Православное учение о спасении. Архимандрит Сергий (Страгородский) - Православное учение о спасении

Современное секулярное общество сформировало мнение, подхваченное неоязычниками, что идеал христианина - это самоуничижение, пассивность и безынициативность.

В своих книгах и статьях, направленных против Православия, неоязычники очень часто эксплуатируют подобные образы, противопоставляя «смиренному христианину» «свободного язычника». В связи с этим рассмотрим, что же на самом деле говорит Православное вероучение о человеке и его предназначении, а также разберем некоторые понятия, превратно трактуемые безбожниками.

Можно ли стать богом?

Первые строки Библии повествуют нам о творении Богом нашего материального мира. Венцом Его творческого замысла явился человек: «И сказал Бог: сотворим человека по образу Нашему по подобию Нашему, и да владычествуют они над рыбами морскими, и над птицами небесными, и над скотом, и над всею землею, и над всеми гадами, пресмыкающимися по земле. И сотворил Бог человека по образу Своему, по образу Божию сотворил его; мужчину и женщину сотворил их». (Быт. 1: 26- 27).

Современный греческий богослов , комментируя данный текст, писал: «Сотворение по Своему образу было таким дарованием, которым Бог наделил только человека и больше никого из всего видимого творения, так что он стал образом Самого Бога». Этот дар включал в себя разум, совесть, свободную волю, творчество, любовь и вожделение совершенства и Бога, личное самосознание и всё, что поставляет человека над остальным видимым творением, делая его личностью. Другими словами, всё то, что делает человека личностью, даровано ему по образу Божию».

В Новом Завете апостол Петр говорит следующие слова, обращаясь к христианам: «Но вы - род избранный, царственное священство, народ святой…» (1 Пет. 2: 9).

Православная Церковь, в отличие от многих других религиозных течений, рассматривает человека как венец Божиего творения, цель создания которого очень высока. , живший в IV веке, писал: «Познай же свое благородство, а именно, что призван ты в царское достоинство, что ты - род избран, священен и язык свят».

В наши дни богословы имеют точно такое же суждение по этому вопросу. Миссионер и богослов митрополит Антоний Сурожский писал: «Если вы хотите узнать, что такое человек… воззрите к престолу Божию, и вы увидите там сидящего одесную Бога, одесную Славы человека Иисуса Христа… только так мы можем познать, как велик человек, если только станет свободным…»

Постоянное наблюдение за своими личными грехами, памятование о том, что человек - «раб земным страстям», предохраняет человека от тщеславия и гордости, то есть духовной слепоты. Творец поставил человека господином во Вселенной и подчинил ему всё творение. Ради человека и его спасения Бог, Творец мира видимого и невидимого, воплотился в земное, материальное тело, принял смерть и воскрес, сделав и человека способным к обожению.

Все свои способности человек должен реализовать в творчестве и любви, чтобы через это уподобиться Богу, ибо «предел добродетельной жизни есть уподобление Богу», как говорит святитель Григорий Нисский.

«Человек есть великолепный отпечаток великолепного образа, изваянного по образу идеального Первообраза», - писал Филон Александрийский. Эти слова как нельзя лучше согласуются с мыслью святителя Григория Нисского: «Конец доблестной жизни - уподобление Божеству, а поэтому доблестные со всею тщательностию стараются преуспевать чистотою души, устранением себя от всякого стра-стного расположения, чтобы при улучшенной жизни и в них образовались некоторые черты высшего естества…»

Человек был создан Богом свободным существом, призванным подняться до божественного статуса, дарованного Богом Своей благодатью, поскольку человек призван к осуществлению в себе подобия Божия, буквально создан для того, чтобы стать богом. писал, что человек «поставлен отдельно от всего творения, будучи единственной тварью, которая способна сделаться богом».

«Человеку предустановлено стать Богом… Божественный Логос не стал Богоангелом, а Богочеловеком»

Церковный историк и богослов архимандрит Киприан Керн в исследовании о святителе Григории Паламе также указывает: «Ангелам дано быть только отражателями Света, а человеку предустановлено стать Богом… Божественный Логос не стал Богоангелом, а Богочеловеком».

По слову святителя Иринея Лионского, «Бог стал человеком, чтобы человек стал богом» — в этих словах заключена вся догматическая суть христианского учения о человеке. Святые отцы особо подчеркивали необходимость осознания этого. Так, святитель Григорий Богослов говорил: «Если будешь низко думать о себе, то напомню тебе: ты - созданный бог, через Христовы страдания идущий в нетленную славу». Исходя из вышесказанного, согласимся с выводами современного богослова отца Андрея Лоргуса, который, размышляя о христианской антропологии, написал: «Путь христианского осмысления себя лежит не через признание своего ничтожества, а через признание своего достоинства, на фоне которого заметен даже маленький грешок».

Аскеза является лишь инструментом для личностного восхождения, но никак не целью жизни.

Православный христианин, как спортсмен на тренировке, ставит себя в заведомо худшие условия, необходимые для достижения личного совершенства.

Кто кого рабом называл

Как мы видим, учение о человеческом достоинстве и предназначении в христианстве запредельно высоко. Однако нередко камнем преткновения становятся такие понятия, как «рабы Божии», «кротость», « », «страх Божий» и т.д.

Спекуляции на эту тему широко распространены в Интернете в виде многочисленных демотиваторов и обсуждений. Давайте рассмотрим, что же на самом деле христиане вкладывают в эти понятия и есть ли в них что-то обидное и унизительное.

Свобода духовная - власть личности над собой, над своим эгоизмом, своими страстями и греховными влечениями

В христианстве почитают Бога, Который является Творцом всей Вселенной, обладающим всеми положительными свойствами. Он абсолютное Добро и Любовь. Бог наделил людей свободной волей. Понятие свободы является фундаментальным в христианстве. Апостол Павел призывает: «Стойте в свободе, которую даровал нам Христос… К свободе призваны вы, братья» (Гал. 5: 1-13). Как пишет религиовед протоиерей Андрей Хвыля-Олинтер, «Православие чтит внутреннюю свободу воли человека, ибо это такой дар Божий, который есть причина самой себя. Свобода духовная - власть личности над собой, над своей природой, над своим эгоизмом, своими страстями и греховными влечениями».

Рабство буквально означает подчиненность и потерю свободы. Например, алкоголик или наркоман становится настолько плененным пагубной страстью, что не может уже самостоятельно от нее отказаться, хотя понимает, что это приведет его к гибели. «Ибо, кто кем побежден, тот тому и раб» (2 Пет. 2: 19). Вот от такого рабства и ограждает христианство.

Пример с алкогольной зависимостью очень показателен, однако страсти бывают разнообразные, но их действие одинаковое - порабощение свободы человека. Быть чьим-то рабом означает полную неподвластность от всех иных. Именно поэтому христиане и называют себя «рабами Божиими», признавая над собой власть Самого Творца Вселенной, но становясь тем самым независимыми от любых иных проявлений, ограничивающих свободу человека. В этом контексте говорит апостол Павел: «…как предавали вы члены ваши в рабы нечистоте и беззаконию на дела беззаконные, так ныне представьте члены ваши в рабы праведности на дела святые. Ибо, когда вы были рабами греха, тогда были свободны от праведности. Но ныне, когда вы освободились от греха и стали рабами Богу, плод ваш есть святость, а конец - жизнь вечная». (Рим. 6: 19-22).

В личностном смысле никакого рабства христианство не подразумевает. Христос передает всем верующим молитву, в которой каждый обращается к Богу как к Отцу - «Отче наш» (см.: Мф. 6: 9-13).

Христиане являются детьми Божиими, что много раз подтверждается на страницах Библии

Христиане являются детьми Божиими, что много раз подтверждается на страницах Библии: «Верующим во имя Его дал власть быть чадами Божиими» (Ин. 1: 12); «Смотрите, какую любовь дал нам Отец, чтобы нам называться и быть детьми Божиими. Мир потому не знает нас, что не познал Его. Возлюбленные! мы теперь дети Божии; но еще не открылось, что будем. Знаем только, что, когда откроется, будем подобны Ему, потому что увидим Его, как Он есть» (1 Ин. 3: 1-2).

Христос особенно явно указывает на это в словах: «И, указав рукою Своею на учеников Своих, сказал: вот матерь Моя и братья Мои; ибо, кто будет исполнять волю Отца Моего Небесного, тот Мне брат, и сестра, и матерь» (Мф. 12: 49-50). Ничего подобного не существует в иных религиях, тем более у неоязычников, которые, бравируя громкими фразами типа «Мой бог меня рабом не называл», логично получают ответ: «Конечно, пенек ведь не умеет разговаривать».

Аутентичное славянское язычество имело совсем иные представления о богах, которым поклонялись с рабским унижением и почтением. Современный апологет приводит несколько исторических свидетельств, подтверждающих это: «Арабский путешественник Ибн Фадлан в начале Х века так описывает почитание богов славянами: “Итак, он подходит к большому изображению и поклоняется ему… Он не перестает обращаться с просьбой то к одному изображению, то к другому, просит у них заступничества и униженно кланяется перед ними”.

А вот как германское “Сказание об Оттоне Бамбергском” описывает реакцию западных славян-язычников XII века, когда они неожиданно увидели человека со щитом, посвященным богу войны Яровиту, который никому нельзя было трогать: “При виде священного вооружения жители в деревенской простоте своей вообразили, что это явился сам Яровит: одни в ужасе ударились в бегство, другие пали ниц на землю”».

Страх, унижение и полную зависимость испытывали славяне при виде своих идолов. Неудивительно, что христианство столь легко и свободно было воспринято нашими предками.

Также следует сказать несколько слов о рабстве как о социальном явлении. С самых древних времен было вполне обыденным то, что человек может находиться в положении бесправной собственности у другого человека. В античности рабство было распространено повсеместно. Рабовладение была в дохристианские времена и у славян, вопреки мнениям атеистических советских историков, которые ошибочно связывали появление рабовладельческого строя у славянских народов с началом христианизации.

Христианство никогда открыто не выступало против этого фундаментального явления древнего мира. Однако именно христианство уничтожило его идеологическую основу словами апостола Павла: «Все вы сыны Божии по вере во Христа Иисуса; все вы, во Христа крестившиеся, во Христа облеклись. Нет уже Иудея, ни язычника; нет раба, ни свободного; нет мужеского пола, ни женского: ибо все вы одно во Христе Иисусе» (Гал. 3: 26-28). Буквально это означает, что раб и господин одинаковы и являются братьями во Христе. Поэтому неудивительно, что рабство с постепенной христианизацией народного сознания сходило на нет во всех странах. И вспыхивало вновь с отходом от христианской морали, как, например, произошло на Руси во времена правления Петра I и Екатерины II, когда крепостное право приняло чудовищные формы.

Воинство без страха и упрека

Теперь рассмотрим, что христианство говорит о страхе и мужестве. Такое понятие, как «страх Господень», также, как правило, вызывает недоумения. писал: «Кто боится Господа, тот выше всякого страха, тот устранил и оставил далеко за собой все страхи века сего. Далек он от всякой боязни, и никакой трепет не приблизится к нему». Верующий человек, любящий Бога, не боится Его Самого, но не хочет отдалиться от него, потерять богообщение. Священное Писание говорит следующее: «Боящийся несовершен в любви» (1 Ин. 4: 18).

«Боязливость души бесы считают за признак соучастия ее в их зле»

А вот по поводу трусости и боязливости святые отцы высказывались весьма нелицеприятно: «Боязливость есть младенчественный нрав в старой тщеславной душе. Боязливость есть уклонение от веры, в ожидании нечаянных бед… В ком нет страха Господня, тот часто и тени своей боится», - писал святой Иоанн Лествичник. Блаженный Диадох Фотикийский говорил: «Нам, любящим Господа, надлежит желать и молиться, чтобы… оказаться непричастными никакому страху… потому что… боязливость души бесы считают за признак соучастия ее в их зле».

Святитель Феофан Затворник предостерегает: «Страхи ваши - вражия уловка. Плюйте на них. И мужественно стойте».

К мужеству призывает Евагрий Понтийский: «Дело мужества - стоять в истине и, хотя бы встретилось противоборство, не уклоняться к не сущему». А авва Пимен писал: «Бог милосерд к тем, которые носят меч в руках своих. Если мы будем мужественны, Он явит милость Свою».

Из жития святителя Василия Великого мы знаем его разговор с префектом Модестом. После многих убеждений отказаться от Православия Модест, видя непреклонность святителя, стал угрожать ему лишением имущества, изгнанием, мучением, смертью. «Все это, - отвечал святитель Василий, - для меня ничего не значит: тот не теряет имения, кто ничего не имеет, кроме этих ветхих и изношенных одежд и немногих книг, в которых заключается все мое богатство. Ссылки нет для меня, потому что я не связан местом, и то место, на котором живу сейчас, не мое, и всякое, куда меня ни сошлют, будет мое. А мучения что могут сделать мне? Я так слаб, что разве только первый удар будет чувствителен. Смерть для меня - благодеяние: она скорее приведет меня к Богу, для Которого живу и тружусь и к Которому давно я стремлюсь».

Старец схиигумен Савва (Остапенко) на вопрос: «Какие страсти являются самыми губительными для современного человека?» - ответил: «Трусость и боязливость. Такой человек живет всегда двойственной, ложной жизнью. Он не может довести доброго дела до конца, всегда как бы лавирует между людьми. У боязливого кривая душа; если он не поборет в себе эту страсть, то неожиданно под действием страха может стать отступником и предателем».

Христиане призваны к тому, чтобы без страха жертвовать собой ради ближних: «Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих» (Ин. 15: 13). Следуя ей, христианские воины отличались особой храбростью, стойкостью, нередко ценою своей жизни спасали соратников.

Среди святых Православной Церкви насчитывается огромное количество воинов, которые своими делами и подвигами показали как христиане выполняют заповедь о защите ближних. Все знают святых Димитрия Донского, Александра Невского, Илию Муромца. Но великих воинов, стяжавших святость, было великое множество.

К примеру, живший во времена монгольского нашествия святой Меркурий Смоленский по повелению Богородицы, явившейся ему, в одиночку пошел во вражеский лагерь, где истребил множество врагов, включая татарского военачальника-исполина, наводившего на всех страх своей силою. В одиночку святой Меркурий обратил в бегство весь татарский стан, но и сам был убит в неравной битве.

Святой Феодор Ушаков, лично командуя русским флотом, одержал немало побед над турками, которые на тот момент обладали на несколько порядков более сильным и многочисленным флотом. Его победоносного флота страшилась вся Европа, однако сам он оставался чужд гордыне и тщеславию, понимая, как мало может человек без помощи Бога.

Святой Михаил-воин родился в Болгарии, он нес службу в византийской армии. Во время войны с турками святой Михаил в боях воодушевлял своим мужеством всю дружину. Когда греческое войско бежало с поля сражения, он пал на землю и молился о спасении христиан. Потом он повел своих воинов на врага. Ворвавшись в середину вражеских рядов, он разметал их, жестоко поражая врагов без вреда для себя и для своего отряда. В то же время в помощь христианским воинам внезапно поднялась гроза: молнии и громы поражали и устрашали врагов, так что они все обратились в бегство.

Образы кротости

Неоязычники любят размещать на своих интернет-ресурсах фотографии православных людей, стоящих на коленях в храмах, - по их мнению, это апофеоз самоуничижения, обычно в комментариях начинаются разговоры о рабской психологии и т.п. Непонятно, почему неоязычники утверждают, что подобное почитание Бога переносится и на другие взаимоотношения.

Однако, к примеру, слово «ислам» буквально переводится как «покорность», а мусульмане во время своих молитв даже не на коленях стоят - они лежат ниц, но среди неоязычников не находится смельчаков сказать в лицо мусульманам об их «рабской психологии». И хотя мусульмане являются весьма воинственными, православная Россия побеждала мусульманские государства множество раз. Православные христиане призваны выполнять заповедь: «Господу Богу твоему поклоняйся и Ему одному служи» (Мф. 4: 10). Православные почитают Всевышнего Творца, признавая Его безграничное Величие, но ни на кого иного, кроме Бога, эта заповедь не распространяется.

Современная приходская притча повествует: «В храм заходит хамоватого вида молодой человек, подходит к священнику, бьет его по щеке и, ехидно улыбаясь, говорит: “А что, отче?! Сказано ведь: ударили в правую щеку - подставь и левую”. Батюшка, бывший мастер спорта по боксу, хуком слева отправляет наглеца в угол храма и кротко произносит: “Сказано также: какой мерою меряете, такой и вам будет отмерено!” Испуганные прихожане: “Что там происходит?” Диакон важно: “Евангелие толкуют”».

Данный рассказ служит хорошей иллюстрацией того, что, не зная сути христианского учения, не стоит делать смелые обобщения. Эти слова Христа просто отменили древний закон кровной мести и напомнили, что не всегда за зло необходимо отвечать злом. Хотелось бы также особо отметить, что, хотя атеисты и неоязычники очень любят кидать православным обрывки цитат из Библии, требуя их буквального понимания, христианское учение о Священном Писании говорит совсем об ином. Понимать Священное Писание следует только в контексте толкований святых отцов. Святитель Григорий Нисский писал на этот счет: «Представляющееся с первого взгляда толкование написанного, если не будет понято в надлежащем смысле, часто производит противоположное жизни, являемой Духом». Поэтому надо «благоговеть перед достоверностью тех, кто свидетельствованы Святым Духом, пребывать в границах их учения и знания», а Пято-Шестой Трулльский Собор 691-692 годов своим 19-м правилом постановил: «Аще будет исследуемо слово Писания, то не иначе да изъясняют оное, разве как изложили светила и учители Церкви в своих писаниях». Поэтому неверующие толкователи Библии для православных христиан совсем не указ.

Теперь рассмотрим такие христианские добродетели, как кротость и смирение. В современном обществе эти слова вызывают пренебрежительную усмешку, хотя на самом деле ничего постыдного в этих понятиях нет, как раз наоборот. Кротость - это добродетель, противоположная безудержному гневу и ярости. Кроткий человек никогда не теряет внутреннего мира, не дает эмоциям захлестнуть свой разум, отличается самообладанием и хладнокровием. Неудивительно, что этой добродетели были причастны многие святые воины. Например, царь Давид, прославленный ветхозаветный полководец, был весьма кроткого нрава. Кротостью обладал и святой император Константин, основатель Константинополя, победивший в немалом количестве битв. А «образом кротости» Православная Церковь называет святителя Николая, который побил еретика, хулившего Бога.

Смирение - добродетель, противоположная эгоизму и гордыне: оно побеждает зацикленность на собственном “я”

Немало непониманий вызывает и понятие «смирение». На наш взгляд, весьма точное определение дал православный апологет Сергей Худиев: «Смирение - это не забитость человека, которому не остается ничего лучшего; это добровольное предпочтение воли Божией, готовность служить, жертвовать и отдавать вместо того, чтобы требовать себе служения, превозноситься и забирать. Это добродетель, противоположная эгоизму и гордыне. Смирение побеждает зацикленность на собственном “я”».

Современный патролог и апологет священник Валерий Духанин отмечает: «Подлинные смирение, кротость, беззлобие не есть слабохарактерность; напротив, это умение владеть собой, своими страстями и чувствами, что предполагает внутреннюю крепость и силу воли. С одной стороны, это умение совладать с собственным гневом, чтобы не выплескивать его без причин. А с другой - умение дать неприятелю достойный отпор, когда требуется защитить своих ближних».

Итак, мы рассмотрели христианское учение о предназначении человека, разобрали понятия христианской аскетической мысли и некоторые места Священного Писания, сознательно или неосознанно искажаемые неоязычниками. Христианство требует от человека очень многого, оно требует постоянного личностного совершенствования, но и результат этого пути несоизмеримо высок.

Текущая страница: 1 (всего у книги 16 страниц)

Архимандрит Сергий (Страгородский)
Православное учение о спасении.

Биография

СЕ́РГИЙ (Иван Николаевич Страгородский), Патриарх Московский и всея Руси (1867-1944), рус. правосл. церк. деятель и богослов. Род. в Арзамасе Нижегородской губ. в семье священника. Окончил СПб. ДА (1890), приняв на последнем курсе монашество. В 1890-93 трудился на миссионерском поприще в Японии. По возвращении из Токио в течение 9 мес. вел курс Свящ. Писания НЗ в СПб. ДА, а затем был направлен архимандритом посольской церкви в Афины. В 1895 С. защитил магистерскую дисс. «Правосл. учение о спасении» (Серг. Пос., 1895), к-рая сразу же выдвинула его в первый ряд рус. богословов. В 1899 стал инспектором, а через год ректором СПб. ДА. В 1901 был хиротонисан во еп. Ямбургского. К этому периоду относится его участие в Петерб. религ. – филос. собраниях, организованных *Мережковским. В 1905 С. назначен архиеп. Финляндским и Выборгским (с 1911 – член Свят. Синода). В 1917 переведен на Нижегородскую кафедру. Принимал участие в Поместном соборе Рус. Правосл. Церкви. С 1927 С. как заместитель Патриаршего местоблюстителя посвятил себя делу урегулирования отношений между Церковью и сов. правительством. В период 1934-43 возглавлял Рус. Правосл. Церковь как Патриарший местоблюститель. Во время Второй мировой войны С. вдохновлял патриотич. деятельность своей паствы. В 1943 на соборе епископов С. был избран Патриархом Московским и всея Руси.

Опыт раскрытия нравственно-субъективной стороны спасения на основании св. Писания и творений святоотеческих. Так озаглавлен труд архимандрита (впоследствии патриарха Московского и всея Руси с 1943 года) Сергия (Страгородского). Это труд впервые для своего времени отражает довлевшую в богословских кругах (XVIII – начале XX вв.) латинскую схоластику в Православном богословии, и открывает библейское святоотеческое восприятие спасения. Автор отлично показывает ошибочность католического и протестанского учения о спасении.

Вместо предисловия.

Вопрос о личном спасении. (Речь перед защитой магистерской диссертации).

Введение. Часть I.

Происхождение правового жизнепонимания. Католичество. Протестантство, как поправка католичества. Призрачность протестантского спасения.

Введение. Часть II.

Католичество после протеста. Попытка объяснить начало новой жизни магическим превращением.

Глава 1. Правовое жизнепонимание пред судом Св. Писания и Св. Предания

Необходимость доброделания. Себялюбие, как основа правового жизнепонимания. Следы этого понимания в Св. Писании и Св. Предании. Невозможность с правовой точки зрения объяснить отношения Бога к человеку. Милость, как основной закон этих отношений. Заслуга de congruo. Извращение нравственной жизни при правовом понимании. Обличение наемничества св. отцами Церкви. Чем объяснить следы правового жизнепонимания в Св. Писании и Предании.

Глава 2. Вечная жизнь

Вечная жизнь, как Богопознание, как Богообщение. Святость как содержание вечного блаженства. Самоценность добра и его естественность для человека. Отсутствие чуждых нравственности начал в христианском учении о высшем благе.

Глава 3. Возмездие

Отношение настоящей жизни к будущей. Причина кажущейся потусторонности последней. Происхождение понятия возмездия. Учение о возмездии, как естественном следствии в Св. Писании; – в Св. Предании: у свв. Иринея Лионского, Григория Нисского, Макария Египетского, Ефрема Сирина, Василия Великого, Кирилла Иерусалимского, Иоанна Златоуста, Ипполита Римского. Понятие о Правде Божией.

Глава 4. Спасение

Отличие православного учения о спасении от правового. Учение о спасении в Ветхом Завете. В Новом Завете. Понятие о спасении в Св. Предании. Спасение, как дело нравственное, а не механическое. Прощение грехов . Несостоятельность протестантской пронунциации. Невменение, как домирное предположение всего домостроительства. Нравственный перелом, как внутренняя сущность оправдания. Учение о том в Св. Писании. У оо. Церкви: Кирилла Иерусалимского, Василия Великого, Григория Нисского, Григория Богослова, Иоанна Златоустого, Кирилла Александрийского, Ефрема Сирина, Иустина Мученика. Мысли преосв. Феофана. Облачение во Христа . Свободный акт решения, как основной в таинстве, вопреки западному превращению. Вывод о характере полученной праведности. Возможность утраты. Зачаточный характер праведности крещения. Задача последующей жизни человека.

Глава 5. Вера

Отличие православной и правовой точки зрения на вопрос об условиях спасения. Неопределенность в ответе на этот вопрос в Св. Писании и Предании. Способ разъяснения этой неопределенности. Вера, как единое условие спасения. Происхождение веры и ее действительность в душе человека. Ошибка протестантов. Значение веры в самом свободно-благодатном акте возрождения человека. Определение верой дальнейшей жизни человека. Вера, как начало жизни. В чем именно состоит спасительность веры? Вера и дела. Заключение: спасение по милости через веру.

Вместо предисловия

Вопрос о личном спасении

Ваше Bыcoкoпpeпoдoбиe и Мм. гг.!

Вашему просвещенному вниманию я предлагаю свою посильную попытку раскрыть на основании Св. Писания и творений святоотеческих православное учение о личном спасении, т. е. о том, в каком смысле и каким путем человек, каждая данная личность получает причастие истинной, вечной жизни. Не трудно определить побуждения, заставившие меня остановиться именно на этом отделе вероучения. Вопрос о жизни, о цели существования, – о том, как человеку жить, чтобы жить истинною жизнью,-поистине является альфой и омегой всякой философии и всякого религиозного учения. Как бы ни были отвлеченны, туманны, под час странны и даже нелепы логические построения того или другого мыслителя, но раз он действительно мыслитель, а не промышленник мысли, раз он хочет истины, хочет слова, исходящего из уст Божиих, а не хлеба,-последний конец и вместе точка отправления его философской работы все-таки будет он сам, его собственное положение в мире и такое или иное определение его жизненной задачи. Философия без выводов для жизни не есть философия, а пустая игра в философские слова.

Точно также и в религии. Знание о Боге только тогда будет иметь смысл для человека, когда Бог будет для него „Единым святым», носителем его идеалов, законодателем его жизни. И бесы веруют, говорит св. ап. Иаков, но они только трепещут. Для них лучше было бы совсем не знать о Боге, и они, конечно, предпочли бы состояние неведения своему теперешнему состоянию. Человек, который живет только минутой, который законом своего существования полагает лишь свою волю, свое хотение, – такой человек, конечно, иногда не будет много спорить о том, какую веру он исповедует. Для него все веры одинаково отвлеченны и бессодержательны, и, следовательно, одинаково безразличны. Истины веры могут интересовать его разве, как предмет спора, в котором он может обнаружить свои познания, свое остроумие, – будут интересовать его, может быть, в качестве его природного, национального достояния, – одним словом, могут быть интересны своей внешней стороной и по случайным причинам. Но истинности, но объективности и, поэтому, обязательности для себя этого вероучения такой человек понять и признать не может. Он видит только философские положения и выводы, видит только догмат и не замечает того жизненного уклада, который составляет на деле, в реальности содержание всех этих отвлеченных для него и невразумительных тонкостей догматики. „Кто говорить, что любит Бога, а брата своего ненавидит, тот лжец и нет в нем истины» (1 Ин. 4:20). 3нание Бога тогда действительно, когда оно сопровождается соответствующею жизнию, – когда человек по этому знанию себя устрояет.

Но жизнь является судьей человека не только в этом общем смысле, т. е. не в том только, верует или не верует он в то, что проповедует. Жизнь служит лучшим средством и для определения и выяснения подлинного мировоззрения человека или той или другой философской системы, равно как и для оценки этого мировоззрения. В вопросе о Боге, о мире и об общих отношениях между ними можно иногда ограничиться одной формой, только внешними соотношениями понятий, не задаваясь вопросом о том, что эта форма или эта оболочка в себе заключает, не доводя отвлеченных выводов до осязаемой, жизненной ясности. Вопросы эти, отвлеченные по самому существу своему, могут иногда и не требовать (по крайней мере, может показаться, что они не требуют) себе такого соответствия в наличной действительности, – это соответствие предполагается где-то вверху, вдали от этой жизни и от окружающей обстановки. Но лишь только человек опустится с высоты отвлечения вниз на землю к действительной жизни, лишь только он оставит бытие в его целом и займется, в частности, своей собственной личностью, постарается из общей основы вывести свои личные отношения к этому целому и к другим подобным же личностям, – тогда у него сразу же отнимается всякая возможность ограничиться одной формой, одним отвлечением. Как бы ни была стройна его система, как бы ни были хорошо приноровлены друг к другу разные его определения и выводы, – ни он сам, ни кто-нибудь другой в вопросе о жизни этой стройностью не удовлетворится. Необходимо будет показать, что в действительности-то соответствует этим стройным понятиям и выводам. Здесь и может обнаружиться призрачность, выдуманность многих теорий и систем. Все старательно и эффектно отделанное построение какого-нибудь мыслителя может разлететься в прах от одного этого прикосновения с жизнью, именно от одной невозможности подтвердить ссылкой на опыт свои умозрения.– Если же мировоззрение истинно, тогда, при сопоставлении с жизнию отвлеченные и малопонятные формулы и термины становятся ясными, понятными, почти осязаемыми, – тогда и действительная жизнь представятся уже не странным отрицанием философии, не грубой насмешкой над ее идеализмом, а наоборот ее разъяснением, комментарием, – прямым выводом из нее.

Вопрос о личном спасении и представляет в системе нашего вероучения именно такой пункт, в котором это последнее становится лицом к лицу с действительностью, с реальным бытием и хочет в жизни, в практике показать, в чем собственно заключается та истина, которую оно проповедует. – В этом пункте каждое вероисповедание может найти себе и беспристрастную оценку. – Раз здесь предполагается определение жизненной цели человека, вполне согласное с доводами разума и требованиями нравственного сознания, – раз все отвлеченные формулы и термины находят себе полное соответствие в данных опыта, не оставляя ничего темного, ничего необъясненного, – раз и остальные части системы, части отвлеченные, прямо предполагаются и в свою очередь объясняются данным определением жизни и ни в чем ему не противоречат, – это значить, что данное вероисповедание представляет из себя не свод человеческих измышлений, а прямой снимок с реального бытия, что оно не искажает факта жизни, а подлинно его воспроизводит, – что, следовательно, оно есть истина. А, с другой стороны, раз найдены в действительной жизни факты, соответствующие положениям и выводам, – раз представилась, таким образом, возможность опытно постигнуть, в чем жизнь по христианству, тогда освобождается, от малопонятности, отвлеченности, формальности и вся система христианского вероучения. Кто любит брата своего, тот познал Бога и видел Его, говорит Апостол (1 Ин. 4:7-8). Иcпытaвший фактически суть христианской жизни, поймет и в чем состоит жизнь Божия, потому что последняя не метафизическое только основание, но и прямой прототип и источник жизни человека. В том (Слове Божием) была жизнь и жизнь была свет человекам, (Ин. 1:4), предносилась человеческому сознанию и в качестве идеала.

Следовательно, тот, кто хочет узнать истинное существо католичества, протестантства или православия, тот должен обратиться не к теоретическому их учению, а к их понятию о жизни, к их учению, именно, о личном спасении, в котором (учении) это понятие наиболее ясно выражено, – тот должен опросить каждое из вероисповеданий, в чем оно полагает смысл жизни человека, его высшее благо. Догмат о filioque, несомненно, касается краеугольного камня нашей веры,-но выразил ли он, этот догмат все католичество и можно ли думать, что с устранением его западное христианство пойдет на примирение с нами? Устранен будет только один из многочисленных пунктов разногласия, только одним из многочисленных поводов к пререканиям будет меньше, а разделение не ослабеет нисколько. Ведь, не от filioque католичество, а наоборот. Догмат о папстве, конечно, составляет основную пружину, так сказать, душу католичества, но опять таки не от папства произошло извращенное католическое жизнепонимание, а от этого последнего папство, иначе не объяснить, почему и каким образом папа нашел и находит себе в западном мире столько покорных, фанатически преданных ему слуг и стольких безгласных последователей, – одними подделками и уловками, одним иезуитизмом и властолюбием Рима этого явления объяснить нельзя. Точно также не вследствие отвержения таинств и церковного предания и не вследствие преувеличенного понятия о падшей природе человека, – протестанты пришли к своему призрачному, фиктивному спасению а, наоборот, исказивши самое понятие о жизни, они должны были последовательно исказить и все церковное устройство и учение. Предположим, что все ошибки в учении и устройстве будут исправлены, – искаженное понятие о жизни докажет, что эти исправления только на словах, – чрез несколько времени протестанты должны будут создать на место устраненных новые искажения, новые ошибки.

Точно также и православие узнается не из его теоретического учения. Отвлеченные положения и формулы по самой своей отвлеченности одинаково неудобопонятны, неудобопредставимы для человека, будут ли они католическими или православными. Разве прямая логическая нелепость обнаружит несостоятельность инославной системы. Как выражение именно объективно-данной истины, православие всего более и глубже познается тем, где оно всего непосредственнее соприкасается с этой объективной истиной, с областью действительного бытия: в своем описании действительной жизни человека, в своем определены жизнецели и основанном на этом последнем учении о личном спасении. Только окончательно усвоивши себе православное учение о жизни, можно вполне (не логикой только) убедиться в непреложной, безусловной истинности православия, – можно понять , наглядно уразуметь эту истинность. После же этого получат свой глубокий, полножизненный смысл и все те теоретические положения, все те догматы, которые раньше казались лишь безразличными метафизическими тонкостями. Все это будет одно и тоже, единое по духу и идее, учение об истинной жизни, – только на этот раз жизнь рассматривается не для человека, а в своей объективной данности, сама в себе.

В этих азбучных истинах пришлось убедиться на деле и мне при написали моего сочинения. К вопросу о личном спасении я приступил на первых порах с интересом чисто теоретическим. Мне хотелось выяснить себе вопрос этот просто, как темный, запутанный пункт вероучения, трудно поддающийся определению. Как точнее выразить наше учение о спасении? Что православному нельзя говорить так, как говорят католики,-это известно, – что ему еще менее можно говорить так, как говорят протестанты, это тоже выше всякого сомнения, – но как он должен говорить?

Чтобы дать себе отчет в этом, я стал читать творения св. отцев Церкви. Читал я их не только потому, что понимал их, так сказать, канонический авторитет, не только в качестве обязательного для всякого христианина церковного предания. Моя мысль была несколько иная: я искал в творениях св. отцев описания и разъяснения жизни по Христу, или истинной, должной жизни, т. е. того именно явления в объективном мире, которое хотят дедуктивно вывести и определить отвлеченные формулы догматики. Я хотел уяснить себе взгляды отцев на жизнь человека, чтобы из этого объективного основания потом проверить и теоретическое учение и дать ему более соответствующее объяснение.

Такой прием исследования в православии необходим. Мы знаем, что Иисус Христос принес нам не одно учение, и что дело апостолов и церкви состояло не в том только, чтобы выслушать беседы Иисуса Христа и потом передать их в буквальной точности из рода в род: для такой цели лучшее средство – не устное предание, а кaкие-нибудь скрижали. Мы знаем, что Иисус Христос принес нам прежде и главнее всего новую жизнь и научил ей апостолов, и что дело церковного предания не учение только передавать, но передать из рода в род именно эту зачавшуюся с Христом жизнь, передать именно то, что не передается никаким словом, никаким писменем, а лишь непосредственным общением личностей. Теоретическое учение только обобщает и возводит в систему это учение о жизни. Поэтому, апостолы и выбирали своими преемниками и заместителями людей, именно наиболее преуспевших, наиболее сознательно и прочно усвоивших себе возвещенную им жизнь Христову. Поэтому, и отцами церкви признаются не те из церковных писателей, которые были наиболее учены, наиболее начитаны в церковной литературе, – отцами церкви признаются писатели святые, т. е. воплотившие в себе ту жизнь Христовы, хранить и распространять которую церковь получила себе в удел. Если же так, то составить себе правильное понятие о православии можно не разбором его основоположительного, отвлеченного учения, – а именно наблюдением над этой реальной жизнью по Христу, которая хранится в православной Церкви. А так как признанными носителями, воплотителями этой жизни, этого жизненного предания были св. отцы, в писаниях своих подробно толкующие эту жизнь, – то естественно к ним для наблюдений и обратиться. Я так и сделал.

Чем больше я читал св. отцев, тем для меня становилось все яснее и яснее, что я вращаюсь в совершенно особом мире, в кругу понятий, далеко не похожем на наш. Я стал понимать, что разность православия и инославия заключается не в каких-нибудь частных недомолвках и неточностях, а прямо в самом корне, в принципе, что православие и инославие противоположны между собой так же, как противоположны себялюбие, жизнь по стихиям мира, ветхий человек и самоотверженная любовь, жизнь по Христу, человек обновленный. Предо мной встали два совершенно отличных, не сводимых одно на другое мировоззрения: правовое и нравственное, христианское. Первое я назвал правовым, потому что лучшим выражением этого мировоззрения служит западный правовой строй, в котором личность и ее нравственное достоинство пропадают, и остаются только отдельные правовые единицы и отношения между ними. Бог понимается главным образом первопричиной и Владыкой мира, замкнутым в своей абсолютности, – отношения Его к человеку подобны отношениям царя к подчиненному и совсем не похожи на нравственный союз. Точно также и человек представляется в его отдельности , он живет для себя и только одной внешней стороной своего бытия соприкасается с жизнью общего, – только пользуется этим общим; даже и Бог с точки зрения человека является только средством к достижению благополучия. Началом жизни, следовательно, признается себялюбие, а общим признаком бытия – взаимная отчужденность всего живущего. Между темь, по мысли св. отцев, бытие и жизнь в собственном смысле принадлежать только Богу, который и носит название «Сый», – все же остальное, все тварное существует и живет исключительно своим причастием этой истинной жизни Божией, этой вожделенной Красоте, по словам св. Василия Великого. Бог, следовательно, связан с своим творением не одним абсолютным „да будет», Бог в прямом смысле служит средоточием жизни, без которого тварь так же немыслима в своем настоящем существовании, как и необъяснима в своем происхождении. Переводя это метафизическое положение на язык нравственной жизни, получим правило: никто не может и не должен жить для себя, – смысл жизни каждого частного бытия – в Боге, что практически значит, в исполнении Его воли. „Я пришел не для того, чтобы творить волю Мою, но волю пославшего Меня Отца». Основным началом жизни каждого признается, таким образом, уже не себялюбие, а „любовь истины» (2 Фес. 2:10). Верный этому закону, человек в своих отношениях к Богу, миру и к людям руководится уже не себялюбивой жаждой бытия (выводом отсюда была бы борьба за существование), а бескорыстным алканием и жaждaниeм правды, как высшего закона, которому он и приносит в жертву свое бытие. В правовом жизнепонимании искали счастья, здесь ищут истины. Там нравственное добро, святость, считалось средством к достижению блаженства, здесь истинное бытие и приписывается только одному нравственному добру, воплощенному в Боге, – и блаженство человека, следовательно, считается тожественно с святостью.

После этого понятно, что произойдет, если мы рамки жизнепонимания правового приложим к нравственному, христианскому. Конечно, буквальных совпадений можно будет подыскать очень много, – можно будет под каждую правовую рубрику подогнать, втиснуть то или другое положение православное. Но ведь нужно помнить, что правовые рамки гораздо формальнее, внешнее нравственных, что они не могут выразить всей глубины, жизненности жизнепонимания нравственного. Громадное множество понятий окажется совсем не обобщенным, оставленным без внимания, – будет разделено многое, что нужно непременно представлять единым, и, наоборот, сбито в одну рубрику то, что требует строгих разграничений. Православное учение представлено будет, следовательно, во всяком случае односторонне, чтобы не сказать, неправильно.

Этим и определилось содержание и характер моего труда: я должен был начать с критики правового жизнепонимания, чтобы уже потом в главах: о вечной жизни, о возмездии, о спасении и о вере раскрыть положительное учение православное. Общий мой вывод таков: истинная жизнь человека – в общении с Богом. Быть причастником этой вечной жизни можно только чрез уподобление Богу (отсюда необходимость добрых дел, т. е. духовно-нравственного возрастания), но это уподобление возможно только тогда, когда Бог придет к человеку, а человек узнает и примет Бога. Необходима, следовательно, благодатная помощь Божия и вера во Христа и Бога, которая делает возможным совершение спасения. «Се стою у двери и стучу. Если кто услышит голос Мой, и отворит дверь, войду к нему, и буду вечерять с ним, и он со Мною. Побеждающему дам сесть со Мною на престоле Моем, как и Я победил, и сел со Отцем Моим на престоле Его» (Откр. 3:20-21). К этому направлено все промышление Божие, все домостроительство нашего спасения, в этом цель и смысл и служения Иисуса Христа.

В основу моего исследования, как выразился один из моих почтенных рецензентов, положена идея тождества блаженства и добродетели, нравственного совершенства и спасения. Насколько удачно и последовательно применил я эту идею к тому отделу вероучения, который я хотел раскрыть, – это судить не мне, – но я утешаю себя мыслию, что в богословском сочинении я напомнил эту идею, или точнее говоря, напомнил необходимость иметь ее в виду при догматическом исследовании православного учения.

ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ
ВОПРОС О ЛИЧНОМ СПАСЕНИИ.

Вашему просвещенному вниманию я предлагаю свою посильную попытку раскрыть на основании Св. Писания и творений святоотеческих православное учение о личном спасении, т. е. о том, в каком смысле и каким путем человек, каждая данная личность получает причастие истинной, вечной жизни.
Не трудно определить побуждения, заставившие меня остановиться именно на этом отделе вероучения. Вопрос о жизни, о цели существования, – о том, как человеку жить, чтобы жить истинною жизнью,-поистине является альфой и омегой всякой философии и всякого религиозного учения. Как бы ни были отвлеченны, туманны, под час странны и даже нелепы логические построения того или другого мыслителя, но раз он действительно мыслитель, а не промышленник мысли, раз он хочет истины, хочет слова, исходящего из уст Божиих, а не хлеба, – последний конец и вместе точка отправления его философской работы все-таки будет он сам, его собственное положение в мире и такое или иное определение его жизненной задачи. Философия без выводов для жизни не есть философия, а пустая игра в философские слова.
Точно также и в религии. Знание о Боге только тогда будет иметь смысл для человека, когда Бог будет для него «Единым святым», носителем его идеалов, законодателем его жизни. И бесы веруют, говорит св. ап. Иаков, но они только трепещут. Для них лучше было бы совсем не знать о Боге, и они, конечно, предпочли бы состояние неведения своему теперешнему состоянию. Человек, который живет только минутой, который законом своего существования полагает лишь свою волю, свое хотение, – такой человек, конечно, иногда не будет много спорить о том, какую веру он исповедует. Для него все веры одинаково отвлеченны и бессодержательны, и, следовательно, одинаково безразличны. Истины веры могут интересовать его разве, как предмет спора, в котором он может обнаружить свои познания, свое остроумие, – будут интересовать его, может быть, в качестве его природного, национального достояния, – одним словом, могут быть интересны своей внешней стороной и по случайным причинам. Но истинности, но объективности и, поэтому, обязательности для себя этого вероучения такой человек понять и признать не может. Он видит только философские положения и выводы, видит только догмат и не замечает того жизненного уклада, который составляет на деле, в реальности содержание всех этих отвлеченных для него и невразумительных тонкостей догматики. «Кто говорить, что любит Бога, а брата своего ненавидит, тот лжец и нет в нем истины» (1 Ио. IV, 20). 3нание Бога тогда действительно, когда оно сопровождается соответствующею жизнию, – когда человек по этому знанию себя устрояет.
Но жизнь является судьей человека не только в этом общем смысле, т.е. не в том только, верует или не верует он в то, что проповедует. Жизнь служит лучшим средством и для определения и выяснения подлинного мировоззрения человека или той или другой философской системы, равно как и для оценки этого мировоззрения. В вопросе о Боге, о мире и об общих отношениях между ними можно иногда ограничиться одной формой, только внешними соотношениями понятий, не задаваясь вопросом о том, что эта форма или эта оболочка в себе заключает, не доводя отвлеченных выводов до осязаемой, жизненной ясности. Вопросы эти, отвлеченные по самому существу своему, могут иногда и не требовать (по крайней мере, может показаться, что они не требуют) себе такого соответствия в наличной действительности, – это соответствие предполагается где-то вверху, вдали от этой жизни и от окружающей обстановки. Но лишь только человек опустится с высоты отвлечения вниз на землю к действительной жизни, лишь только он оставит бытие в его целом и займется, в частности, своей собственной личностью, постарается из общей основы вывести свои личные отношения к этому целому и к другим подобным же личностям, – тогда у него сразу же отнимается всякая возможность ограничиться одной формой, одним отвлечением. Как бы ни была стройна его система, как бы ни были хорошо приноровлены друг к другу разные его определения и выводы, – ни он сам, ни кто-нибудь другой в вопросе о жизни этой стройностью не удовлетворится. Необходимо будет показать, что в действительности-то соответствует этим стройным понятиям и выводам. Здесь и может обнаружиться призрачность, выдуманность многих теорий и систем. Все старательно и эффектно отделанное построение какого-нибудь мыслителя может разлететься в прах от одного этого прикосновения с жизнью, именно от одной невозможности подтвердить ссылкой на опыт свои умозрения.- Если же мировоззрение истинно, тогда, при сопоставлении с жизнию отвлеченные и малопонятные формулы и термины становятся ясными, понятными, почти осязаемыми, – тогда и действительная жизнь представятся уже не странным отрицанием философии, не грубой насмешкой над ее идеализмом, а наоборот ее разъяснением, комментарием, – прямым выводом из нее.
Вопрос о личном спасении и представляет в системе нашего вероучения именно такой пункт, в котором это последнее становится лицом к лицу с действительностью, с реальным бытием и хочет в жизни, в практике показать, в чем собственно заключается та истина, которую оно проповедует. – В этом пункте каждое вероисповедание может найти себе и беспристрастную оценку. – Раз здесь предполагается определение жизненной цели человека, вполне согласное с доводами разума и требованиями нравственного сознания, – раз все отвлеченные формулы и термины находят себе полное соответствие в данных опыта, не оставляя ничего темного, ничего необъясненного, – раз и остальные части системы, части отвлеченные, прямо предполагаются и в свою очередь объясняются данным определением жизни и ни в чем ему не противоречат, – это значить, что данное вероисповедание представляет из себя не свод человеческих измышлений, а прямой снимок с реального бытия, что оно не искажает факта жизни, а подлинно его воспроизводит, – что, следовательно, оно есть истина. А, с другой стороны, раз найдены в действительной жизни факты, соответствующие положениям и выводам, – раз представилась, таким образом, возможность опытно постигнуть, в чем жизнь по христианству, тогда освобождается, от малопонятности, отвлеченности, формальности и вся система христианского вероучения. Кто любит брата своего, тот познал Бога и видел Его, говорит Апостол (I Ио. IV, 7. 8). Иcпытaвший фактически суть христианской жизни, поймет и в чем состоит жизнь Божия, потому что последняя не метафизическое только основание, но и прямой прототип и источник жизни человека. В том (Слове Божием) была жизнь и жизнь была свет человекам, (Ио. I, 4), предносилась человеческому сознанию и в качестве идеала.
Следовательно, тот, кто хочет узнать истинное существо католичества, протестантства или православия, тот должен обратиться не к теоретическому их учению, а к их понятию о жизни, к их учению, именно, о личном спасении, в котором (учении) это понятие наиболее ясно выражено, – тот должен опросить каждое из вероисповеданий, в чем оно полагает смысл жизни человека, его высшее благо. Догмат о filioque, несомненно, касается краеугольного камня нашей веры,-но выразил ли он, этот догмат все католичество и можно ли думать, что с устранением его западное христианство пойдет на примирение с нами? Устранен будет только один из многочисленных пунктов разногласия, только одним из многочисленных поводов к пререканиям будет меньше, а разделение не ослабеет нисколько. Ведь, не от filioque католичество, а наоборот. Догмат о папстве, конечно, составляет основную пружину, так сказать, душу католичества, но опять таки не от папства произошло извращенное католическое жизнепонимание, а от этого последнего папство, иначе не объяснить, почему и каким образом папа нашел и находит себе в западном мире столько покорных, фанатически преданных ему слуг и стольких безгласных последователей, – одними подделками и уловками, одним иезуитизмом и властолюбием Рима этого явления объяснить нельзя. Точно также не вследствие отвержения таинств и церковного предания и не вследствие преувеличенного понятия о падшей природе человека, – протестанты пришли к своему призрачному, фиктивному спасению а, наоборот, исказивши самое понятие о жизни, они должны были последовательно исказить и все церковное устройство и учение. Предположим, что все ошибки в учении и устройстве будут исправлены, – искаженное понятие о жизни докажет, что эти исправления только на словах, – чрез несколько времени протестанты должны будут создать на место устраненных новые искажения, новые ошибки.
Точно также и православие узнается не из его теоретического учения. Отвлеченные положения и формулы по самой своей отвлеченности одинаково неудобопонятны, неудобопредставимы для человека, будут ли они католическими или православными. Разве прямая логическая нелепость обнаружит несостоятельность инославной системы. Как выражение именно объективно-данной истины, православие всего более и глубже познается тем, где оно всего непосредственнее соприкасается с этой объективной истиной, с областью действительного бытия: в своем описании действительной жизни человека, в своем определены жизнецели и основанном на этом последнем учении о личном спасении. Только окончательно усвоивши себе православное учение о жизни, можно вполне (не логикой только) убедиться в непреложной, безусловной истинности православия, – можно понять, наглядно уразуметь эту истинность. После же этого получат свой глубокий, полножизненный смысл и все те теоретические положения, все те догматы, которые раньше казались лишь безразличными метафизическими тонкостями. Все это будет одно и тоже, единое по духу и идее, учение об истинной жизни, – только на этот раз жизнь рассматривается не для человека, а в своей объективной данности, сама в себе.
В этих азбучных истинах пришлось убедиться на деле и мне при написании моего сочинения. К вопросу о личном спасении я приступил на первых порах с интересом чисто теоретическим. Мне хотелось выяснить себе вопрос этот просто, как темный, запутанный пункт вероучения, трудно поддающийся определению. Как точнее выразить наше учение о спасении? Что православному нельзя говорить так, как говорят католики,-это известно, – что ему еще менее можно говорить так, как говорят протестанты, это тоже выше всякого сомнения, – но как он должен говорить?
Чтобы дать себе отчет в этом, я стал читать творения св. отцев Церкви. Читал я их не только потому, что понимал их, так сказать, канонический авторитет, не только в качестве обязательного для всякого христианина церковного предания. Моя мысль была несколько иная: я искал в творениях св. отцев описания и разъяснения жизни по Христу, или истинной, должной жизни, т.е. того именно явления в объективном мире, которое хотят дедуктивно вывести и определить отвлеченные формулы догматики. Я хотел уяснить себе взгляды отцев на жизнь человека, чтобы из этого объективного основания потом проверить и теоретическое учение и дать ему более соответствующее объяснение.
Такой прием исследования в православии необходим. Мы знаем, что Иисус Христос принес нам не одно учение, и что дело апостолов и церкви состояло не в том только, чтобы выслушать беседы Иисуса Христа и потом передать их в буквальной точности из рода в род: для такой цели лучшее средство – не устное предание, а кaкие-нибудь скрижали. Мы знаем, что Иисус Христос принес нам прежде и главнее всего новую жизнь и научил ей апостолов, и что дело церковного предания не учение только передавать, но передать из рода в род именно эту зачавшуюся с Христом жизнь, передать именно то, что не передается никаким словом, никаким писменем, а лишь непосредственным общением личностей. Теоретическое учение только обобщает и возводит в систему это учение о жизни. Поэтому, апостолы и выбирали своими преемниками и заместителями людей, именно наиболее преуспевших, наиболее сознательно и прочно усвоивших себе возвещенную им жизнь Христову. Поэтому, и отцами церкви признаются не те из церковных писателей, которые были наиболее учены, наиболее начитаны в церковной литературе, – отцами церкви признаются писатели святые, т.е. воплотившие в себе ту жизнь Христовы, хранить и распространять которую церковь получила себе в удел. Если же так, то составить себе правильное понятие о православии можно не разбором его основоположительного, отвлеченного учения, – а именно наблюдением над этой реальной жизнью по Христу, которая хранится в православной Церкви. А так как признанными носителями, воплотителями этой жизни, этого жизненного предания были св. отцы, в писаниях своих подробно толкующие эту жизнь, – то естественно к ним для наблюдений и обратиться. Я так и сделал.
Чем больше я читал св. отцев, тем для меня становилось все яснее и яснее, что я вращаюсь в совершенно особом мире, в кругу понятий, далеко не похожем на наш. Я стал понимать, что разность православия и инославия заключается не в каких-нибудь частных недомолвках и неточностях, а прямо в самом корне , в принципе, что православие и инославие противоположны между собой так же, как противоположны себялюбие, жизнь по стихиям мира, ветхий человек и самоотверженная любовь, жизнь по Христу, человек обновленный. Предо мной встали два совершенно отличных, не сводимых одно на другое мировоззрения: правовое и нравственное, христианское. Первое я назвал правовым, потому что лучшим выражением этого мировоззрения служит западный правовой строй, в котором личность и ее нравственное достоинство пропадают, и остаются только отдельные правовые единицы и отношения между ними. Бог понимается главным образом первопричиной и Владыкой мира, замкнутым в своей абсолютности, – отношения Его к человеку подобны отношениям царя к подчиненному и совсем не похожи на нравственный союз.Точно также и человек представляется в его отдельности, он живет для себя и только одной внешней стороной своего бытия соприкасается с жизнью общего, – только пользуется этим общим; даже и Бог с точки зрения человека является только средством к достижению благополучия. Началом жизни, следовательно, признается себялюбие, а общим признаком бытия – взаимная отчужденность всего живущего. Между темь, по мысли св. отцев, бытие и жизнь в собственном смысле принадлежать только Богу, который и носит название «Сый», – все же остальное, все тварное существует и живет исключительно своим причастием этой истинной жизни Божией, этой вожделенной Красоте, по словам св. Василия Великого. Бог, следовательно, связан с своим творением не одним абсолютным «да будет», Бог в прямом смысле служит средоточием жизни, без которого тварь так же немыслима в своем настоящем существовании, как и необъяснима в своем происхождении. Переводя это метафизическое положение на язык нравственной жизни, получим правило: никто не может и не должен жить для себя, – смысл жизни каждого частного бытия – в Боге, что практически значит, в исполнении Его воли. «Я пришел не для того, чтобы творить волю Мою, но волю пославшего Меня Отца». Основным началом жизни каждого признается, таким образом, уже не себялюбие, а «любовь истины» (2 Сол. II, 10). Верный этому закону, человек в своих отношениях к Богу, миру и к людям руководится уже не себялюбивой жаждой бытия (выводом отсюда была бы борьба за существование), а бескорыстным алканием и жaждaниeм правды, как высшего закона, которому он и приносит в жертву свое бытие. В правовом жизнепонимании искали счастья, здесь ищут истины. Там нравственное добро, святость, считалось средством к достижению блаженства, здесь истинное бытие и приписывается только одному нравственному добру, воплощенному в Боге, – и блаженство человека, следовательно, считается тожественно с святостью.
После этого понятно, что произойдет, если мы рамки жизнепонимания правового приложим к нравственному, христианскому. Конечно, буквальных совпадений можно будет подыскать очень много, – можно будет под каждую правовую рубрику подогнать, втиснуть то или другое положение православное. Но ведь нужно помнить, что правовые рамки гораздо формальнее, внешнее нравственных, что они не могут выразить всей глубины, жизненности жизнепонимания нравственного. Громадное множество понятий окажется совсем не обобщенным, оставленным без внимания, – будет разделено многое, что нужно непременно представлять единым, и, наоборот, сбито в одну рубрику то, что требует строгих разграничений. Православное учение представлено будет, следовательно, во всяком случае односторонне, чтобы не сказать, неправильно.
Этим и определилось содержание и характер моего труда: я должен был начать с критики правового жизнепонимания, чтобы уже потом в главах: о вечной жизни, о возмездии, о спасении и о вере раскрыть положительное учение православное. Общий мой вывод таков: истинная жизнь человека – в общении с Богом.Быть причастником этой вечной жизни можно только чрез уподобление Богу (отсюда необходимость добрых дел, т.е. духовно-нравственного возрастания), но это уподобление возможно только тогда, когда Бог придет к человеку, а человек узнает и примет Бога. Необходима, следовательно, благодатная помощь Божия и вера во Христа и Бога, которая делает возможным совершение спасения. «Се стою у двери и стучу. Если кто услышит голос Мой, и отворит дверь, войду к нему, и буду вечерять с ним, и он со Мною. Побеждающему дам сесть со Мною на престоле Моем, как и Я победил, и сел со Отцем Моим на престоле Его» (Апок. III, 20-21). К этому направлено все промышление Божие, все домостроительство нашего спасения, в этом цель и смысл и служения Иисуса Христа.
В основу моего исследования, как выразился один из моих почтенных рецензентов, положена идея тождества блаженства и добродетели, нравственного совершенства и спасения. Насколько удачно и последовательно применил я эту идею к тому отделу вероучения, который я хотел раскрыть, – это судить не мне, – но я утешаю себя мыслию, что в богословском сочинении я напомнил эту идею, или точнее говоря, напомнил необходимость иметь ее в виду при догматическом исследовании православного учения.

Речь пред защитой магистерской диссертации на тему.

Архимандрит Сергий (Страгородский)

Православное учение о спасении.

Биография

СЕ́РГИЙ (Иван Николаевич Страгородский), Патриарх Московский и всея Руси (1867-1944), рус. правосл. церк. деятель и богослов. Род. в Арзамасе Нижегородской губ. в семье священника. Окончил СПб. ДА (1890), приняв на последнем курсе монашество. В 1890-93 трудился на миссионерском поприще в Японии. По возвращении из Токио в течение 9 мес. вел курс Свящ. Писания НЗ в СПб. ДА, а затем был направлен архимандритом посольской церкви в Афины. В 1895 С. защитил магистерскую дисс. «Правосл. учение о спасении» (Серг. Пос., 1895), к-рая сразу же выдвинула его в первый ряд рус. богословов. В 1899 стал инспектором, а через год ректором СПб. ДА. В 1901 был хиротонисан во еп. Ямбургского. К этому периоду относится его участие в Петерб. религ. – филос. собраниях, организованных *Мережковским. В 1905 С. назначен архиеп. Финляндским и Выборгским (с 1911 – член Свят. Синода). В 1917 переведен на Нижегородскую кафедру. Принимал участие в Поместном соборе Рус. Правосл. Церкви. С 1927 С. как заместитель Патриаршего местоблюстителя посвятил себя делу урегулирования отношений между Церковью и сов. правительством. В период 1934-43 возглавлял Рус. Правосл. Церковь как Патриарший местоблюститель. Во время Второй мировой войны С. вдохновлял патриотич. деятельность своей паствы. В 1943 на соборе епископов С. был избран Патриархом Московским и всея Руси.

Опыт раскрытия нравственно-субъективной стороны спасения на основании св. Писания и творений святоотеческих. Так озаглавлен труд архимандрита (впоследствии патриарха Московского и всея Руси с 1943 года) Сергия (Страгородского). Это труд впервые для своего времени отражает довлевшую в богословских кругах (XVIII – начале XX вв.) латинскую схоластику в Православном богословии, и открывает библейское святоотеческое восприятие спасения. Автор отлично показывает ошибочность католического и протестанского учения о спасении.

Вместо предисловия.

Вопрос о личном спасении. (Речь перед защитой магистерской диссертации).

Введение. Часть I.

Происхождение правового жизнепонимания. Католичество. Протестантство, как поправка католичества. Призрачность протестантского спасения.

Введение. Часть II.

Католичество после протеста. Попытка объяснить начало новой жизни магическим превращением.

Глава 1. Правовое жизнепонимание пред судом Св. Писания и Св. Предания

Необходимость доброделания. Себялюбие, как основа правового жизнепонимания. Следы этого понимания в Св. Писании и Св. Предании. Невозможность с правовой точки зрения объяснить отношения Бога к человеку. Милость, как основной закон этих отношений. Заслуга de congruo. Извращение нравственной жизни при правовом понимании. Обличение наемничества св. отцами Церкви. Чем объяснить следы правового жизнепонимания в Св. Писании и Предании.

Глава 2. Вечная жизнь

Вечная жизнь, как Богопознание, как Богообщение. Святость как содержание вечного блаженства. Самоценность добра и его естественность для человека. Отсутствие чуждых нравственности начал в христианском учении о высшем благе.

Глава 3. Возмездие

Отношение настоящей жизни к будущей. Причина кажущейся потусторонности последней. Происхождение понятия возмездия. Учение о возмездии, как естественном следствии в Св. Писании; – в Св. Предании: у свв. Иринея Лионского, Григория Нисского, Макария Египетского, Ефрема Сирина, Василия Великого, Кирилла Иерусалимского, Иоанна Златоуста, Ипполита Римского. Понятие о Правде Божией.

Глава 4. Спасение

Отличие православного учения о спасении от правового. Учение о спасении в Ветхом Завете. В Новом Завете. Понятие о спасении в Св. Предании. Спасение, как дело нравственное, а не механическое. Прощение грехов . Несостоятельность протестантской пронунциации. Невменение, как домирное предположение всего домостроительства. Нравственный перелом, как внутренняя сущность оправдания. Учение о том в Св. Писании. У оо. Церкви: Кирилла Иерусалимского, Василия Великого, Григория Нисского, Григория Богослова, Иоанна Златоустого, Кирилла Александрийского, Ефрема Сирина, Иустина Мученика. Мысли преосв. Феофана. Облачение во Христа . Свободный акт решения, как основной в таинстве, вопреки западному превращению. Вывод о характере полученной праведности. Возможность утраты. Зачаточный характер праведности крещения. Задача последующей жизни человека.

Глава 5. Вера

Отличие православной и правовой точки зрения на вопрос об условиях спасения. Неопределенность в ответе на этот вопрос в Св. Писании и Предании. Способ разъяснения этой неопределенности. Вера, как единое условие спасения. Происхождение веры и ее действительность в душе человека. Ошибка протестантов. Значение веры в самом свободно-благодатном акте возрождения человека. Определение верой дальнейшей жизни человека. Вера, как начало жизни. В чем именно состоит спасительность веры? Вера и дела. Заключение: спасение по милости через веру.

Вместо предисловия

Вопрос о личном спасении

Ваше Bыcoкoпpeпoдoбиe и Мм. гг.!

Вашему просвещенному вниманию я предлагаю свою посильную попытку раскрыть на основании Св. Писания и творений святоотеческих православное учение о личном спасении, т. е. о том, в каком смысле и каким путем человек, каждая данная личность получает причастие истинной, вечной жизни. Не трудно определить побуждения, заставившие меня остановиться именно на этом отделе вероучения. Вопрос о жизни, о цели существования, – о том, как человеку жить, чтобы жить истинною жизнью,-поистине является альфой и омегой всякой философии и всякого религиозного учения. Как бы ни были отвлеченны, туманны, под час странны и даже нелепы логические построения того или другого мыслителя, но раз он действительно мыслитель, а не промышленник мысли, раз он хочет истины, хочет слова, исходящего из уст Божиих, а не хлеба,-последний конец и вместе точка отправления его философской работы все-таки будет он сам, его собственное положение в мире и такое или иное определение его жизненной задачи. Философия без выводов для жизни не есть философия, а пустая игра в философские слова.

Точно также и в религии. Знание о Боге только тогда будет иметь смысл для человека, когда Бог будет для него „Единым святым», носителем его идеалов, законодателем его жизни. И бесы веруют, говорит св. ап. Иаков, но они только трепещут. Для них лучше было бы совсем не знать о Боге, и они, конечно, предпочли бы состояние неведения своему теперешнему состоянию. Человек, который живет только минутой, который законом своего существования полагает лишь свою волю, свое хотение, – такой человек, конечно, иногда не будет много спорить о том, какую веру он исповедует. Для него все веры одинаково отвлеченны и бессодержательны, и, следовательно, одинаково безразличны. Истины веры могут интересовать его разве, как предмет спора, в котором он может обнаружить свои познания, свое остроумие, – будут интересовать его, может быть, в качестве его природного, национального достояния, – одним словом, могут быть интересны своей внешней стороной и по случайным причинам. Но истинности, но объективности и, поэтому, обязательности для себя этого вероучения такой человек понять и признать не может. Он видит только философские положения и выводы, видит только догмат и не замечает того жизненного уклада, который составляет на деле, в реальности содержание всех этих отвлеченных для него и невразумительных тонкостей догматики. „Кто говорить, что любит Бога, а брата своего ненавидит, тот лжец и нет в нем истины» (1 Ин. 4:20). 3нание Бога тогда действительно, когда оно сопровождается соответствующею жизнию, – когда человек по этому знанию себя устрояет.

Но жизнь является судьей человека не только в этом общем смысле, т. е. не в том только, верует или не верует он в то, что проповедует. Жизнь служит лучшим средством и для определения и выяснения подлинного мировоззрения человека или той или другой философской системы, равно как и для оценки этого мировоззрения. В вопросе о Боге, о мире и об общих отношениях между ними можно иногда ограничиться одной формой, только внешними соотношениями понятий, не задаваясь вопросом о том, что эта форма или эта оболочка в себе заключает, не доводя отвлеченных выводов до осязаемой, жизненной ясности. Вопросы эти, отвлеченные по самому существу своему, могут иногда и не требовать (по крайней мере, может показаться, что они не требуют) себе такого соответствия в наличной действительности, – это соответствие предполагается где-то вверху, вдали от этой жизни и от окружающей обстановки. Но лишь только человек опустится с высоты отвлечения вниз на землю к действительной жизни, лишь только он оставит бытие в его целом и займется, в частности, своей собственной личностью, постарается из общей основы вывести свои личные отношения к этому целому и к другим подобным же личностям, – тогда у него сразу же отнимается всякая возможность ограничиться одной формой, одним отвлечением. Как бы ни была стройна его система, как бы ни были хорошо приноровлены друг к другу разные его определения и выводы, – ни он сам, ни кто-нибудь другой в вопросе о жизни этой стройностью не удовлетворится. Необходимо будет показать, что в действительности-то соответствует этим стройным понятиям и выводам. Здесь и может обнаружиться призрачность, выдуманность многих теорий и систем. Все старательно и эффектно отделанное построение какого-нибудь мыслителя может разлететься в прах от одного этого прикосновения с жизнью, именно от одной невозможности подтвердить ссылкой на опыт свои умозрения.- Если же мировоззрение истинно, тогда, при сопоставлении с жизнию отвлеченные и малопонятные формулы и термины становятся ясными, понятными, почти осязаемыми, – тогда и действительная жизнь представятся уже не странным отрицанием философии, не грубой насмешкой над ее идеализмом, а наоборот ее разъяснением, комментарием, – прямым выводом из нее.

На вопросы телезрителей отвечает протоиерей Олег Стеняев, клирик храма Рождества Иоанна Предтечи в Сокольниках. Передача из Москвы.

- Здравствуйте. В эфире телеканала «Союз» программа «Беседы с батюшкой». В студии Сергей Юргин. Сегодня у нас в гостях клирик храма в честь Рождества Иоанна Предтечи в Сокольниках протоиерей Олег Стеняев. Здравствуйте, батюшка. Благословите наших телезрителей.

Добрый день. Бог в помощь.

Тема нашей сегодняшней передачи «Православное учение о спасении». Что произошло с человеком, что его приходится спасать?

Это очень важный вопрос, потому что мы не сможем понять, что такое спасение, если не поймем, что же произошло с человеком, в результате чего он нуждается в спасении.

Православное понимание спасения - это восстановление человека в том достоинстве, в каком он был до грехопадения. Поэтому надо понять, что произошло в самом грехопадении.

Когда Бог творил мир, то Он сотворил его «весьма хорошо», как сказано в Писании. И человек, созданный Богом, был совершенный человек, которого Бог ввел в совершенный мир. Если бы в человеке на момент грехопадения было что-то отрицательное, тогда вина падала бы на Создателя человека. Но человек был создан «весьма хорошо».

И Бог помещает созданного человека в особом месте, это место называется рай - сад в Эдеме на Востоке. Рай не только понятие географическое, хотя мы можем установить, что это Месопотамия между Тигром и Евфратом. Но рай, как учат святые отцы, это, прежде всего, состояние особой близости первозданного человечества к своему Создателю. Созданные Богом люди пребывали в постоянстве отношений с Богом, о чем свидетельствует выражение «в прохладе дня», то есть Бог постоянно общался с людьми, и даже было определенное время - «прохлада дня».

Человек жил в раю, и в нем было два древа: древо жизни и древо познания добра и зла. Древо жизни позволяло людям, вкушая от этого древа, жить вечно. Но некоторые отцы пишут: Бог не создал человека вечным или смертным, но создал его свободным. Жить вечно или умереть зависело от человека. Ведь по поводу дерева познания добра и зла Бог сказал человеку: «В тот день, в который ты вкусишь от него, смертию умрешь». То есть человек должен был избрать сам: жизнь через послушание Богу или смерть через ослушание. Одну заповедь Бог дал людям: не вкушать от древа познания добра и зла.

Чтобы понять, в чем заключалось грехопадение, надо понять, что реально представляло собой древо познания добра и зла и символизировало право или приоритет Бога решать вместо человека и за него, что такое добро и зло.

То есть до грехопадения люди понимали, что такое добро и зло, как Бог понимал, что есть добро и что есть зло. Зло существовало в лице падшего Божьего ангела Люцифера, который увлек за собою треть ангелов, ставших бесами, и некоторые восточные отцы писали, что Бог и создал людей, чтобы восполнить число падших ангелов.

Дьявол предложил человеку: вкусите от дерева познания добра и зла и будете, как боги. Сам дьявол возомнил себя равным Богу и предлагает человеку идти тем же путем. Будете, как боги, знающие добро и зло. То есть грехопадение заключается в том, что сорвав плод с этого древа, люди присвоили себе право самим решать, что такое добро и зло. Следовательно, спасение - это, прежде всего, выпадание из духовного видения разностей, что есть добро и что есть зло. И мы можем восстановить в своей жизни приоритеты Бога, если подчинимся Божьим заповедям, потому что Библия - книга, в которой рассказывается, что есть добро в глазах Бога - это повелительные заповеди: «почитай отца и мать», «помни праздничные дни» и что есть зло в глазах Бога - это запретительные заповеди: «не убивай», «не прелюбодействуй». Когда мы подчиняем свою жизнь закону Бога, мы восстанавливаем права и приоритеты Бога, поэтому в нашей ситуации подлинное древо познания добра и зла - это Священное Писание, книга, которая говорит нам о том, что в глазах Бога есть добро и что в глазах Бога есть зло.

Проблема, связанная с грехопадением, связана с тем, что произошло повреждение нашей природы. Человек исказил грехопадением свою природу так, что, во-первых, он стал смертным. Созданный для вечной жизни: в Боге и с Богом, он теперь оказался прахом, который должен возвратиться в прах. Когда Православная Церковь учит о спасении, она настаивает на том, что его надо воспринимать не только субъективно, с точки зрения спасения отдельно взятого человека, но и объективно, как восстановление человека и человечества в достоинстве, в котором человек был до грехопадения. Ведь даже имя первого человека Адам на древнееврейском языке означает «человек» в общем смысле.

Каждый из нас в своей жизни повторяет ситуации Адама. Если мы покоряем свое сознание воле Бога, Его заповедям, то мы восстанавливаем в своей жизни приоритеты Бога, Его права решать за нас, что такое добро и зло. Если мы нарушаем постановления Бога, то мы следуем тем путем, который предложил дьявол: будете, как боги, знающие добро и зло. Все зло, которое существует в мире, происходит от того, что у каждого свое автономное понимание добра и зла, которое не всегда не совпадает с другими автономными пониманиями. Один говорит, что это зло, а другой об этом же говорит, что это добро.

Пока мы все не восстановим приоритеты Бога, Его права в нашей жизни, пока не будем смотреть на зло и добро, как это определяет Бог, до этого момента хаос будет присутствовать в этом мире.

Вопрос телезрителя из Екатеринбурга: Как спастись в миру, в крупном городе, где окружают страсти и пороки, соблазняют разные бесовские вещи?

В связи с этим я думаю о создании обособленных православных поселений вне города, где многодетные семьи будут своим трудом добывать хлеб свой, молиться и таким образом зарождать новое поколение, которое придет потом в политику, бизнес и монашество, чтобы возносить свои молитвы за Россию.

Отвечая на Ваш вопрос, надо сказать, что каждый человек самодостаточен, если он верующий, участвует в Таинствах Церкви и старается подчинить свою жизнь и жизнь своей семьи заповедям Бога. Это совершенно очевидно.

С другой стороны, мы живем в мире, где самые разные люди, где на нас оказываются самые разные влияния, и в такой ситуации иногда бывает трудно контролировать себя и своих детей. Но Господь заповедал нам, что Он не пришел взять нас от мира, Он хочет, чтобы мы находились в этом мире, может быть, как овцы среди волков. Как сказано в Евангелии, свет во тьме светит, и тьма не может его объять. Господь хочет, чтобы мы были солью этого мира.

Назначение верующего человека в этом мире - осолять этот мир. Соль - вещество, которое все предохраняет от гниения. Так и христиане, если они находятся в миру, то их функция - остановить нравственное и моральное разложение своим примером. Как сказано в Нагорной проповеди: «Итак, да светит свет ваш пред людьми, с тем чтобы они видели ваши добрые дела и прославляли бы Отца Небесного». Поэтому христианская семья должна в идеале являться примером для других семей, чтобы они задумались о том, что тоже могут изменить свой образ жизни.

Если говорить о монашеском служении, которое совершается в удалении от мира, то функционально монашество имеет другие цели - это молитва. Поверьте, что никакое уединение не может спасти человека от соблазна. Один монах сказал мне недавно такую монашескую шутку: «В келье лампада, а в душе - ламбада». Внешне человек может выглядеть духовно респектабельно, но что происходит в душе, можно лишь догадываться.

Не надо думать, что монашеский путь - легкий путь. Это самый короткий, но самый трудный путь в Царство Божие. Семейные люди тоже сподобляются от Бога особого благословения. Человек, который был взят от земли на небо живым, Енох, был человек семейный, у него были дети. Глава Апостолов Петр имел тещу, следовательно, у него была жена, могли быть дети, и это никак не мешало им реализовать свою жизнь в соответствии с божественной волей.

Поселения православных людей, где будут воспитываться дети, с одной стороны, хорошо, если мы организуем какие-то временные конференции, когда семьи съезжаются вместе. Но будет ли у детей выработан инстинкт духовного самосохранения. Ведь рано или поздно им придется вернуться в мир, и очень важно научить человека выживать в миру. Есть опасность, что такой уход от мира превратится в добровольное гетто, ведь гетто может окончиться и крематорием.

Поэтому вместо того чтобы удаляться от мира, мы должны оставлять этот мир, осознавать миссию в этом миру, как объективно евангелизационную. Семья - это малая церковь, как она называется в Новом Завете, и может явить миру свидетельство о Христе в более объективном мире, нежели монах-отшельник, которого неизвестно поймут ли. А уединение не для всех. Как сказал Господь, кто может вместить, да вместит. И для других по-прежнему действует заповедь, данная людям еще для грехопадения: плодитесь и размножайтесь, и наполняйте землю.

Вопрос телезрительницы из Саранска: Мне 79 лет, я не выхожу из квартиры, но ко мне ходит батюшка исповедовать и причащать меня. В последний раз я пропустила некоторые грехи в своей записке, но я причащалась, надо ли мне вновь исповедовать заново или они простятся?

Если грех не был исповедан, можно сделать это в другой раз. Решать сами причащаться нам или нет, мы не можем. Если священник допустил до причастия, никакого сомнения в том, что оно состоялось, быть не может. Если Вы не успели назвать какой-то грех, то назовите эти грехи при следующей встрече со священником, и он прочитает над Вами разрешительную молитву.

- Чем православное учение о спасении отличается от католического и протестантского?

Протестантское понимание спасение - это своего рода амнистия от Бога. Но, как известно, амнистия ничего не меняет в душе уголовника. Это не значит, что он исправился, но он остается таким же, каким был, со всеми своими дурными наклонностями. Мартин Лютер писал, что человек всегда будет оставаться грешником, никаких положительных изменений с ним происходить не будет, и он всегда должен искать источник спасения в своей субъективной, индивидуальной вере. Именно протестанты предложили в сотериологии такое понятие, как личное спасение, чего нет в исторических церковных структурах.

Если говорить о римо-католическом понимании спасения, то оно намного глубже, потому что католики стараются держаться и традиций святых отцов. Здесь ситуация несколько иная. Для них спасение - индульгенция не в частном, а самом широком понимании слова. Для них спасенный человек - человек воцерковленный, который живет по канонам Церкви, по тому, как им руководят в Церкви.

Чтобы понять отличие от них православной сотериологии, надо прочитать текст Священного Писания, очень важный для православного понимания спасения - это Послание к Римлянам, 6 глава, 4-й стих. Здесь сказано: «Итак, мы погреблися с Ним крещением в смерть, дабы, как Христос воскрес из мертвых славою Отца, так и нам ходить в обновленной жизни. Для нас спасение совершается не де-юре, а де-факто, когда человек начинает ходить в обновленной жизни.

Об этом пишет и апостол Иаков, когда он рассуждает о спасительной вере: вера без дел мертва есть. Он задается вопросом: покажи мне веру твою без дел, а я покажу тебе веру свою из дел моих. Речь идет о том, о чем говорил Господь: по плодам их узнаете их. Если человек религиозен в православном понимании, то результат его религиозности - это перемена в его образе жизни. Само слово покаяние, по-гречески «метанойя», означает перемену мышления. То есть человек спасается не потому, что ему дали бумагу с печатью или объявили амнистию, он спасается реально, де-факто, то есть видит, как меняется его жизнь.

Например, православные христиане, которые много лет посещают храмы, видят, как меняется отношение к греху. Если человек молодой, то он воспринимает грех даже как некое приключение, забаву. Но с годами, если этот человек регулярно исповедуется, причащается, он уже воспринимает грех как проблему. А когда он действительно достигает того, что называется воцерковление, то это уже беда, трагедия, катастрофа, то, что апостол Павел называл кораблекрушением в вере. Если у нас так меняется отношение к грехам - это значит, что меняемся мы сами.

Хотя Иоанн Дамаскин и другие отцы учат, что не бывает преложения природы: человек всегда будет оставаться человеком, Бог будет оставаться Богом, но по благодати есть преложение, пресуществление, когда, воцерковляясь, мы из состояния чад гнева прелагаемся в состояние чад Божиих. Ни один верующий, который регулярно пребывает в общении с Таинствами, молится, не может сказать о себе, что перемен не происходит. Меняется наше отношение к окружающим людям, к Таинствам Церкви, мы более вдумчиво начинаем воспринимать то, что когда-то могли воспринимать как некий ритуал, обряд, не придавая глубинного значения тому, с чем мы соприкасаемся в церкви.

Наш телезритель задал вопрос о том, почему у некоторых христиан на протяжении многих лет не происходит никаких изменений в духовной жизни?

Думаю, что это не так. Я не знаю ни одного христианина, который бы с годами не менял своего отношения к тому, что называется грехом. Человек более серьезно и более осторожно подходит к своим поступкам. У человека появляется качество, которое называется богобоязненность. Именно о страхе Божием сказано, что он есть начало премудрости.

Перемены иногда бывают столь радикальными, что я знаю людей, которые, находясь в состоянии греха, не могут спокойно уснуть, у них повышенное давление или, как это происходит со мной, у меня поднимается сахар. Но стоит мне исповедоваться, причаститься, как сахар приходит в норму. Как-то я спросил у одного старца, почему мое тело так реагирует на какие-то проблемы и так реагирует, когда я преодолеваю их церковными методами. Старец ответил, что это и означает, что мы меняемся.

Как хлеб и вино пресуществляются во время евхаристического канона в Тело и Кровь, так и жизнь христианина, который евхаристически реализует свою жизнь, меняется. Мы действительно по благодати, а не по природе прелагаемся и пресуществляемся. Если человек вспомнит, какие у него были молитвы десять-пятнадцать лет назад, и как он теперь молится, читает Священное Писание, он не может не увидеть разницы.

Недавно я говорил с человеком, который до пятидесяти лет ни разу не прочитал Библию, а теперь читает ее подряд и уже полностью прочитал три раза. Если же человек все это изучает в молодости, все это входит в его сердце, его сознание. Эти знания легко сохраняются в нем. Когда уже по прошествии многих лет человек начинает более интенсивно изучать Священное Писание и святых отцов, то, как в молодости, у него уже не получается. Но как говорится в такой ситуации: лучше поздно, чем никогда.

Когда мы читаем утренние молитвы, мы должны читать Апостол дня и Евангелие дня, в календаре указано, что читается в Церкви в этот день. Это должно быть в обязательном порядке, и для этого делаются указания в календаре.

С другой стороны, Библию надо прочитать целиком от начала до конца. Прежде всего, православный христианин должен начать с Нового Завета и прочитать четыре Евангелия, может быть, два, три, четыре раза. Потом человек читает Библию от начала до конца. И когда Вы пройдете через Ветхий Завет и опять вернетесь к Евангелию, многое из того, что Вы не поняли, читая раньше Евангелие, Вы начнете понимать. Потому что Ветхий Завет - по словам апостола Павла, это водитель ко Христу.

Если Ветхий Завет говорит о том, что Бог хочет от нас, Новый Завет рассказывает о том, что Он сделал для нас. Поэтому мы не можем ограничиваться Новым Заветом, это была бы тонкая разновидность монофизитства, мы должны изучать и закон Божий.

Например, сейчас в мире военные конфликты, и человек должен знать библейские законы ведения войны: кто призывается на военную службу, кто не призывается, как себя вести в условиях битвы. Это удивительные законы. Приведу несколько: в Пятикнижии сказано, что если ты ведешь осаду города, не вырубай плодоносящих деревьев, ведь дерево не человек и не может убежать от тебя. Или сказано, что на войну можно брать человека, достигшего 21 года, чтобы он уже создал семью, жил с женой в том доме, который сам построил, рядом был виноградник, который он насадил, и у него родился ребенок. Но если он посадил виноградник, но еще ни разу не собрал урожай и не выпил с друзьями вино, как можно его забрать на войну? Или он женился, но у него нет еще ребенка, как его можно забрать на войну? Он должен иметь продолжение своей жизни, состояться в этой жизни. То есть библейские законы могли бы умудрить начальников, как относиться к своим подчиненным.

Например, в казачьем войске всегда было отличие: если у казака была одна сережка в ухе, это означало, что он один сын у матери. Если две - это означало, что он единственный в роду. И когда атаман решал, кто идет в разведку, в бой, он всегда мог визуально оценить, кого надо беречь. Если он единственный в роду, то его отправят в бой в последнюю очередь.

В Библии есть ответы и на житейские вопросы: как засевать землю, как оставлять ее под парами, и все это учит нас жить в этом мире. Потому что воля Бога в том, чтобы мы состоялись как хорошие члены своей семьи, ибо в Библии сказано: кто о своих домашних не печется, тот хуже неверного. Мы должны состояться как граждане своей страны, выполняющие свой долг. И мы должны состояться как носители традиций. Этому нас учат и Ветхий, и Новый Завет.

Когда в первый раз читаете Библию, прочитайте ее целиком, под закладочку. Никаких вопросов не задавайте и не выписывайте. Будете читать второй раз, многие вопросы отсеются. Третий раз - запишите все вопросы, которые останутся, в специальную тетрадочку, придите к священнику, он ответит на эти вопросы.

Вопрос телезрительницы: У нас с мужем был зарегистрирован юридический брак, и мы венчались. Затем по некоторым причинам юридический брак был расторгнут, но мы, как и прежде, проживаем вместе. Мой муж считает, что мы сожители. Прав ли он?

Церковь настаивает на том, чтобы перед вступлением в брак церковный, сначала был заключен брак светский. Но это делается, для того чтобы защитить права каждой из сторон.

В действительности для нас брак - это, прежде всего, венчание. Если вы венчались, вы настоящая семья. Если по каким-то причинам вы прекратили светский брак, но это произошло де-юре, а де-факто вы продолжаете жить вместе, вы никакие не сожители, а настоящие муж и жена. Вас никто не развенчал, вопрос о том, по каким причинам был прекращен светский брак, вы можете решить с духовником.

- Насколько православное учение о спасении самобытно и не схоже с другими учениями?

Оно настолько не схоже с другими учениями, что православие можно назвать самобытной религией.

В православном миропонимании спасение условно делится как бы на три этапа. Первый этап в деле спасения - это искупление. Этому этапу соответствует библейская добродетель - вера. Потому что сказано: приходящий к Богу должен веровать, что Бог есть. Этой ступени соответствует социальное положение, описанное в Библии - раб. Когда человек из мира приходит к Богу, он не надеется ни на какую награду, как и рабы, которые не получали никакую зарплату, но лишь надеялись на милость своих господ. Так и человек, который приходит в церковь с огромным грузом грехов, ищет примирения с Богом. Весь нео-протестантский мир в своей сотериологии остановился на этом уровне.

Вторая ступень - освящение или воцерковление. Сказано, что воля Божия есть освящение наше. Этой ступени соответствует описанное в Библии социальное положение - наемник. Когда человек воцерковляется, он реально видит, как начинает меняться его жизнь. Он молится утром и вечером, воцерковил свой брак, отдал детей в Воскресную школу, у него складываются другие отношения на работе. Он уже получает награду, как наемник. Он уже не просто верит, но может опираться на результаты своей веры с полной надеждой. Этой ступени соответствует библейская добродетель - надежда. Римо-католическая сотериология остановилась как раз где-то на этом уровне.

Третья ступень в деле спасения по-настоящему известна только православной сотериологии - это обожение. Обожение - та ступень, которой соответствует библейская добродетель любовь. Ты не просто веришь, не просто надеешься, ты любишь. А любовь - это сущностное свойство Бога. Бог есть любовь. Этой ступени соответствует уже не социальное положение, ты уже не раб, не наемник, но ты сын.

Только православная сотериология под спасением понимает обожение, то есть святость. Именно об этом говорил преподобный Серафим Саровский, что смысл жизни христианина - это стяжание благодати Духа Святаго. То, что называется воцерковлением, он считал условием жизни христианина - посты, молитвы, а главная цель - стяжание благодати Духа Святаго. Поэтому в православном понимании святой - это тот, кто освящается и переживает обожение.

Через Святые Таинства мы получаем возможность меняться. Когда мы читаем молитвы перед и после Причастия, надо обращать внимание на темы, содержащиеся в этих молитвах. Причастие - сила, которая попаляет терния наших прегрешений. Причастие - это благодать, которая может обожить нас, если внимательно почитать все каноны, молитвы. Своими силами человек не может достичь спасения в его православном понимании. Для нас спасение не просто бросить пить, курить, а нечто гораздо большее. Как мы уже сказали в начале передачи, это всецелое восстановление человека в том достоинстве, каком он был до грехопадения. Своими силами мы этого сделать не сможем, задача очень высока.

Как я часто говорю, можно быть хорошим мусульманином, потому что мусульмане подражают одному человеку, но человеку. Можно быть хорошим иудеем, поскольку иудеи тоже подражают каким-то людям. Но быть хорошим христианином не получится, потому что мы подражаем Богочеловеку. Более того, Христос говорил нам: будьте совершенны, как совершенен Отец Небесный.

Таким образом, в христианстве человек обречен на смирение, некий кеносис, то есть самоуничижение. И когда мы проявляем его, здесь благодать Божия касается нас. Как сказано: Бог гордым противится, а смиренным дает благодать. Когда апостола спросили, кто же может спастись, он ответил: человекам это невозможно. Но не Богу, именно Богу все возможно. «Сердце сокрушенно и смиренно Господь не уничижит». Поэтому первый шаг к спасению - осознание своей греховности, своей несостоятельности. Если мы делаем этот шаг, это означает, что может быть и следующий шаг и что возможно достижение цели, того, что называется обожением. Обожение - это такое состояние жизни, которое может возникнуть при самом последнем издыхании, но если мы переживем его, то это будет возвращением в рай сладости.

Христос сказал: яко без Меня не можете творить ничего. Что такое аскетизм в православии? Сергий Старогородский, Патриарх Московский и Всея Руси, в свое время написал книгу, которая называется «Православное учение о спасении», где он пишет, что аскетика не спасает человека, но приуготовляет его к тому, чтобы он мог легче принять дар спасения, который дается по благодати. То есть мы постимся, молимся, исполняем Божии заповеди, чтобы дар Божиего прощения пришел к нам не как результат наших усилий - человекам это невозможно - а как Божие благословение. Потому что в постах, молитвах, стремлении исполнить закон раскрывается та вера, о которой апостол Павел пишет, что в вере мы спасены.

Если человек заявляет о себе, что он верующий, но в его жизни ничего не меняется, он не молится регулярно, то сама вера такого человека ставится под сомнение. Надо со всей очевидностью сказать, что мы веруем так, как мы живем, и живем так, как мы веруем. Именно поэтому богослов в православном понимании - это не кандидат или доктор богословия, а человек, который молится, человек, жизнь которого меняется.

Очень важно понять истину, что религиозное откровение должно поменять нас, преложить, пресуществить по благодати из состояния чад гнева в состояние чад Божиих. Если это происходит, то есть если есть практическое применение наших знаний, это означает, что жизнь наша состоялась.

- Чуть раньше Вы сказали о страхе Божием. Как его правильно понимать?

В Писании сказано: в любви нет страха. Потому что в любви очень много доверия. Но все-таки есть страх любви. Что это за страх? Это боязнь нарушить волю того, кого ты любишь. Посмотрите, как отец в первый раз берет в руки младенца, которого мама принесла домой. Он берет его с величайшим страхом, потому что любовь этого мужчины всецело сконцентрировалась на этом младенце.

Страх Божий - это когда мы боимся нарушить волю Того, Кого мы возлюбили. Пример такого страха - тот страх, который испытывал Исаак, когда Авраам приносил его в жертву на горе Мариам. Исаак испытывал страх, а потом Иаков клялся страхом отца своего Исаака. Что это за страх, которым можно было клясться? Истолкователи поясняют: Исаак в тот момент не боялся каменного жертвенного ножа, не боялся костра, он боялся, будучи связанным, хотя бы жестом или взглядом высказать несогласие с тем, что делал его отец Авраам. Поэтому экзегеты спорят, кто был на более высоком духовном уровне: Авраам ли, который приносил в жертву Исаака, или Исаак, который хотел стать жертвой, всецело подчиняясь отцу. Это пример того, какой страх любви мы должны иметь по отношению к Богу. Если мы возлюбили Бога всем сердцем своим, всем помышлением своим, всеми своими силами, то богобоязненность подталкивает нас к тому, чтобы мы трепетали, как бы не нарушить волю Того, Кого мы возлюбили.

- Недаром Исаак символизирует Спасителя.

Да, Исаак символизирует именно Спасителя, а Авраам в этот момент символизирует Бога Отца, и их взаимоотношения - это всецелая покорность сына отцу, как Он сказал в Гефсимании: впрочем, не Моя, но Твоя воля да будет.

Так как Авраам является отцом всех верующих, эта ситуация - пример для всех верующих. Мы должны испытывать страх любви. О каком страхе говорится, что его нет в любви? Это паника, депрессия, отчаяние. Дурная мотивация, когда человек начинает исполнять Божий закон, чтобы не попасть в ад, или затем, чтобы непременно попасть в рай. У него ничего не получится. Но если мотивация будет любовь в стремлении исполнить Божий закон, у него получится. Потому Христос и говорит: любящий Меня исполнит заповеди. Любовь и есть тот механизм, который меняет нашу жизнь, преображает ее. Если есть любовь к Богу и ближнему, то эта любовь нас неизменно меняет.

Вопрос телезрительницы из Калужской области: В 102-ом псалме я нахожу как бы провозвестие пути спасения в словах « Человек яко трава, дни его яко цвет сельный, тако отцветет». В принципе, Вы уже дали ответ на этот вопрос, когда привели фразу Серафима Саровского об обожении. Правильно ли понимать, что здесь предвозвестие спасения во Христе?

Давид, действительно, был провозвестник истин о Христе, обладал пророческим даром, и в его псалмах мы находим много тем, где прообразовательно говорится о Христе. Кстати, на Голгофе Иисус Христос молился словами Псалтири. Произнося слова «Боже мой, Боже мой, почему Ты оставил Меня?», Он читал совершенно определенный псалом из Псалтири, научая и нас прибегать к этому источнику подлинной молитвы, к богодухновенной Псалтири, в которой мы тоже можем найти слова, которые смогут обогатить нашу молитвенную жизнь, принести нам радость.

Текст, который Вы вспомнили, напоминает, что жизнь земная скоропреходяща, и человек, который думает, что он поселился на земле, вскоре не обнаруживает этого места, потому что все переменчиво, быстро сменяется, и человек движется к тому моменту, когда произойдет его встреча с Богом. Собственно говоря, земная жизнь и дана нам для того, чтобы мы обрели дар спасения, ибо за порогом жизни уже ничто не сможет исправить человека. Земная жизнь - тот единственный момент, когда мы можем или спастись, или погибнуть.

Как пишет преподобный Ефрем Сирин: здесь слезы твои узрит Господь, здесь молитвы твои услышит Господь, там нет места для слез, для мольбы, для оправдания. Здесь - прощение, там - суд.

Поэтому когда мы говорим о православном учении о спасении, мы не говорим о чем-то праздном, но очень важном, о том, что должен знать каждый верующий, православный человек.

- Как наши добрые дела участвуют в нашем спасении?

Я привел высказывание Сергия Старогородского, что аскеза только приуготовляет нашу душу к принятию Божьего спасения, которое изливается на нас даром, по благодати, независимо от наших дел.

Но сама истина спасения меняет нас, и дела возникают, как плоды на зрелом древе, свидетельствуя о том, что мы имеем живую, а не мертвую веру.

- В Писании сказано, что вера без дел мертва. О каких конкретно делах идет речь?

Мы должны исполнять Божии заповеди, евангельские заповеди, и если мы идем путем спасения, то благодать Божия будет всячески содействовать нам в этом. Хотя человек не может исполнить все до конца, но Бог судит не только наши деяния, но и наши намерения.

- Может ли православный человек сказать о себе: я спасен.

Нет, не может. Потому что в Библии сказано, что мы в надежде спасены. Есть христианская надежда на спасение, и в Церкви есть все необходимые условия для спасения. Если мы живем церковной жизнью, у нас есть надежда, о которой сказано: а надежда не постыжает.

Наша передача подходит к концу. Благодарю Вас за сегодняшнюю беседу. Что бы Вы хотели пожелать в завершение нашим телезрителям?

Спаси вас всех Христос!

Ведущий: Сергей Юргин.

Расшифровка: Юлия Подзолова.