевание остается с ними. Общество получает аутичных взрослых. Эти люди учатся, развиваются и растут, как и все остальные, может быть даже и больше. Только вот для аутичных взрослых, особенно ведущих активную социальную жизнь и выполняющих определенные функции, практически нет специализированных служб.

Наличие "легкого" аутизма не должно влиять на поведение человека. На самом деле нет такого понятия, как легкий аутизм. Даже высокофункционирующий аутист тратит большие условия, чтобы приспособиться к обществу. Многие минимизирую синдром Аспергера, обзывая его синдромом "ботаника". Однако есть четкая разница между нормальным здоровым человеком, пусть и странным и больным аутизмом, пусть и высокофункционирующим. Граница проходит там, где определенные черты характера приводят к инвалидности. К примеру, больной человек имеет гостевой режим. В нем аутист практически неотличим от обычного человека, но длительная работа в таком режиме может привести к серьезному нервному срыву. Вот почему аутисту могут понадобиться интервалы для отдыха. Для окружающих же такое поведение может показаться признаком ленности или немотивированности, раздражая тех, кто находится рядом. Аутистам остается лишь напоминать о своей болезни, чтобы люди понимали, что высокая функциональность все же имеет определенные ограничения.

В жизни высокофункционирующим аутистом быть легче и лучше, чем низкофункционирующим. В детском возрасте больной человек не имеет потребностей в общении, ни понимания того, зачем это надо. Соответственно не испытывается и фрустрации от отсутствия этого. Многие аутисты даже сожалеют о том, что научились общению с остальным миром, ведь тем самым они потеряли свой неповторимый сказочный невербальный мир. О нем часто тоскуют, не в силах вернуть. Родители аутичных детей утверждают, что низкофункционирующие дети обычно счастливы. Для больных тяжелым является не отсутствие возможности сделать что-то, а осознание того, что желание действий не подкреплено возможностями по их осуществлению. Поэтому многим аутистам проще быть низкофунционирующим, нежели находиться в состоянии, в котором они не могут получить желаемый результат.