Великий плохой писатель. Достоевского ругали все: от Льва Толстого до Набок

От западных же предков младенцу досталось право использовать знаменитый польский дворянский герб «Радван». А также фамилия, которая происходила от пожалованного ещё в XVI столетии сельца Достоево в Пинском повете. Впоследствии этого польско-татарского дворянина читатели и критики назначат главным ответственным по вопросам загадочной русской души. Звали новорождённого Фёдором Достоевским.

Впрочем, до этого самого «впоследствии» надо было ещё дожить, чего Достоевскому не удалось. При жизни очень многие считали его неважным, а то и вовсе плохим писателем. Причём второстепенным, проходящим где-то по разряду Эжена Сю, автора полицейских и фельетонных романов, которые, дескать, пишутся за месяц, читаются за вечер и забываются через пару дней. Кстати, сам Достоевский весьма его ценил и даже собирался перевести на русский язык один из наиболее одиозных романов Сю «Матильда».

О плохом отношении к Достоевскому свидетельствует, например, и тот факт, что даже «Братьев Карамазовых» считали чем-то вроде наспех сделанного бытового криминального романчика. А при переводах с прекрасной формулировкой «за ненадобностью» выбрасывали из него главу о «Великом инквизиторе».

Трубадур банальности

Доставалось классику и от современников, и от наследников. Вот говорит Глеб Успенский: «Редкие описания в его романах бесцветны и банальны до невозможности, а кроме того - потрясающе небрежны». Вот сознаётся Белинский в письме к мемуаристу и историку литературы Павлу Анненкову: «Надулись же мы, друг мой, с Достоевским-гением!» Вот Лев Толстой более-менее деликатно замечает: «Достоевский - серьёзное отношение к делу, но дурная форма, однообразные приёмы, однообразие в языке». А вот Владимир Набоков рубит сплеча: «Достоевский есть не что иное, как низкопробное трюкачество, не имеющее себе равных по глупости во всей мировой литературе. К тому же все его известные сочинения создавались в условиях крайней спешки».

Самое интересное, что во всём этом есть изрядная доля правды. Пожалуй, именно «условиями крайней спешки» можно объяснить ставший уже хрестоматийным «ляп» Достоевского: «В гостиной стоял круглый стол овальной формы». Да и насчёт банальностей... Разнообразные героини «со следами бывшей красоты на лице», ставшие лютым штампом ещё во времена детства Достоевского, так густо населяют его романы, что впору прореживать. Юный и ехидный Антоша Чехонте всласть оттоптался на подобных клише в своём коротком рассказе «Что чаще всего встречается в романах, повестях и т. п.». По его мнению, чаще всего, к примеру, встречаются «Белокурые друзья и рыжие враги». Можно провести эксперимент и перечитать, скажем, «Преступление и наказание», чтобы самостоятельно убедиться: все положительные герои там худощавые, а все отрицательные - либо толстые, либо «слегка жирноватые».

Ну а упомянутая Успенским небрежность Достоевского проявлялась не только в его романах, но и в публичных, причём весьма ответственных, выступлениях. Именно этой небрежности мы обязаны тем, что в каждом школьном сочинении по «Евгению Онегину» можно найти пассаж о трагедии Татьяны Лариной, которую выдали замуж за старого генерала. На самом деле из пушкинского текста ясно следует, что «толстый этот генерал» и Онегин - почти ровесники. Но Достоевскому в своей речи на открытии памятника Пушкину из каких-то загадочных соображений было угодно назвать мужа Татьяны стариком, и теперь этого «старика», похоже, не вырубишь топором, что свидетельствует о чудовищном, всеподавляющем авторитете «плохого писателя».

Русский мальчик

А был ли он настолько плох? Теоретически нападки коллег на Достоевского можно объяснить элементарной завистью. Есть, правда, одно исключение, которое носит имя Лев Толстой. Литературоведы говорят, что его, дескать, «не удовлетворяли принципы миропостижения Достоевского». На человеческий язык это можно перевести просто - Толстым двигала не зависть, о которой смешно говорить, но ревность. А ревновать было к чему - решался вопрос, кто в литературе будет «главным исповедником загадочной русской души». Тот, кто воевал, как Толстой, или тот, кто сидел, как Достоевский.

История рассудила их по-своему, и, похоже, вполне справедливо. Во-первых, через сто лет в русской литературе эту дилемму разрешил Александр Солженицын, который, подобно Достоевскому, угодил на цугундер по политической статье и, в точности как Толстой, воевал в звании капитана артиллерии. Ну а во-вторых, герои романов и Толстого, и Достоевского прочно вошли в наш обиход на самом важном, бытовом уровне. Уж здесь известные всем анекдоты и про Наташу Ростову («Гусары, молчать!»), и про Родиона Раскольникова («Ну, не скажите! Десять старушек - уже рупь!») точно стоят наравне. Да и пошлое механически слепленное определение русской литературы «Сплошной Толстоевский» дорогого стоит!

Тем не менее всё-таки кажется, что в этом заезде Достоевский вырывается вперёд. Максимум, что можно поставить ему в вину, так это то, что городок Скотопригоньевск (место действия «Братьев Карамазовых») так и не стал русским аналогом Баскервилль-холла, хотя интрига в русском романе закручена ничуть не хуже, чем у Конан Дойла.

Видимо, как раз в этом и проявился феномен «русских мальчиков», мастерски нарисованный Достоевским: «Дайте русскому школьнику карту звёздного неба, и на следующий день он вернёт вам её исправленной». А сам Фёдор Михайлович оказался настолько крут, что смог обычный полицейский детектив превратить в высокий психологический роман, которому вечно будут изумляться и из которого уже не станут выбрасывать «Легенду о Великом Инквизиторе».

Всем известный классик русской литературы Фёдор Михайлович Достоевский во многом продолжает оставаться неизвестным. О жизни Достоевского мы больше не знаем, чем знаем. И причиной тому – сам Фёдор Михайлович.
Достоевский был сложным, противоречивым человеком, в чём-то даже порочным. Он тщательно скрывал неприглядные страницы своей биографии. И жизнь его во многом продолжает оставаться тайной.
Недавний телесериал «Достоевский», своего рода «киногламур», только придал «глянца» и породил ещё больше вопросов.
Достоевский вообще оставил нам больше вопросов, чем ответов. И мы вот уже сто пятьдесят лет ищем ответы на его «проклятые вопросы».

Я прочитал достаточно много книг о Достоевском и его творчестве, посмотрел много фильмов, неоднократно участвовал в работе конференций в Санкт-Петербурге и в Старой Руссе, посвящённых творчеству Достоевского, знаком со многими достоеведами.
Большинство публикаций о Достоевском посвящены созданию мифа о великом классике русской литературы.

Новый фильм Владимира Хотиненко «Достоевский», который показали недавно по телеканалу «Россия», снят в жанре "байопик" Biopic - biographical picture (фильм-биография) - очень популярный ныне в Европе и Америке. Возможно, именно желанием продать картину западным телекомпаниям, объясняются многие огрехи кинобиографии.

В целом, мне лично фильм понравился. Очень хорошая операторская работа. Хотя некоторый «глянец» мешал увидеть всю трагическую глубину личности Достоевского.
Достоевский у Хотиненко получился «добрый», «хороший», цельный. А настоящий Фёдор Михайлович был отнюдь не «хорошим», и весьма противоречивым.
В фильме не показаны те великие сомнения, через горнило которых, по выражению самого Достоевского, «его осанна» прошла.
Трагического вопроса возле гроба первой жены – «Увижусь ли с Машей?» – тоже в фильме нет. А ведь этот вопрос мучил Достоевского всю жизнь. И понятно почему – ведь он фактически предал свою жену, уехав к любовнице в Париж. Жена умирала от чахотки, а он путешествовал с Аполлинарией Сусловой по Европе.

Полагаю, что в биографическом фильме никакая «отсебятина» недопустима. Но сценарист Эдуард Володарский изменил историю казни на Семёновском плацу, видимо, для героизации Достоевского. Он поставил Достоевского к столбу, надел на него мешок, что совершенно не соответствует подлинной истории и свидетельству очевидцев.

Наверное, если бы в съёмочной группе был литературный консультант, он не позволил бы такого искажения биографии великого классика. Ну а раз консультанта нет, то «всё дозволено».

Достоевский вспоминал «десять ужасных, безмерно-страшных минут ожидания смерти». 22 декабря 1849 года они были привезены из Петропавловской крепости (где провели 8 месяцев в одиночном заключении) на Семёновский плац. Им прочли конфирмацию смертного приговора; подошёл с крестом в руке священник в чёрной ризе, переломили шпагу над головой дворян; на всех, кроме Пальма, надели предсмертные рубахи. Петрашевскому, Момбелли и Григорьеву завязали глаза и привязали к столбу. Офицер скомандовал солдатам целиться… Достоевский стоял восьмым по очереди, стало быть, ему приходилось идти к столбам в третью очередь.

Известный достоевед (и моя хорошая знакомая) доктор филологических наук Людмила Сараскина так оценила сериал Хотиненко в интервью «Российской газете» (от 27.05.2011): «К сожалению, этот фильм мало соответствует реальной биографии Достоевского. Собственно, тут вообще нет биографии, а есть ряд пунктиров, плохо связанных между собой… Да и сама сцена казни показана с грубейшими искажениями - как будто не было сотен живых свидетелей, не осталось воспоминаний участников казни, в том числе писем самого Достоевского. Кажется, авторов фильма вообще не волновала проблема достоверности - столько в этой картине нелепых нарушений правды, передержек, недопустимого и необъяснимого своеволия».

«Заговор», за который был осуждён Достоевский, ставит больше вопросов, чем имеет ответов. Осудить на смерть только «за недонесение о распространении преступного о религии и правительстве письма литератора Белинского и злоумышленного сочинения поручика Григорьева…», это даже по тем суровым временам было слишком. Как говорят специалисты, написанное в приговоре лишь отчасти соответствовало действительности, и имело целью скрыть от общественности истинные масштабы и цели заговора.

Я, пожалуй, соглашусь с известным литературным критиком Натальей Ивановой (мы познакомились на научной конференции «Петербургский текст сегодня», проходившей в Доме Писателя в Санкт-Петербурге), которая опубликовала рецензию в «Огоньке» на сериал: «хочется объёмности, прежде всего для фигуры гения». Наталья Иванова пишет: «Как прояснялся в Достоевском Достоевский? Через какие «горнила сомнений» его «осанна» прИшла?»
Надеюсь, это опечатка, поскольку Достоевский дословно писал следующее: «Стало быть не как мальчик же я верую во Христа и его исповедую, а через большое горнило сомнений моя осанна прОшла».

Фильм Владимира Хотиненко этот скорее экранизированная биография в духе «каравана историй», нежели история духовного преображения. Ключевые моменты формирования мировоззрения Достоевского в фильме не показаны.

При всём мастерстве Евгения Миронова, его Достоевскому явно не хватает трагической глубины, противоречивости и вечного противоборства веры и сомнения. И хотя Евгений Миронов старательно исказил до неузнаваемости свой голос, но всё же, Достоевский у Миронова получился киношный, и потому житейский и понятный.
Но Достоевский до сих пор остаётся непонятным – и в этом тайна его гения!

Достоевского-философа в исполнении Евгения Миронова я вообще не почувствовал. А вот в фильме Александра Зархи «26 дней из жизни Достоевского» Фёдор Михайлович в исполнении Анатолия Солоницына мне понравился больше. Да и Анна Григорьевна Сниткина (в исполнении Евгении Симоновой) сыграна убедительнее. Хорошо показан и драматизм любви Достоевского к Аполлинарии Сусловой, отчего понятно, как Аполлинария стала прообразом Настасьи Филипповны и Грушеньки.

Фильм о Достоевском хотел снять ещё Андрей Тарковский. Он бы уж точно не стал снимать "байопик".
В сериале Хотиненко мне понравился момент проигрыша в казино. Я всё ждал, как сыграют сцену, когда Анна Григорьевна, переодевшись нищенкой, будет просить подаяния у проигравшего Достоевского, а тот её даже не узнает. К сожалению, в фильме этот важный момент отсутствует, как и другие «глубокие пятна» жизни Достоевского.

Чулпан Хаматова в роли Марии Дмитриевны Исаевой мне понравилась, а вот Аполлинария Суслова в фильме никакая. Непонятно, как мог Достоевский влюбиться в такую «нигилистку». А ведь это была страсть, страсть болезненная, до желания убить…

Сегодня на Западе интерес к Достоевскому уже не тот, что раньше. Несмотря на обилие книг о Достоевском, мы не знаем многих тёмных сторон его жизни, о которых он и сам предпочитал умалчивать. До сих пор его личная жизнь остаётся тайной, особенно с момента признания первого романа «Бедные люди» и до казни на Семёновском плацу. Куда он тратил огромные по тем временам гонорары, как распоряжался взятыми в долг суммами до сих пор не известно.
Известно только, как он спустил в казино всё приданое своей второй жены Анны Григорьевны.

У нас почему-то принято считать классиков литературы нравственно положительными людьми. Но ни Фёдор Достоевский, ни Лев Толстой, ни Иван Тургенев, ни Пушкин, ни Лермонтов, ни Чехов были далеко не ангелы, если не сказать больше. Но разве можно рассказывать детям, как Лев Толстой посылал в деревню за «солдаткой» для удовлетворения похоти, а Пушкин с его «донжуанским списком» был ещё тот «сукин сын».

С момента включения произведений Достоевского в школьную программу, упорно пытаются создать миф о великом классике русской литературе, который был чуть ли не идеальным человеком. А почему? Да потому что нет у нас людей, способных быть примером высокодуховной жизни. Вот и выдумываем нравственный идеал из того что есть.

Я категорически против превращения Достоевского в икону. Он не был просто хорошим человеком, как не был и просто плохим человеком. Достоевский на примере своих героев показал, что чёрно-белых красок недостаточно – «широк человек…»

Сила Достоевского в том, что он не боялся говорить о человеческих (своих) пороках, честно их исследовал, не идеализировал сложную человеческую природу. «Меня зовут психологом, – писал Фёдор Михайлович, – неправда, я лишь реалист в высшем смысле, то есть изображаю все глубины души человеческой».

Известно, как талантливо Достоевский подхватывал и по-своему развивал чужие идеи. Повесть «Двойник» это от Гофмана, сочувствие к несчастным детям от Диккенса, «Сон смешного человека» перекликается с работой Мильтона «Потерянный рай». Идея тандема девушки-проститутки и студента-преступника в романе «Преступление и наказание» тоже позаимствована Ф.М.Достоевским, как позаимствована им идея и "великого инквизитора", а также сгорающие в камине по воле Настасьи Филипповны 100 тысяч рублей ассигнациями.
Разумеется, это не плагиат, а творческое заимствование. Вся культура построена на заимствованиях. Достоевский делал это гениально!

По опыту скажу, что наиболее убедительно писатель излагает то, что пережил самолично. И наиболее правдоподобны те персонажи, которые похожи на него самого.
Доказано, что Родион Раскольников страдал наркотической зависимостью – в тексте романа есть очевидные признаки болезни.
Современники вспоминают слова Достоевского о растлении малолетней девочки. Сам Достоевский потом объяснял, что это не он, а его герой… Растление малолетней встречается в романе «Преступление и наказание», а также в «Бесах». Но мы-то знаем, сколь часто в уста своих героев Достоевский вкладывал собственные размышления.

Например, князь Мышкин вспоминает о казне, которая в точности совпадает с описанием казни Достоевского на Семёновском плацу. Роман «Игрок» написан на основе лично пережитого Достоевским в Баден-Бадене проигрыша и романа с Аполлинарией Сусловой. «Записки из подполья» это размышления самого Достоевского. А откровения князя в романе «Униженные и оскорблённые» разве это не мысли Фёдора Михайловича?

Известно, что характерная ошибка – отождествлять героев с их автором. Но в случае с Достоевским это почти что полное совпадение.
Я сторонник «биографического метода» в литературоведении, и потому считаю, что «в книгу нужно смотреть через плечо автора».

Достоевский – первый метафизик в нашей литературе, он первым попытался понять наш мир, взглянув на него извне в рассказе «Сон смешного человека». Мне очень нравится это произведение, и я даже использовал заключительные слова рассказа в качестве эпиграфа к моему роману-быль «Странник»(мистерия). Я захотел пойти дальше, увидеть то, что не успел увидеть Достоевский.

Хотя мне нравится творчество Фёдора Михайловича, однако я свободен от пиетета по отношению к нему как к человеку.
Некоторые считают, что писатель он был плохой, а человек вообще дрянь – сборище всех возможных пороков.

Вот что пишет близко знавший Достоевского Николай Страхов в письме ко Льву Николаевичу Толстому 28 ноября 1883 года:
«Я не могу считать Достоевского ни хорошим, ни счастливым человеком (что, в сущности, совпадает). Он был зол, завистлив, развратен, он всю жизнь провёл в таких волнениях, которые делали его жалким и делали бы смешным, если бы он не был при этом так зол и так умён. Сам же он, как Руссо, считал себя лучшим из людей, и самым счастливым.
В Швейцарии, при мне, он так помыкал слугою, что тот обиделся и выговорил ему: «Я ведь тоже человек». Помню, как тогда мне было поразительно, что это было сказано проповеднику гуманности и что тут отозвались понятия вольной Швейцарии о нравах человека.
…и всего хуже то, что он этим услаждался, что он никогда не каялся до конца во всех своих пакостях.
Его тянуло к пакостям и он хвалился ими. …Заметьте при этом, что при животном сладострастии, у него не было никакого вкуса, никакого чувства женской красоты и прелести. Это видно в его романах. Лица наиболее на него похожие - это герой Записок из Подполья, Свидригайлов в Прест. и Нак. и Ставрогин в Бесах; одну сцену из Ставрогина (растление и пр.) Катков не хотел печатать, но Д. здесь её читал многим…
При такой натуре он был очень расположен к сладкой сентиментальности, к высоким и гуманным мечтаниям, и эти мечтания - его направление, его литературная муза и дорога. В сущности, впрочем, все его романы составляют самооправдание, доказывают, что в человеке могут ужиться с благородством всякие мерзости.
Но одно возведение себя в прекрасного человека, одна головная и литературная гуманность - Боже, как это противно!
Это был истинно несчастный и дурной человек, который воображал себя счастливцем, героем и нежно любил одного себя».

У меня нет цели опорочить «великого классика русской литературы», но я и не сторонник превращения Достоевского в «православного святого».
Я не хочу идеализировать Достоевского, потому что хочу его понять, насколько это возможно, ибо «чужая душа – потёмки», особенно душа Достоевского.
Полагаю, что замысел «жития великого грешника» тоже шёл из глубин собственной души писателя. Все черты карамазовщины были в самом Достоевском. И Фёдор Павлович, и Дмитрий Карамазов, Иван, Алексей, и даже Смердяков, – всё это грани души самого Достоевского.

О причине смерти Достоевского тоже не любят говорить – в ней до сих пор много загадочного. Но есть свидетельства, что за день до смерти Достоевского навещали его родственники по поводу открывшегося наследства. Хотя Достоевский был на тот момент не бедным человеком, он не стал отказываться от своей доли наследства, как сделал это в молодости. Возник конфликт. Спустя сутки Фёдор Михайлович умер.

Некоторые в своей любви к классику склонны чуть ли не обожествлять Фёдора Достоевского. Например, доктор филологических наук Татьяна Касаткина в книге «О творящей природе слова», которую она мне подарила.

В науке о Достоевском в последние годы появилось целое новое направление, которое изучает его наследие под углом зрения евангельской этики и эстетики (серия изданий петрозаводского университета "Евангельский текст в русской литературе"). Обосновываются новые категории поэтики Достоевского такие, как "христианский реализм" (В.Н. Захаров), "категория соборности в русской литературе" (И.А. Есаулов), "теофанический принцип поэтики" (В.В. Иванов) и др.

Лев Толстой весьма критически оценивал творчество Достоевского. 12 октября 1910 года Толстой записывает в дневнике: «После обеда читал Достоевского. Хороши описания, хотя какие-то шуточки, многословные и малосмешные, мешают. Разговоры же невозможны, совершенно неестественны…» 18 октября на вопрос своего доктора, как ему нравятся «Карамазовы», он отзовется: «Гадко. Нехудожественно, надуманно, невыдержанно… Прекрасные мысли, содержание религиозное… Странно, как он пользуется такой славой».

Ныне «Достоевский» это бренд, и бренд этот активно защищает правнук Фёдора Михайловича, оспаривая даже право называть отель и закусочную именем «Достоевский».

Священник отец Дмитрий Дудко выступил с предложением о канонизации пяти русских писателей, на первое место среди них поставив Ф.М. Достоевского. В качестве аргумента священник приводит символ веры Достоевского, который тот изложил в письме к Н.Ф. Фонвизиной в феврале 1854 года:
"Этот символ очень прост, вот он: верить, что нет ничего прекраснее, глубже, симпатичнее, разумнее, мужественнее и совершеннее Христа, и не только нет, но и с ревнивою любовию говорю себе, что и не может быть. Мало того, если бы кто мне доказал, что Христос вне истины, и действительно было бы, что истина вне Христа, то мне лучше хотелось бы остаться со Христом, нежели с истиной".

Лично мне трудно представить, как Христос может быть вне истины. Христос – это Истина, воплотившаяся в человеке. И если представить, что истина вне человека, то я бы предпочёл пойти за истиной.
Человек вне истины это просто человек; человек без истины чаще всего плохой человек.
Отказаться от истины ради человека? Пойти за человеком, который вне истины?
«Сократ мне друг, но истина дороже»!
И это не позиция античного гностика, а позиция человека, верящего, что Христос есть Истина!

Достоевский – загадочный гений. Он верил в Христа и всю жизнь сомневался. Возможно, поэтому так любил картину Ганса Гольбейна «Мёртвый Христос в гробу».

И хотя многие поддержали предложение о канонизации Фёдора Достоевского, но чтобы канонизировать человека, необходимо свидетельство о сотворённом им чуде. И такое чудо нашлось. Ныне здравствующий правнук писателя Дмитрий Андреевич Достоевский рассказывал, что жизнь его отца Андрея Федоровича Достоевского в годы войны спас небольшой бронзовый бюстик писателя, с которым он не расставался никогда. Уже в конце войны пуля срикошетила об этот кусочек металла и легко ранила по касательной внука писателя. Это было единственное ранение за все годы войны.

Известный достоевед Игорь Волгин считает, что мы до сих пор не знаем всех тайн жизни Достоевского, и причиной тому – он сам.
Некоторые исследователи пытаются разоблачить Достоевского, выставить его пороки на всеобщее обозрение.
«Любит человек падение праведного и позор его», – писал Фёдор Михайлович.
«Ужасно, что не можешь ничего сказать, а тебя используют как куклу. При жизни клянут, а после смерти памятники ставят. Лицемеры! Мертвечина им ближе и дороже, чем живое. Они же самоутверждаются, удовлетворяют своё тщеславие, приобщаясь к авторитету великого. Сами-то создать ничего не могут. Изучают меня, исследуют, пытаются засунуть меня в свои схемы! Только ничего-то они не понимают!
Заковали в свои определения, спеленали формулировками. Я уже не я, а их выдумка. А приду к ним, так ведь выгонят. Зачем им истина? - у них у каждого своя правда! Им значимость свою показать нужно, встав со мной рядом. Они не меня, они себя возвеличивают!
Сказать бы всё, что я о них думаю, посмотреть бы на их лица! Только как скажешь? Ведь и слушать не будут. Скажут: «зачем пришёл нам мешать? Мы тебя лучше знаем, чем ты себя. Мы исследовали, мы изучаем, мы тебя объясним, чего ты и не думал. На каждое твое слово наших пять, на каждый том твоих сочинений, наших десять. Ты неисчерпаем! Ещё не одно поколение будет питаться наследием твоим. А чего нет у тебя, мы додумаем, так сказать, обогатим! Лишь бы финансировали!
Они меня потому любят, что им за это платят, а не платили бы, они бы и не любили, и не изучали. Не меня надо изучать - всё равно не поймут, я и сам себя до конца не понимаю! - себя изучать надо, себя совершенствовать; не меня, а людей любить.
Они бы живого меня так любили! А любить мёртвого особого труда не нужно. Они не меня, они себя любят! Хотя, похоже, ни себя не любят, ни меня. Потому как если бы любили, то не изучением творчества занимались, а исполнением того, что я оставил им. А то исследовать-то легче, чем любить!»

"Я не хочу и не могу верить, чтобы зло было нормальным состоянием людей".
"Но нельзя сидеть сложа руки, иначе окончательно дойдёшь до самооправдания, до сознания собственного бессилия перед властью обстоятельств: при чём я, эпоха виновата, время-то, мол, какое! - нероново!.."
"Или действительно высший смысл именно в этой бессмысленности: и страсти духовные, муки совести, полёт мысли, порывы творческого вдохновения, неколебимость веры не более чем чудовищная ухмылка над бедным человечеством, пустая игра воображения, чтобы хоть на краткий миг забыться, отвлечься от жуткой неминуемости этой последней правды, от этого вселенского, паучьи ненасытного бога - чрева?"
- Не могу, не хочу в это верить! Как же тогда жить, если и в самом деле тело над душой берёт верх? Или главный закон жизни - выживай?
- "Лучше уж гнуться, чем переломиться; согнёшься да выпрямишься, прямее будешь".
- Я не могу равнодушно смотреть на людскую боль, как люди желают себе смерти. Всё окружающее кажется абсурдом, лишенным какого-либо смысла.
- "Подумаешь - горе, раздумаешь - воля Господня".
- Куда ни глянь, везде господствует сила. И все призывы к любви и добру не останавливают злых людей, любовь не побеждает ненависти, добро не уничтожает зла.
- "Красота спасёт мир".
- Но как?! Я жизнью готов пожертвовать, лишь бы понять смысл происходящего, что есть человек.
- "Человек есть тайна. Её надо разгадывать, и ежели будешь её разгадывать всю жизнь, то не говори, что потерял время; я занимаюсь этой тайной, ибо хочу быть человеком".
ЛЮБОВЬ ТВОРИТЬ НЕОБХОДИМОСТЬ!
(из моего романа-быль «Странник»(мистерия) на сайте Новая Русская Литература

P.S. Надеюсь, книга Людмилы Сараскиной «Достоевский», которая выйдёт в серии ЖЗЛ этим летом, даст ответы на многие вопросы, но сохранит при этом тайну гения писателя.

А как Вы считаете: НУЖНО ЛИ КАНОНИЗИРОВАТЬ ФЁДОРА ДОСТОЕВСКОГО?

© Николай Кофырин – Новая Русская Литература –

Литературоведы — странный народ. Казалось бы: сухари, закопаются в своих книжках… Но бывает иначе — когда концентрация на литературе дает удивительный внутренний свет и юмор, и мудрость.

А случай Людмилы Сараскиной — совсем особый: из многотомной братской могилы литературоведческих изысканий вырвалась ее книга “Солженицын”, получив однажды самую престижную премию страны “Большая книга”.

Да и жизнь ее отнюдь не заключена в четырех стенах институтов и библиотек. За кадром Людмила Ивановна рассказывает мне о себе, о супруге, о сыне и внучках. (“Надо всегда разделять их интересы! Поэтому я и “Гарри Поттера” изучила для внучек, и Фредди Меркьюри для сына…”) А в кадре — конечно, ее “Достоевский”, новая книга в серии “ЖЗЛ”. Как сложится судьба этой книги?

— Людмила Ивановна, это вторая написанная вами масштабная биография. Хорошо ли она продается? Как считаете, каковы шансы на какую-нибудь крупную премию?

— Не могу даже и думать об этом. Боюсь увидеть человека, который покупает мою книгу, поэтому не захожу в книжные магазины. Я бы хотела, чтобы история с «Достоевским» оставалась приватной. Но Достоевский — это мое всегдашнее. Это счастье — написать наконец то, о чем ты думал много лет. Профессия историка литературы такова, что ты кладешь свою единственную жизнь к ногам другого человека. Моя жизнь мне не менее интересна, но... она отдана Федору Михайловичу.

Как не свихнуться от Достоевского?

— Но ведь Достоевский — это такой нерв. Какой человек с мало-мальски чувствующей душой может хотя бы читать его без трясущихся рук? А уж методично изучать его, вникнуть в его жизнь и творчество... Вы же живой человек, как вы с ума не сошли?

— Бывало и больно, и тяжело! Ни о каком холодном расчете не могло быть и речи. Понимаете, я не курю, не выношу никакого алкоголя, не пью даже кофе, вегетарианствую ; у меня нет обычных способов взбадривания и расслабления. Но я старалась не работать позже двух часов ночи. Иначе не уснуть. Надо заставить себя выключить компьютер, привести нервы в порядок. Это не дается просто. Мне порой казалось, что я заболеваю. Но счастье, что есть ночной кинематограф! Он меня спасал. Однако нельзя заранее выбирать фильм! Нужна неожиданность: включаешь телевизор — и ты захвачена.

— То есть у вас уже есть рецепты — как писать о Достоевском и не свихнуться?

— Да! Такую книгу можно писать только залпом, надо погрузиться на самое дно этой судьбы, поймать нерв, испытать драйв. Потом, у меня есть семейные радости и есть подружка — миниатюрная серая кошечка. Живет за крышкой моего ноутбука, как за печкой. Мордочку высунет, вытянет лапки, выразительно посмотрит на меня... и возвращает к реальности.

Толстой vs Достоевский?

— Есть мнение: Достоевский сегодня неактуален. Не его время: никому сегодня этот надрыв не нужен. То ли дело Толстой! Мысль семейная, мысль военная...

— Не соглашусь. Они были современниками (Достоевский старше Толстого на 7 лет и умер раньше него на 30 лет) и были совместимы в русской жизни XIX века. Точно так же они совместимы и востребованы сегодня. Каждый из них по-своему отражает различные экстремальности русской жизни. Но зря вы думаете, что Толстой сейчас ко двору. Напротив! Государство боится Толстого. Так писать против института государства! В трактате «Путь жизни» Толстой писал, например, что христианин не должен принимать участия в делах государства, что церковная вера — рабство. Такие выступления против церкви, как у Толстого, были разве что у Вольтера. И хотя формального отлучения Толстого не было, оно нависало над ним мрачной тенью. Посмотрите дневники Иоанна Кронштадтского, который у нас признан святым: он молился, чтобы смерть прибрала Толстого. Называл великого писателя сатаной, геенной огненной... Я все думаю: христианство ли это — молиться о смерти другого?

В минувшем год 100-лети кончины Толстого отмечали везде — в Перу, в Венесуэле, в Бразилии... Кроме России. У нас — серьезно, на государственном уровне — не было ничего: Толстого фактически отлучили от государства. Нынешним летом я была в Ясной Поляне на конференции. По телевизору показывают фильм, автор которого, Эдуард Сагалаев, приезжает в Оптину Пустынь, у молодого монаха спрашивает о Толстом. И монах говорит: да вовеки будет гореть в аду этот сатанист. Так легко сказал! Молодожены из Тулы в день бракосочетания часто приезжают поклониться могиле Толстого как святыне. Могила без креста! Могила человека, который всю жизнь самостоятельно искал дорогу к Богу, неистовствовал, упрямился, мучился... Разве это не достойно уважения?

— А Достоевский? Сегодня его ценят больше как психолога.

— Те, кто считает, что он только психолог, мне кажется, глубоко неправы. Некоторым из наших идеологов и политиков Достоевский сильно вредит. Анатолию Чубайсу, «перечитавшему» несколько лет назад Достоевского, тут же захотелось разорвать его на мелкие кусочки. Согласитесь, из-за одной психологии не нужно рвать кого-то на мелкие кусочки. Причем виртуально: ты ведь уже не дотянешься ни до его могилы, ни до его мировой славы. А хочется! Почему? Достоевский разоблачил весь этот наглый хапок наших олигархов. Вот роман «Подросток», где Аркадий Долгоруков хочет быть богатым, как Ротшильд. Мечта 20-летнего мальчишки, который не видел в детстве лишнего куска хлеба. Современники Достоевского поражались: где он видел такую молодежь, что за безумный бред — хотеть быть таким же богатым, как Ротшильд, и править миром. Сегодня это общее место.

— Да что там Ротшильд, разве это деньги...

— Да, сегодня «как Ротшильд» — это даже как-то мало! Майер Ротшильд с конца XVIII века копил свое богатство, его сыновья основали европейское банковское дело; их банки и их династия процветают и сегодня. У нас же подобное богатство появляется за два года, за пять лет... Как это возможно, спрашивают сегодняшние подростки, дайте рецепт, обеспечьте технологию! А Достоевский первым «все понял и на всем поставил крест» (это из Ахматовой). Посмотрите в «Преступлении и наказании» не только на Раскольникова, но и на Лужина! Первый «новый русский» в нашей литературе.

— Еще Чичиков.

— Да, но с авантюрным уклоном. Мы не привыкли видеть в бизнесменах честных людей: ну жулье, и жулье без тормозов и совести. Сегодня это становится нормой жизни — какого богача ты можешь упрекнуть в том, что он наворовал? Воровать — нормально, спрашивать — неприлично. Достоевский весь этот механизм показал детально. Поэтому наши олигархи хотят его разорвать на кусочки.

Так что и Толстой, и Достоевский, каждый со своей стороны, оказываются зеркалом нашей сегодняшней жизни! Когда берешь бинокль под названием «Достоевский» — батюшки-светы, вот же они, бесы. Вот Верховенский, который говорит: не надо образования, всякого гения потушим во младенчестве, хватит науки. Разве не это мы сегодня слышим? Мы пустим разврат неслыханный... Нужно, чтобы человек превратился в гадкую, трусливую, жестокую, себялюбивую мразь! Разве мы не это видим с экранов телевизоров?

Сочувствие к «овце»

— А давайте спустимся с государственного уровня к маленькой частной жизни. Зачем людям, уставшим после работы, читать Достоевского — мрачного, тоскливого, всегда с плохим финалом?

— Несколько лет назад, когда по ТВ шел «Идиот» В.Бортко, в автобусах, в метро люди — впервые в жизни — читали этот роман. И спрашивали друг у друга: а что дальше, чем кончится? Какое сердечное сочувствие к этой «овце», князю Мышкину, испытали люди! Евгений Миронов признавался, что раньше думал, будто героями русской литературы могут быть только сильные люди, демонические мачо, печоринцы. Он не подозревал, что героем, которому пишут и признаются в любви девушки, может быть Мышкин. А ему мешками приносили письма от старшеклассниц, которые наконец увидели, каким чистым, благородным, самоотверженным может быть человек. Это вдруг привлекло. Мы привыкли, что любят только сильных и богатых. Общество забыло, что можно любить человека хрупкого и ранимого. Но немедленно вспомнило! Сериал был показан спустя 130 лет после выхода романа, который впервые за свою историю стал национальным бестселлером. С прилавков смели все издания. Вдруг люди захотели понять, что это за явление такое — добрый, смешной, лишенный самолюбия... Князь Христос — так князя Мышкина называл в черновиках Достоевский. Христос воскрес, ибо Бог. Но как человек, в своей человеческой ипостаси, он был распят. Люди, лишенные эгоизма, не жильцы в этом мире. Такова судьба Мышкина...

— Да. Но сериал прошел — и как не было.

— Хуже. В этом году с Достоевским произошла ужасная история. Я имею в виду фильм В.Хотиненко. Авторы не верили, что биография Достоевского может быть привлекательной, если следовать правде, и насытили ее злостным вымыслом. Боялись, что правда будет блеклой, не даст рейтинга. И сделали писателя чуть ли не педофилом, смакующим разврат. Это культурное преступление, как я считаю. Находятся учителя, которые хвалят фильм, пишут: пускай, зато ученикам будет интересно. Привлечь любыми средствами? Если тебе хочется показать педофила, возьми реального, их каждый день по телевизору показывают, толкуют о лобби педофилов в Госдуме... Нет, берут Достоевского. Преступление Ставрогина храбро адресуют ему. Писатель — опасная профессия: выводя персонажа отрицательного, с дурными поступками, он рискует, что рано или поздно все это припишут ему самому.

— По опросу «МК», 27% читателей «не любят Достоевского, слишком тяжелый писатель».

— Ну что тут скажешь?! Для меня это светлый писатель. В его произведениях свет — это он сам. Если читатели ищут хеппи-энда — да, этого у Достоевского не найдешь. В «Братьях Карамазовых» нет хеппи-энда. А есть урок: как распалась и погибла семья при полном бесчувствии братьев к отцу и друг к другу, так погибнет и страна. Ведь, чтобы было братство, нужны братья! И братское отношение. Как минимум — в семье, как максимум — в человечестве.

— Вы приводите цитату из черновиков к роману: «Бог дал нам родных, чтобы учиться на них любви».

— Да, это из заповедей Зосимы, он этого жаждал! Поэтому он призывает Алешу выйти из монастыря, быть около обоих братьев, рядом с отцом. И если бы он был неотлучно при них, выполнил бы свой долг, не было бы убийства! Но он был слишком занят собой... Эгоизм правит человеком на разных уровнях. Достоевский говорит нам: надо выполнять свой долг, а потом уже богословствовать — так ведь и Бога найдешь... А мундирное православие без дела — это нуль... Достоевский — не писатель хеппи-эндов, а писатель предвидений и предупреждений.

«Образованы, очеловечены и счастливы»?

— Если Достоевский — светлый писатель, то тем более мне странно было: вы ни слова не написали про «Белые ночи». А ведь светлее повести — разве что «Гранатовый браслет» Куприна...

— Видите ли, в самом начале от Достоевского ожидали, что он будет вторым или новым Гоголем. А он не хотел быть вторым, никто из нас не хочет быть вторым. Нет писателя без амбиций, без честолюбия. У Достоевского всегда были колоссальные амбиции, желание сказать свое слово в литературе. Поэтому все молодые годы, до ареста в 1849-м, он искал свой путь. Сентиментальная повесть «Белые ночи» — это поиски себя. Линия «Белых ночей» не стала доминантной. Она потом выросла в «Униженные и оскорбленные». Останься Достоевский на уровне «Белых ночей», он никогда не стал бы Достоевским. «Белые ночи» — поиски типа. Там нет еще осознания того, что жизнь вообще трагична — хотя бы потому, что человек умирает. Но при этом — какой свет! Он говорит: хочу верить, что когда-нибудь все мои соотечественники — смотрите, какие слова — будут «образованы, очеловечены и счастливы». Это ведь его гражданский символ веры. Такая триада. «Образованы» — на первом месте! А ведь это не достигнуто до сих пор! С образованием у нас все хуже и хуже, с очеловеченностью — хуже и хуже, а уж про счастье...

— Сам-то Ф.М. счастлив бывал? Такая сложная личность...

— Конечно! Много раз! И особенно в детстве. Он из тех русских писателей, которых родители ни разу не ударили.

— Кто не знает, думает, что, наоборот, его били.

— Никогда! Это при всей бедности (ведь они жили в казенной квартире, если отец семейства уходит со службы — все, квартиры нет). В Даровом стоит их «барский» дом — да сейчас богатеи даже сараев таких не строят. Крохотный одноэтажный домик. Бедность! А он был очень счастлив в детстве. Любил мать, старшего брата Мишу, младших сестер... Отец, при всей бедности, отдал сыновей в лучшее учебное заведение. Он считал — мы бедны, значит, будем брать образованием.

— Вы рассказываете в книге, какая тотальная коррупция оказалась в этом «лучшем учебном заведении».

— Конечно, и это было жестокое разочарование! Оказалось, там все по блату. Позже Ф.М. пережил счастливейший литературный дебют, когда его первый роман прочли Некрасов и Белинский, когда он стал их любимцем... А потом снова обрыв, обида — он переходил на другую сторону тротуара, завидев своих бывших благодетелей. Но ведь счастье было! Мгновения счастья помогали пережить все, не утопиться в Неве, не повеситься...

Передоз «Настасьи Филипповны» в крови

— Попыток суицида ведь у него не было?

— Нет, хотя он много думал об этом. Ведь посмотрите: из кружка Белинского выгнали, братья Бекетовы уехали, а ему хотелось общения, близких друзей. В кружок Петрашевского он стал ходить, потому что больше было некуда. Были минуты душевной близости с Николаем Спешневым, я думаю. Но все имело свои обратные стороны. Как и стиль романов Достоевского: свадьба оборачивается похоронами, бал — пожаром. Эта двойственность мира его сопровождала всегда. Но были светлые моменты. «Я несчастный сумасшедший», — говорил он, когда отчаянно и самозабвенно влюбился в свою первую жену. Любовь как смертельная болезнь. Так было и с Аполлинарией Сусловой. Со второй женой испытал супружеское и отцовское счастье — и жестокое горе, когда умерли двое из его четырех детей... Можно, можно называть его светлым писателем. Ведь такой роман о любви, как «Бесы», кто бы еще смог написать? Грандиозная история любви — безнадежной, бесконечной, безумной, лишенной всякого намека на счастье. Лиза — как она с ума сходит по Ставрогину. Даша — как она его жертвенно любит, с какой радостью все прощает. Есть только одна такая героиня в русской литературе — Вера в «Герое нашего времени». Знает, что счастье невозможно, но все равно любит. Такое отсутствие женского эгоизма, такая самоотдача! И при этом ее отвергают. Даша не нужна Ставрогину, раздражает его, а она это знает и все равно готова бежать за ним. Поразительно: Достоевский полагал, что бывают такие женщины. Без щучьего эгоизма, без агрессии собственницы. Такой женской любви нет в литературе. У Толстого Анна Каренина только учуяла, что запахло изменой, с ума стала сходить, на опиум подсела. А Даша все приняла тихо и смиренно. Ведь по черновикам ясно, что была любовная связь, была неудачная беременность. Но никогда ни упрека, ни намека...

— Прекрасные вещи вы говорите. А я все думаю: в реальности кому это нужно? Ведь не бывает же таких людей.

— Вы правы. Вот Настасья Филипповна. Я считаю, есть некое вещество, некая субстанция под названием «Настасья Филипповна». В небольшом количестве она есть в любой женщине. Все зависит от концентрации.

— Что за вещество? Что в него входит?

— Чувство колоссального самолюбия. Если оно затронуто — истерика. Огромный эгоизм. Готовность мстить за неудавшуюся любовь, измучить всякого, кто приблизился. За что? За то, что приблизился! Не дай бог еще и отдалась — да за это она растерзает, убьет. Он посмел ко мне... В романе «Идиот» эта субстанция прописана в максимальной дозе. Такого нет в жизни. Достоевского интересует предельное состояние того или иного качества в человеке. Он проверяет: до какой черты дойдет женщина, если она оскорблена, уязвлена, ненавидит, хочет мстить...

Я занимаюсь им со студенческих лет. Каждый раз думаю про какую-то тему: ну, это уже все, проехали, неактуально, исчерпалось. А никогда не исчерпывается! Приходит новое десятилетие... Казалось, что-то засохло и исчезло, ан нет: оно расплодилось и торжествует.

На этот вопрос ответила профессор русского языка и литературы Кембриджского университета Ирина Кириллова.

Ирина Арсеньевна Кириллова родилась в Лондоне. Она принадлежит к так называемому «второму поколению» старой эмиграции, то есть к поколению людей, которые появились на свет в самых разных странах, куда забрасывало русских, вынужденных бежать от ужасов революции 1917 года и Гражданской войны. В семье Ирины Арсеньевны в основном были военные: отец, дядя, дедушка.

Родители старались передать нам то, что знали и любили сами, они прививали нам нравственные правила и ценности, которыми жила дореволюционная русская интеллигенция. Мы унаследовали от родителей самое драгоценное - веру, язык и культуру. Нашим священным долгом было сохранить все это. Тем самым мы оставались русскими людьми, - говорит Ирина Кириллова.

Сегодня в свои 85 лет она полна жизненных сил. В Россию приезжает регулярно с 1957 года, но в нашем городе побывала впервые. В областной библиотеке имени Горького Ирина Арсеньевна прочитала рязанцам лекцию по творчеству Ф.М. Достоевского, рассказала о связи произведений писателя с христианскими ценностями. Почти сорок лет И.А. Кириллова преподавала русскую классическую литературу в Кембриджском университете.

О временах и проблемах

Я очень люблю творчество Федора Михайловича Достоевского. Прочитав впервые в 15 лет его романы, я подумала: «В них есть все! Больше можно ничего не читать». Я хорошо знаю русскую классическую литературу, французскую, потому что воспитывалась во французском лицее, изучала произведения английских авторов. Но ни у одного писателя я не читала того, о чем бы уже не написал Достоевский.

Почему его надо читать в наше время? Произведения Ивана Сергеевича Тургенева, Антона Павловича Чехова, Льва Николаевича Толстого стали нашей историей. Их надо знать, чтобы иметь представление о России XIX века. А Федор Михайлович Достоевский остается не только современным, но и очень своевременным автором. Он исследует тему города, в котором живут простые люди, мелкие чиновники. Это и есть наша реальность. В каком бы городе мы ни жили, везде существуют кварталы, где сводят концы с концами бедные люди. Мы испытываем все те же духовные, психологические, социальные, житейские трудности, о которых писал Достоевский. Его подход к освещению нравственно-философских и духовных проблем человека остается актуальным и сегодня.

Недавно у нас в Лондоне открылась выставка портретов русских творческих деятелей из Третьяковской галереи. И на одной стене повесили портреты Тургенева, Толстого и Достоевского. Контраст был поразительный. Тургенев и Толстой - помещики, дворяне XIX века, они жили в достатке. Лев Николаевич хоть и писал о жизни крестьян, но при этом оставался барином. А Достоевского художник В.Г. Перов изобразил интеллигентом с бородкой в захудалом пальтишке. Смотришь на портрет, а видишь абсолютно современного человека.

Параллельные реальности

Особенно актуальны романы «Преступление и наказание», «Идиот», «Подросток», «Братья Карамазовы», а также повесть «Записки из подполья», повесть и несколько рассказов «Записки из Мертвого дома». Все это нужно читать и перечитывать. Как говорил митрополит Антоний Сурожский, хорошо знавший творчество Достоевского, «единственный роман, который я бы никогда не стал перечитывать, - это «Бесы». В нем слишком ощутима сила зла».

Федор Михайлович Достоевский - писатель-реалист, романист-психолог. Его отец был военным врачом и часто пускал маленького Федора в свою библиотеку. Там было много медицинской литературы, книг по психологии. Мальчик интересовался ими. И в то же время, став взрослым, он никогда не забывал о том, как глубоко верующая мать водила его и братьев в церковь и на паломничества по монастырям.

В творчестве Достоевского много символики. Каждое его произведение читается одновременно на уровне физической и духовной реальности. Именно символ помогает постичь невидимую реальность, лежащую за пределами конкретной земной действительности.

Человек в человеке

Самый загадочный и таинственный роман Достоевского «Идиот». Над ним можно думать и размышлять всю жизнь. Автор хотел изобразить положительного, прекрасного человека и начинает с попытки создания христоподобного героя - князя Мышкина. Достоевского в эмиграции часто называли религиозным писателем. На самом деле он таковым не является. Говоря о высшем реализме, он понимал под этим невидимое духовное сознание своего героя, пытался понять, «сколько человека в человеке».

Мышкин сеет добро, именует себя князем Христовым. Но евангельский Христос не может быть героем реалистического романа. Первоначальный светлый образ Мышкина постепенно изменяется, подвергается человеческой слабости и оборачивается трагедией.

Произведение заканчивается сценой, ради которой, по словам Достоевского, он писал весь роман. Хотя имя Анастасия - одного из ярких образов в романе - в переводе с греческого означает «воскресение». «Христос Анести!» - говорят в Греции на Пасху. Но у Достоевского нет воскресения, что очень страшно. В финале мы видим мертвое тело Настасьи Филипповны, закрытое рогожей, из которой торчат ноги вместо головы и плеч по православному обычаю. А вместо свечей - олицетворения молитвы - банки с дезинфекцией. Рядом летает муха - символ ужаса, по Достоевскому, и верный признак тления. Князь Мышкин впадает в эпилепсию и окончательно лишается человеческого облика.

Федор Михайлович Достоевский своим творчеством дает пищу для размышлений и открывает перед нами огромное поле вопросов. А может быть, и наоборот, ставит всего лишь один вопрос: кто мы и для чего созданы?