Гибель православной англии. Остатки православной традиции в английской жизни

В 1997 году англоязычные христиане отмечали весьма важную дату. в день Рождества Христова король Кента Этельберт и 10000 его подданных были крещены в реке Свэйл святителем Августином, первым архиепископом Кентерберийским (1), учеником , Папы Римского. Это крещение, во многом напоминающее крещение русского народа святым Владимиром, имело не меньшее значение для народов Запада, чем крещение Киевской Руси для народов Востока (2).

Семя, посеянное св. Августином, принесло богатые плоды. Прибывшие из Рима монахи начали миссионерскую деятельность с Запада и Востока, ирландские монахи - с севера и юга. Они быстро завершили христианизацию язычников англов и саксов.

В день Святой Пасхи в 627 году святой Павлин, член Римской Миссии, крестил в Йорке короля Эдвина, ставшего первым христианским королем Нортумбрии и впоследствии принявшего мученическую смерть за Христа. Вслед за этим было совершено массовое крещение в реке, также носившей название Свэйл. В 664 году на Синоде в Уитби, после дискуссии с западными кельтскими христианами, была окончательно определена правильная дата празднования Святой Пасхи. А в 681 году на Соборе в Хатфилде, в котором под председательством св. Феодора „Грека" приняли участие несколько святых иерархов английского происхождения, Единая Английская церковь единодушно осудила ересь монофелитов и поддержала учение первых шести Вселенских Соборов, восстановив таким образом статус Британских островов в границах „Романитас", т.е. Православной Римской империи, культурной и политической столицей которой был в то время Новый Рим - (3).

200 лет спустя после крещения в реке Свэйл английские миссионеры обратили в христианство Голландию и Германию. А еще сто лет спустя, при короле Альфреде Великом, оправившись от нашествия викингов, английские миссионеры приступили к христианизации самих завоевателей. Еще через 100 лет англичане приступили к христианизации Норвегии и Швеции.

К середине II века при святом благоверном короле Эдуарде Исповеднике Английское православное королевство достигло зенита своего расцвета. На население в 1,5 млн. человек приходилось по меньшей мере 10000 храмов (4). Влияние христианской Англии простиралось от Норвегии (где сын Английской церкви король Олаф - „Покровитель Норвегии", принял в 1030 году мученичество за Христа) до Эфеса (где в результате видения королю Эдуарду была обнаружена пещера Семи Спящих Отроков (5)); от Новгорода (где благочестиво правила дочь Английской церкви шведская принцесса святая Анна Новгородская) до Рима (где целый квартал был назван „Иль Борго Саксоно" в честь английских паломников, останавливавшихся в этом квартале (6)).

Через одно поколение, однако, вся эта величественная духовная постройка лежала в развалинах в результате . Последний был убит; его тело было разрублено на части торжествующими нормандцами, а душа „анафемствована" Папой. Храмы были разрушены; святыни поруганы и сожжены; английские епископы заменены французскими католиками; литургическая практика, все церковные и культурные традиции были уничтожены; даже английский язык был запрещен и заменен французским (7). Земли крестьян были опустошены и конфискованы. Священников заставили развестись со своими женами, которые вместе с детьми вынуждены были просить подаяние. Каждый из пяти англичан был убит. Каждый из ста (включая цвет аристократии) эмигрировал- главным образом в Константинополь, Киев и Крым, где была основана колония „Новая Англия" за 500 лет до прибытия в Америку корабля „Мэйфлауэр" (т.е. до возникновения на американском континенте колонии с таким же названием, послужившей основой для создания Соединенных Штатов Америки. - Прим. пер.).

Как могла произойти эта трагедия, не имеющая до той поры прецедента в европейской истории? Причины , как и причины всех исторических катастроф сложны и многообразны. Историки обычно концентрируют свое внимание на социально-политических факторах и в общем дают положительную оценку этой трагедии, представляя ее как уход Англии от „отсталой", „темных веков" страны (т.е. Англии Православной) и включение ее в общее русло развития „прогрессивной", „просвещенной" (т. е. папистской и протестантской) западноевропейской цивилизации. И только в последнее время стали проясняться духовные масштабы трагедии: религия и культура целого народа преданы были насильственной смерти, ибо, как сказал один историк, „в результате только (14 октября 1066 г.) Англия получила новую королевскую династию, новую аристократию, практически новую церковь, новое искусство, новую архитектуру и новый язык" (8).

Смерть является платой за грех; и смерть Православной Англии не является исключением из этого правила. Скольжение в пропасть началось в конце Х века после мученической кончины короля Эдуарда (†979). Уже тогда святитель Данстан, архиепископ Кентерберийский, пророчествовал гибель страны, пролившей кровь Помазанника Божия. Его преемнику, сводному брату королю Этельреду („Неготовому"), пришлось пережить как предательство собственных подданных, так и нашествие язычников-датчан. В результате в 1013 году он вынужден был бежать из страны. Впоследствии ему было позволено вернуться на условиях, ограничивающих его самодержавие (аналогично тому, как это произошло в России в 1905 году). Затем после краткого периода правления христианских королей-датчан (1016-1042) на трон взошел вернувшийся из изгнания святой Эдуард Исповедник; и ему пришлось бороться с восстанием могущественных графов на севере и на юге.

Правление св. Эдуарда принесло мир и процветание, но одновременно характеризовалось резким упадком нравственности в народе. Так, например, Эдмер Кентерберийский писал незадолго до вторжения Вильгельма Завоевателя о монахах храма Христа в Кентербери, что они живут „в пышности, какая только возможна в мире, в золоте и серебре и изысканных одеждах; спят на ложах под роскошными балдахинами; имеют всевозможные музыкальные инструменты, на которых любят играть; имеют лошадей, собак и ястребов, с которыми выезжают на охоту; в общем, живут, скорее, как графы, а не как монахи" (9).

„За несколько лет до нашествия нормандцев, - писал англо-ирландский историк Уильям Малсбери,- любовь к литературе и религии пришла в упадок. Малообразованные клирики с трудом и запинанием произносили слова священных молитв; человек, знающий грамматику, был предметом всеобщего удивления. Монахи пренебрегали уставом, одеваясь в роскошные одежды и услаждаясь разнообразными и изысканными яствами. Знать, предаваясь роскоши и разврату, не ходила регулярно утром в церковь, как следует христианам, но только от случая к случаю приглашала на дом какого-нибудь священника, который торопливо совершал утреню и литургию для этой знати в перерывах между ласками их жен. Простые люди, не имеющие никакой защиты, становились жертвами людей знатных, которые увеличивали свои богатства, захватывая их имущества и земли и продавая их иностранцам (хотя по натуре своей эти люди, пожалуй, более были склонны присваивать все это себе). Пьяные оргии ночи напролет были делом обычным. Грехи, Сопутствовавшие пьянству, расслабляли и душу и ум" (10).

Расплата за эти грехи была предсказана в видении умирающему королю Эдуарду в 1065 году. „Только что, - сказал он, - передо мной стояли два монаха, которых я когда-то хорошо знал в дни моей молодости в Нормандии,- люди большой святости, давно уже отошедшие от земных забот ко Господу. Они передали мне послание от Бога: „За то, что люди,- сказали они,- достигшие высочайшего положения в Английском королевстве, - графы, епископы, аббаты и члены священных орденов, являются не теми, за кого выдают себя, но, наоборот, являются слугами дьявола, за это Бог через один год и один день после твоей смерти предаст все это проклятое Богом королевство в руки врагов, и дьявол пройдет по этой земле огнем и мечом и всеми ужасами войны". „Тогда,- ответил я тем святым мужам,- я расскажу народу о Божием приговоре и люди покаются, и Бог помилует их, как пощадил Он ниневетян". „Нет,- ответили те святые мужи,- не покаются они; и Бог не помилует их..." (11).

Это пророчество исполнилось точно спустя год и один день после смерти короля Эдуарда 6 января 1067 года. В этот самый день состоялась коронация Вильгельма, герцога Нормандии, который стал первым католическим королем Англии. В последующие три с половиной года его армии опустошали Англию вдоль и поперек - антихрист пришел в Англию.

Если проклятие Богом грешного народа являлось глубинной причиной трагедии, то поверхностные причины следует искать в политике внешних врагов Англии, жаждущих власти,- в первую очередь герцога Вильгельма и Папы Римского. Герцог Вильгельм заявлял, что Английское королевство было завещано ему королем Эдуардом, который остался бездетным. И это завещание, как считал он, было подтверждено тремя событиями.

Первым было убийство в 1036 году в Гилфорде принца Альфреда, брата короля Эдуарда, вместе с двумястами его нормандскими воинами. Убийство совершил по указанию датского короля граф Годвин, отец короля, восшедшего на престол в 1066 году (12).

Вторым событием была неожиданная смерть в 1057 году принца Эдуарда, сына короля Эдмунда Железнобокого и племянника короля Эдуарда Исповедника. После завоевания Англии датчанами в 1016 году его семья бежала сначала в Ладогу и Киев в России (13), а затем в Венгрию. Когда члены Уитан (совет знатнейших представителей государства и Церкви) узнали, что Эдуард жив, они отправили в Венгрию посольство во главе с епископом Алдредом с целью пригласить принца вернуться в Англию. И несмотря на интриги германского императора, английский принц вступил на землю Англии 31 августа 1057 года. Трагедией явилось то, что он умер, не встретившись с королем. Английский народ вправе был подозревать предательство. „Нам неизвестно, как я почему было устроено так, чтобы он не мог увидеть родича короля Эдуарда",- констатирует Англосаксонская хроника (14).

Третье событие произошло в 1064 году, когда сын графа Годвина Харольд потерпел кораблекрушение у северного берега Франции и был спасен от плена герцогом Вильгельмом (15).

Вильгельм убедил его поклясться на ковчежце с мощами святых, что в случае смерти короля Эдуарда Харольд поддержит притязания Вильгельма на Английский трон. Харольд дал клятву, став в глазах нормандцев вассалом Вильгельма. „И тут же,- как повествует летопись,- дуб, под которым Харольд произнес клятву, засох от корня до макушки" (16).

После смерти короля Эдуарда сам Харольд был спешно помазан на царство в нарушение таким образом клятвы, данной Вильгельму. Нарушение клятвы Харольд оправдывал тем, что король Эдуард, будучи на смертном одре, изменил свое завещание в его пользу; однако в глазах Вильгельма Харольд был клятвопреступником и „узурпатором". Разумеется, "праведный гнев" Вильгельма был чистейшим лицемерием, ибо вступлением на свой кровавый путь к власти он нарушал присягу своему господину-королю Франции. Тем не менее мнение Европы, и главное Папы Римского и германского императора, было на стороне Вильгельма.

У Папы были свои причины для поддержки Вильгельма. В 1052 голу архиепископ Кентерберийский Роберт, нормандец по происхождению, бежал из Англии ввиду того, что борьба английской и нормандской партий при дворе склонилась в пользу англичан. При бегстве он забыл взять свой паллиум (омофор), который с согласия короля был передан архиепископу Винчестерскому Стиганду, ставшему архиепископом Кентерберийским вместо Роберта. Это вызвало гнев Папы, который заклеймил Стиганда как антиканонического узурпатора. Второй раз в своей истории англичане отказались подчиниться Папе (17). Таким образом, начиная с 1054 года вплоть до формального низложения Стиганда папскими легатами на лже-соборе в Винчестере в 1070 году Англия пребывала в расколе и под запрещением римского первосвященника, который сам вместе со своими приверженцами пребывал в расколе с Православной церковью Востока (18).

По иронии судьбы архиепископ Нормандии Маврелиус был в нарушение всех канонов назначен самим герцогом Вильгельмом, который установил такой контроль над церковью, как ни один европейский правитель до него (19). Однако Папа смотрел сквозь пальцы на это нарушение его прерогатив (равно как и на неканоничный брак Вильгельма) в обмен на военную поддержку против Византии и Англии. В 1059 году Папа дал благословение Вильгельму именем св. ап. Петра на завоевание греческих колоний в Южной Италии (20). Когда же это завоевание было завершено, войска Вильгельма оккупировали Грецию (в 1080-х годах), а затем во время Первого крестового похода вторглись на Ближний Восток, где основали нормандское королевство Антиохию. Все это случилось потому, что нормандцы были большевиками Европы XI-го века - военным правым крылом тоталитарной революции, победившей в Риме в 1054 году.

Итак, в начале 1066 года Вильгельм начал собирать мощную армию со всех стран Западной Европы для подготовки фактически первого крестового похода еретического Рима против Православной церкви. Весь драматизм этого судьбоносного года заключался в том, что перед народами Европы стоял выбор пути на века. Ибо если бы англичане разбили нормандцев, то, очевидно, не произошли бы нормандские завоевания во всей остальной Европе и сила „реформированного" папства резко пошла бы на убыль, уступив силам истинной Римской империи.

Но Святое Провидение судило иначе, ибо за грехи свои западные народы стали недостойны бесценного жемчуга Святого Православия, который был куплен ими ценой самоотверженного энтузиазма в течение многих веков до этого.

Тем не менее, король Харольд начал править так, как будто он действительно хотел разделаться с грехами прошлого. Флоренс Уорсестерский пишет, что он „немедленно начал упразднять несправедливые законы и устанавливать новые, справедливые; стал покровительствовать храмам и монастырям; с особым уважением относился к епископам, аббатам, монахам и клирикам; во всем выражал свое благочестие, был смиренным и снисходительным перед достойными, но жестоко карал преступников; графам, олдерме-нам, шерифам приказал заключать в тюрьму всех воров, грабителей и возмутителей спокойствия в королевстве. Он объезжал свои владения и по морю и по суше, чтобы лично наблюдать за охраной порядка в королевстве" (21).

В течение весны и лета, пока комета Галлея зловеще украшала ночное небо, две армии постепенно накапливались по обеим сторонам Ламанша. Пока Вильгельм строил большой флот для переправы через Ламанш, король Харольд держал свою армию в постоянной готовности вдоль всего южного берега Англии. К сентябрю Вильгельм был готов сражаться, однако противные ветры задержали его во французских портах. Но и королю Харольду пришлось распустить своих людей по домам для сбора урожая. Английское побережье было теперь опасно обнажено, и 27 сентября, воспользовавшись переменой ветра, Вильгельм начал погрузку на корабли.

В довершение всего норвежский король Харальд Хардраада (Харальд Суровый) при поддержке бежавшего из Англии брата английского короля Харальда Тостига вторгся в Нортумбрию. Согласно средневековому исландскому историку Снорри Стурлусону, в то время когда норвежский король Харальд готовился к вторжению в Англию, ему приснился сон, что он будто бы был в Трондхайме и встретил там своего сводного брата святого Олафа, который сказал ему, что он одержал много побед и умер, достигнув святости, потому что не оставлял Норвегии. И теперь он боится, что брат его Харальд идет навстречу своей смерти. „И волки будут терзать твое тело,- сказал святой Олаф,- и не возлагай за это вину на Бога". Снорри пишет, что „о многих других снах рассказывали тогда и о других видениях, по большей части неблагоприятных" (22).

Разбив английских графов Эдвина и Моркара в битве при Гэйт Фулфорд, 20 сентября, норвежский король с триумфом вступил в Йорк, жители которого (главный образом выходцы из Скандинавии) не только сдались ему, но и изъявили желание идти с ним на юг против всей остальной Англии (23). Это последнее бесчестное предательство, совершившееся в том самом городе, где 760 лет до того римские легионеры провозгласили , основателя Христианской Римской империи, это предательство, по-видимому, и решило судьбу Православной Англии.

Однако тогда, 25 сентября, после феноменально быстрого марш-броска от Лондона английский король Харольд прошел через Йорк и еще 7 миль к Стэмфорд Бридж, где расположились лагерем норвежские войска, войска бунтовщиков и фламандские наемники. В результате длительного сражения, в котором обе стороны понесли большие потери, норвежская армия была разбита, а Харальд Хардраада и Тостиг были убиты. Манускрипт „С" Англосаксонской хроники кончается этим победным финалом. Но то еще не был финал в плане Божественного Провидения.

1 октября во время празднования в Йорке этой победы король Харольд получил известие о высадке Вильгельма в Пивенси, на южном побережье. Хотя с точки зрения военной стратегии было бы благоразумнее дать отдых войскам и начать собирать отовсюду большое подкрепление, дав тем временем возможность Вильгельму отойти от своей базы в глубь страны с тем, чтобы перерезать его коммуникации, Харольд, однако, решил повторить ту же тактику марш-броска и стремительного удара, которая блестяще оправдала себя в борьбе с норвежцами. Итак, он направил свои войска назад к Лондону.

По пути он остановился в Уолтхэме, небольшом монастыре, который он сам основал с тем, чтобы в нем пребывала величайшая святыня Английской церкви - Черный крест Уолтхэма. Этот крест был найден в земле по указанию Божественного Откровения, бывшего скромному священнику в Монтакьют (графство Соммерсет). Крест поместили на повозку, запряженную быками. Но быки не тронулись с места, пока не было произнесено слово „Уолтхэм". После этого быки сами пошли прямо к Уолтхэму, который был расположен далеко от того места, на другом конце страны. Во время этого путешествия произошло 66 случаев исцеления больных. В конце концов повозка остановилась на том месте, где потом король Харольд основал монастырь (24).

Всего лишь за несколько дней до получения известия о высадке Вильгельма король Харольд проходил через Уолтхэм во время похода на Йорк и молился перед Черным крестом. Во время этой остановки он получил доброе известие от аббата Этельвайна из Рэмси, которому явился во сне святой король Эдуард Исповедник. Святой Эдуард поведал аббату о тяготах как душевных, так и физических, которые претерпевает король Харольд, о его самоотверженном стремлении спасти королевство и о том, что в настоящее время король страдает от сильной боли в ноге. Св. Эдуард предсказал, что по его молитвам перед Престолом Всевышнего победа будет одержана и что боль в ноге пройдет. Подбодренный этим известием король излечился от болезни ноги и, как мы видели, одержал победу (25).

Не то было на обратном пути. Решив незамедлительно идти против нормандцев, Харольд „вошел в храм Святого креста, поставил на Святой Престол ковчежец со святыми мощами, который имел в своей походной церкви, и стал молиться перед крестом, дав клятву, что, если Богу будет угодно даровать ему победу, он принесет в дар этому храму несметные сокровища и множество священников будут совершать здесь богослужения, и что сам он будет служить Господу как последний Его раб. Священники, которые сопровождали короля, и другие люди были в это время у дверей храма, в котором король молился, распростершись на земле перед крестом и раскинув руки наподобие креста - молился Распятому Богу. И вот произошло необычайное чудо. Лик Господа на Распятии с глазами, направленными вверх, вдруг наклонился вниз, как бы печально глядя на распростертого на земле короля. Дерево знало будущее! Алтарник Теркил говорил, что он ясно видел это своими глазами в то время, когда он собирал оставленные в алтаре королевские дары. Я слышал это из его собственных уст. А другие говорили мне, что они видели Лик Господа на Распятии, направленный прямо с глазами устремленными вверх. Но никто, кроме Теркила, не видел, как лик наклонился. Когда братия монастыря узнали об этом печальном предзнаменовании, они послали двух старейших и благочестивейших монахов Оузгуда Кноппе и Эйлрика Чилдемей-стера в сопровождении некоторых других вместе с войском к месту битвы для того, чтобы, когда она завершится, позаботиться о телах короля и христианских воинов и, если Богу будет угодно, привезти их в Уолтхэм" (26).

5-го октября Харольд был уже в Лондоне со своей изможденной армией. Согласно здравому смыслу, необходимо было остаться здесь до прибытия подкреплений из разных концов страны. Вместо этого, к общему удивлению историков XI и ХIIго веков, король всего лишь после нескольких дней отдыха совершил форсированный марш 50-60 миль к югу, не дожидаясь подкрепления. Какова была причина такой очевидной и страшной тактической ошибки?

Дэвид Ховарт убедительно доказывает, что причина в том, что, прибыв в Лондон, Харольд впервые узнал (от посланника Вильгельма), что он и его сторонники были отлучены Папой от Церкви и что Вильгельм шел на сражение по благословению Папы и под знаменем Папы, и что на шее у него в золотом футляре был подвязан зуб святого апостола Петра. Это означало, что Харольд вступил в войну не только против Вильгельма, но и против Папы. Явилось сомнение в том, поддержит ли его церковь, армия и народ при таких обстоятельствах? В лучшем случае они будут деморализованы и потеряют уверенность в своей правоте и победе. Таким образом, если принимать сражение, то принимать его немедленно, не теряя ни дня до того, как просочатся слухи об анафеме. Во всяком случае, если бы битва была выиграна, то появилось бы, достаточно времени оспорить решение Папы, объявить его пародией на справедливость и просто игнорировать его.

Итак, все теперь стало как бы личным делом короля и вопросом его совести. И оставалось только обратиться лично к Богу и просить Его Суда. „Пусть Бог рассудит между мной и Харольдом",- говорил Вильгельм. Таким образом, Харольд был как бы приглашен на конечный суд и не мог избежать его. Для того, чтобы Бог мог совершить Свой Суд, Харольд лично должен был принять вызов Вильгельма.

"Он выступил из Лондона вечером 12 октября. С ним было несколько его друзей, которые знали о случившемся и все же верили ему; Гирт и его брат Леовайн, племянник Хароль-да Хакон, которого он выручил из Нормандии, два каноника из Уолтхэма, которые чувствовали себя весьма неспокойно, зная о чуде в Уолтхэме, два престарелых уважаемых всеми аббата, которые носили вериги, и, вероятно, в отдалении за Харольдом следовала Эдит Лебединая Шея, мать его сыновей. Он вел армию, которая ничего не знала, часть своих придворных и небольшое подкрепление, которое успело прибыть в Лондон. Северные графы с ожидаемым большим подкреплением не успели прийти, а он не мог ждать. Он вторично прошел через Лондонский мост и на этот раз направился по Дуврской дороге к Рочестеру, а затем по боковой римской дороге - на юг через Андредсвальд. Лес уже был в осеннем золоте и дороги были покрыты опавшими листьями. У старой яблони на распутье дорог вблизи Гастингса была назначена встреча с отрядами из Кента и Сас-секса. Харольд достиг этого места 13 октября в пятницу, полный решимости встретить свою судьбу. Если верить римским анналам, то здесь при подготовке армии к битве стал распространяться слух об отлучении короля и всех, кто будет сражаться на его стороне" (27).

Единственное тактическое преимущество, на которое надеялся Харольд - внезапность - было потеряно: Вильгельм узнал о его приближении.

Итак, согласно Англосаксонской хронике, „Вильгельм внезапно появился перед Харольдом утром 14 октября, прежде чем его войска были построены в боевой порядок.

Тем не менее, король сражался очень храбро вместе с теми кто остался на его стороне, и великое кровопролитие было с обеих сторон. Король Харольд был убит, и вместе с ним Леовайн, его брат, и граф Гурт, его брат, и много достойных людей. Поле кровавой битвы осталось за французами - Бог даровал им победу за грехи английского народа" (28).

Почему автор хроники пишет: "… вместе с теми, кто остался на его стороне"? Потому что многие отошли от него, услышав об анафеме Папы. И все же многие остались, включая нескольких служителей Церкви. Почему они остались, зная, что они потеряют не только жизнь, но если анафема действительна, то и бессмертную душу? Вероятно, мало кто знал о и о богословских дебатах касательно , использования пресного хлеба за литургией, а также касательно декларируемого Папой его господства над Вселенской Церковью, что и привело в 1054 году к окончательному расколу между Восточной и Западной церквами. Еще меньше могло быть таких, которые пришли бы к твердому убеждению в правоте Константинополя и неправоте Рима. То, что Харольд совершил клятвопреступление, взойдя на трон, было общим мнением, и все же они оставались с ним.

Те, кто последовал за королем Харольдом, те англичане, которые сражались и умирали при Гастингсе, повиновались чувству сердца, а не холодному рассудку. Их сердца говорили им, что каковы бы ни были грехи короля и народа, он все же был их король и это был их народ. Не может же Бог хотеть от них, чтобы они предали и того и другого в минуту крайней нужды, во время борьбы не на жизнь, а на смерть с безжалостным иностранным завоевателем. Может быть, им припомнились слова аббата Элфрика, который писал в период царствования несчастного короля Этельреда: „Народ имеет право выбирать такого короля, какого хочет; но после того, как он помазан на Царство, он властвует над народом и народ не имеет право сбросить это иго со своей шеи" (29). А архиепископ Вульфстан писал: „Какими путями Бог посылает мир и благоденствие бедным Его рабам? - Только через Христа и через христианского короля" ( 30). Нет сомнения, что сторонниками короля Харольда руководило благодатное чувство преданности Помазаннику Божьему, ибо англичане продолжали высоко чтить принцип монархии, в то время как в других частях Европы он был уже подорван папизмом (31).

Не исключено, что сторонники короля вспомнили и также, что этот день-14 октября-был днем св. Каллиста , Римского Папы III века, которого многие христиане его времени (включая св. Ипполита) считали раскольническим анти-папой. Если тот Папа мог считаться схизматиком, то не с большей ли вероятностью можно считать схизматиком этого Папу, который находился под анафемой Вселенской Церкви Константинополя, пытался низвергать королевства таким же образом, как низлагал поместные церкви, и который благословил военное вторжение в мирную христианскую страну непрошеных иностранцев? А если так, то не они ли, нормандцы, были действительными схизматиками в отличие от истинных христиан, отказавшихся подчиняться ложным декретам и анафемам? Как бы то ни было, после битвы при Гастингсе мало кто из бежавших из страны англичан выбрали Рим, который ранее был традиционным местом убежища для английских изгнанников. На этот раз большинство бежало в Новый Рим - Константинополь, и .

После битвы Вильгельм со своим войском медленно продвигался зигзагами через графства Кент, Суррэй, Хэмлшир; переправился через Темзу вблизи Уолингфорда, направился к Беркхэмштэду, к северу от Лондона.

На пути к Лондону близ монастыря Первомученика Британского Святого Албана дорога, как пишет Маторей Парижский, „оказалась заваленной поперек множеством больших деревьев. Послали за аббатом монастыря и стали требовать у него объяснений. Глядя в глаза Вильгельму, аббат мужественно и откровенно признался: „Я исполнил долг, возложенный на меня моим происхождением (он был королевской крови); и если бы каждый такой же знатный человек, как я, и каждый моего звания и положения поступил точно также, что они вполне могли бы сделать, то ты бы не смог так далеко углубиться в эту страну" . Вскоре тот же аббат Фредерик встал во главе партии, пытавшейся принудить Вильгельма править как надлежит саксонскому принцу, т.е. согласно древним законам и обычаям, или же поставить вместо него правителем Эдгара Этелинга . Вильгельм согласился вначале, и на Великом Соборе в Беркхэмштэде поклялся на мощах св. мученика Албана, что он будет соблюдать эти законы. Текст клятвы был написан аббатом Фредериком. Однако в конце концов Вильгельм стал достаточно силен для того, чтобы пренебречь любыми мерами, ограничивающими его произвол. И он не поколебался нарушить клятву. Несчастный Харольд с большим трудом решился на подобное. Итак, Вильгельм еще более усилил свою власть и свирепость. Как и следовало ожидать, обитель Святого Албана в первую очередь пострадала от его мести. Он отнял у нее все земли между Барнетом и Лондонстоуном; и его с трудом отговорили от намерения сравнять монастырь с землей. Всего этого не вынес аббат Фредерик и умер от горя в монастыре Эли, куда он был вынужден бежать" (35).

В ноябре Завоеватель остановился в аббатстве Кентербери, откуда архиепископ Стиганд бежал для того, чтобы организовать национальное сопротивление в Лондоне. Как-то ночью некоторые из братии видели святителя Данстана, покидающего его церковь. Когда они пытались задержать его, он сказал: "Я не могу оставаться здесь из-за вашего греховного поведения и преступлений, чинимых в моем храме" (36). Первая церковь королевства ненадолго пережила уход из нее святителя Данстана - 6 декабря 1067 года она была сожжена дотла...

Вильгельм продолжал свое шествие по стране, систематически подвергая все вокруг разорению и уничтожению. В начале декабря он был уже в Саутварке, сжег его, оттеснил войска принца Эдгара на Лондонском мосту.

С английской стороны был допущен ряд ошибок и компромиссов. Первым таким актом было вручение Вильгельму ключей от города Винчестера вдовой короля Эдуарда Исповедника и сестрой короля Харольда. А архиепископ Стиганд подчинился ему в Уолингфорде. Затем в Беркхэмштэде, согласно Англосаксонской хронике, „он был встречен архиепископом Олдредом (Йоркским) , принцем Эдгаром, графом Эдвином, графом Моркаром и всеми лучшими людьми Лондона, которые подчинились ему из-за необходимости". Наконец, в день Рождества Христова (Сколь судьбоносен был этот день для английской истории!) он был коронован архиепископом Олдредом (потому что архиепископ Стиганд, короновавший короля Харольда, был объявлен схизматиком), и перед тем, как Олдред возложил на Вильгельма корону, тот поклялся на Евангелии, что будет править народом согласно наилучшим примерам его предшественников, если только народ будет верен ему" (37).

Лондонцы тоже страдали от своего нового хозяина. Во время коронации (служба коронации в Англии была составлена св. Данстаном по византийскому образцу и кроме Англии использовалась еще в Венгрии). Архиепископ Олдред спросил сначала англичан по-английски, согласны ли они, чтобы Вильгельм был их королем. Они ответили согласием. Потом Джефри, епископ Каутанский, обратился к нормандцам с тем же вопросом по-французски. Когда они тоже ответили согласием, то солдаты, охранявшие аббатство, напуганные громкими криками, стали поджигать город.

Профессор Аллен Браун пишет: „Ордерик Виталис весьма живо описывает панику, которая распространилась в храме как среди мужчин, так и женщин всех сословий, и как они бросились, давя друг друга, к дверям. Немногие остались до конца коронации. А сам король Вильгельм дрожал крупной дрожью. Действительно, для Вильгельма это мог быть один из самых ужасных моментов его жизни. Он без колебания верил в свое право на Англию, и, казалось бы, Бог подтвердил это право на поле Гастингса. И вдруг сейчас, в самый момент помазания его на царство, когда Благодать Божия должна была сойти на него и сделать его королем и священником, поднялся великий шум, и окна собора осветились пламенем, и люди вокруг бежали" (38).

После завершения торжеств Завоеватель обложил население очень тяжелым налогом. Затем, отдав приказ строить замки по всей стране, он вернулся в Нормандию, захватив с собой всех знатных людей Англии в качестве заложников. В декабре 1067 года он вернулся и быстро подавил восстания в Кенте и Хартфоршире. Затем произошло более мощное восстание в Иксетере. Туда он двинул соединенные войска нормандцев и англичан, и после восемнадцатидневной осады город сдался. За этим последовало усмирение кельтов в Корнуолле и захват городов Глостер и Бристол.

Тем временем на севере крепло сопротивление, консолидирующееся вокруг графа Моркара, которому было разрешено вернуться из Нормандии, вероятно, по ходатайству шотландского короля Малькольма (который приютил у себя принца Эдгара и был женат на его сестре Маргарет) и датского короля Свейна. Проведя Пасху в Винчестере, Вильгельм быстро двинулся на север, где построил замки в Вар-вике и Йорке, подчинил себе местных магнатов и заключил договор с королем Шотландии. Затем он повернул на юг и подчинил себе города Линкольн, Хантингдон и Кембридж.

Но 28 января 1069 года один из нормандцев, которого Вильгельм сделал графом части Нортумбрии к северу от Тисы, подвергся нападению на одной из улиц Дурхэма и был заживо сожжен в доме епископа Этельвайна. За этим последовало восстание в Йорке, и принц Эдгар приготовился двинуться из Шотландии, чтобы присоединиться к восставшим. Вильгельм, однако, реагировал быстро. Он рассеял осаждавших замок Йорк, жестоко расправился с восставшими и сделал Госпатрика графом этой области. Летом 1069 года Вильгельм вернулся в Нормандию. Но почти немедленно после его отъезда датский флот, состоящий примерно из двухсот сорока кораблей, вошел в устье реки Хумбер. Соединившись с Эдгаром, Госпатриком и Уолтхеофом, датчане разгромили нормандский гарнизон в Йорке и стали лагерем на южном берегу Хумбера, укрепив остров Аксхолм.

Все это послужило сигналом к восстаниям в Дорсете на границе с Уэльсом (под предводительством Эдрика по прозвищу Дикий). Великий французский историк Тьерри так описывает нормандскую кампанию по подавлению сопротивления:

„Армия Завоевателя была распределена большими отрядами на территории в сотни миль, и они прочесывали эту территорию во всех направлениях. Следы их прохождения отпечатывались глубоко. Историки прошлого повествуют, что от Хумбера до Тайна не осталось ни клочка возделанной земли, ни одной неуничтоженной деревни. Монастыри, пережившие набеги язычников-датчан, такие, например, как монастырь Св. Ап. Петра в Виаре и женский монастырь Витби, были осквернены и сожжены. К югу от Хумбера, согласно свидетельству историков, разрушение было не меньшим. Эти историки повествуют в своей эмоциональной манере, что между Йорком и Восточным морским побережьем все живое было уничтожено от человека до скота. Исключение составляли только те, кто нашел убежище в храме Святителя Иоанна (архиепископа Йоркского 721г.) в Беверли. Святитель Иоанн был по национальности англосаксом. И вот при приближении неприятеля множество мужчин и женщин со всем, что у них было наиболее ценного, сгрудились вокруг храма своего прославленного Богом соотечественника в надежде, что его молитвы перед Престолом Всевышнего спасут их жизнь и имущество. В то время лагерь нормандцев располагался в семи милях от Беверли. Распространились слухи, что в храме Святителя Иоанна укрываются наиболее богатые граждане и что вообще в этом храме собраны несметные сокровища. Тогда группа разбойников-авантюристов, которые в современной исторической литературе величаются „рыцарями", бросилась туда под командованием некоего Таустэйна, чтобы первыми завладеть сокровищами. Они вошли в Беверди, не встречая сопротивления, подошли к церковному двору, в котором собралась обезумевшая от ужаса толпа, и двинулись за ограду заботясь о сохранности самого архиепископа не более чем о саксонцах, прибегших к его помощи. Главарь бандитов Таустэйн заметил одного престарелого англичанина на котором были золотые браслеты по обычаю знатных людей его нации, и поскакал к нему с обнаженным мечом. Испуганный человек бросился в храм. Таустэйн преследовал его. Но едва его конь переступил порог храма, как тут же поскользнулся на каменном полу притвора и сбросил седока, который разбился насмерть. Увидев умирающего командира, нормандцы повернули назад. Их воображение было потрясено страшным примером могущества святого Иоанна из Беверли. И впоследствии, когда армия проходила через город, никто уже не осмеливался испытать на себе возмездие святого. Таким образом, только территория, принадлежащая этой церкви, оставалась населенной жителями в самом центре разгромленной страны.

...Голод, этот верный помощник завоевателей, следовал за ними по пятам. Сначала (с 1067 г.) голод охватил только те провинции, которые были ранее опустошены Завоевателем. Но, начиная с 1069 г., он распространился по всей Англии и являлся во всем ужасе своем сразу же по вторжении войск в новые провинции. Жители провинции Йорк и территории к северу от нее, съев оставленных нормандцами на дорогах лошадей, прибегли к людоедству. Более 10000 человек всех возрастов умерли от голода в этих районах" (39).

Армия разбойников вдруг стала „воцерковляться". Завоевателем были основаны новые монастыри с монахами из Нормандии. Другим способом „воцерковления" было вырезать английских монахов в старых сохранившихся монастырях и заселять их нормандцами. Так, например, в Стоуне близ Стаффорда на Тренте, как пишет Тьерри, „была небольшая обитель, где две монахини и один священник проводили дни в молитве саксонскому святому Вулфедую Все трое были убиты неким Енисантом, солдатом нормандской армии. „Енисант, - повествует легенда, - убил священника и двух монахинь с тем, чтобы отдать церковь своей сестре, которую он привез с собой" (41).

Профессор Дуглас пишет: „Военная кампания XI века была не просто и очевидно жестокой, но ее методы были беспрецедентны по жестокости и непростительны даже с точки зрения тех, кто во всем остальном были жаркими почитателями короля. „Я более склоняюсь, - писал один из нормандских монахов, - к тому, чтобы соболезновать бедам и страданиям несчастного народа, чем к тому, чтобы затушевать, прикрыть лестью вину того, кто повинен в этом страшном кровопролитии. Вина в этом варварском избиении не может остаться без наказания". Автор из Северной Англии приводит более точные подробности ужасных событий катастрофы и вспоминает о гниющих и разлагающихся трупах, валявшихся на больших дорогах пострадавшей области. За этим неизбежно последовала эпидемия чумы, и летописец из Ившэма рассказывает, как беженцы, бывшие в крайней стадии обнищания, заполнили маленький город. Все это нельзя отнести к риторическим преувеличениям, так как 20 лет спустя в Земельной Книге (т.н. „Думзди Бук") отражены последствия этого ужасного нашествия, причем имеются свидетельства, что разгром продолжался вплоть до царствования Стефана..." (42).

Архиепископ Йоркский Олдред умер от разрыва сердца 11 сентября 1069 года в своей сожженной епархии. Но перед этим он пришел к Вильгельму и публично проклял его за нарушение клятвы, данной при коронации.

Вульфстан, епископ Уорсестерский, самый знаменитый из английских епископов, аскет и чудотворец, сопровождавший короля Харольда в его походе на север в 1066 г., смиренно признал правление Вильгельма Завоевателя. Теперь он был послан для умиротворения Честера, т.к. он был единственным епископом, которого мог бы послушать народ этой северо-западной области, последней не завоеванной еще нормандцами. Капитуляция Честера более чем что-либо означала конец английского сопротивления. До тех пор пока многочисленные отряды беженцев продолжали сопротивление (особенно в болотистых местностях Линкольншира и Кембриджшира под предводительством Херворда Уэйка), имелась возможность консолидации общенационального сопротивления вокруг такой личности, как Вульфстан. Ниже мы увидим, что аскетизм Вульфстана не во всем был истинно православным, что и повлекло за собой подчинение узурпатору; а его хиротония в присутствии папских легатов, возможно, послужила причиной его раболепства перед лже-папой. Но мы увидим, что и Вульфстан совершил впоследствии решительный акт неповиновения...

Прежде чем отойти от событий на севере, необходимо вспомнить о влиянии на них величайшего святого севера - святителя Кутберта (†687). После насильственной смерти Роберта Комина, наместника Вильгельма в Дурхэме, Вильгельм снарядил новую военную экспедицию для восстановления порядка. Однако могущество св. Кутберта, наводившее в свое время ужас на нечестивых королей, не оставило его народ и на этот раз.

„Экспедиция, - пишет С. Дж. Стрэнкс, - повернула назад из-за густого тумана, посланного св. Кутбертом для спасения народа. Испуганные монахи решили укрыться в монастыре Линдесфарне, взяв с собой, разумеется, мощи своего святого. Когда они достигли побережья напротив острова, настала ночь и началась буря. Казалось, что путь отрезан, т.к. волны покрыли дамбу, соединяющую берег с островом. Монахи были усталыми и напуганными и не знали, что делать. И вдруг чудесным образом, как им показалось, море отступило и дорога к острову открылась... В Линдесфарне монахи оставались недолго и вернулись в Дурхэм к началу Великого поста в 1070 г. Два года спустя сам Вильгельм Завоеватель испытал на себе могущество святителя Кутберта. Он ненадолго остановился в Дурхэме на обратном пути из Шотландии для того, чтобы начать здесь строительство замка. Возможно, он узнал о том, как монахи пытались укрыться в Линдесфарне, взяв с собой св. мощи. Поэтому он заставил монахов поклясться, что св. мощи действительно находятся в Дурхэме. Но и этого было для него недостаточно. Он повелел открыть раку со святыми мощами в день Всех Святых, угрожая, что если не найдет там мощей, то все насельники монастыря будут казнены. Наступил день Всех Святых. Началась Божественная литургия. И внезапно с королем случился сильнейший приступ лихорадки. Очевидно было, что святой разгневался на короля за его дерзость. Испуганный король покинул храм, вскочил на коня и не останавливался, и не оглядывался до тех пор, пока не пересек реку Тис, границу области святителя Кутберта" (43).

В 1071 году последние остатки сил сопротивления, возглавляемые графами Эдвином, Моркаром, Сивардом и епископом Дурхэмским Этельвайном, укрылись в монастыре на острове Элм в Восточной Англии. Отсюда под предводительством Херворда Уэйка совершались частые набеги на отряды Вильгельма. Когда об этом узнал Вильгельм, он осадил монастырь и начал строительство дамбы от побережья к острову. Однако люди Херворда оказали сильнейшее сопротивление. Тогда „христианнейший король" Вильгельм прибег к гнуснейшей тактике. Он призвал колдунью, посадил ее в башню, возвышавшуюся над стенами укрепленного острова, и приказал ей читать заклинания по-английски. Но и это не помогло. Англичане предприняли успешную вылазку, колдунья упала с башни и сломала себе шею. В конце концов Вильгельм овладел укреплением, благодаря предательству игумена и монахов (и с ведома графа Моркара). „Считая своим священным долгом,- говорится в Книге Эли,- сохранить в целости храм Господа и Святой Этельдреды, монахи пришли к соглашению с Вильгельмом и в обмен на обещание сохранить монастырь и подтвердить пвава на его владения они тайно провели нормандцев в мятежную крепость" (44).

Херворд и его люди бежали, но другие не были столь удачливы. Как пишет Кейтли, „многим пришлось усомниться в правильности мысли о сдаче крепости. Король приказал привести к нему всех защитников, сначала начальников, потом тех, кто имел звания или известность. Одни были отправлены в пожизненное заключение (среди них обманутый Моркар, Сивард и епископ Этельвайн); другим выкололи глаза или отрубили ноги или руки. Вильгельм редко приказывал повесить, предпочитая дать людям время для раскаяния. Большинство незнатных людей он оставил без наказания. Потом, чтобы быть уверенным в том, что Эли его больше не побеспокоит, он приказал построить замок на монастырской территории (его валы еще сохранились)..." (45)

Войдя в аббатство, он держался подальше от раки св. Этельдреды и издали бросил слиток золота на ее алтарь: он не осмелился подойти ближе, боясь, что Бог покарает его за то зло, которое он причинил этому святому месту. И правильно сделал, ибо, хотя монахи сохранили свои владения и своего английского игумена, Вильгельм скоро нашел предлог обложить монастырь огромной данью, в результате чего пришлось продать почти все драгоценные украшения храма. Не досчитавшись нескольких монет при очередном сборе дани, король счел это удобным предлогом для того, чтобы еще больше увеличить сумму дани, и тогда монастырь потерял и те немногие ценности, которые еще оставались. „Даже после этого, - сетует Книга Эли, - никто и монастыре не верил, что их оставят в покое. И они оказались правы"4^.

После ряда дальнейших приключений Херворд в конце концов помирился с Вильгельмом. Однако другой английский вождь, граф Уолтхоф, не был столь удачлив. Он присоединился к заговору недовольных нормандцев и саксонцев. Мятежники потерпели поражение, и граф был казнен, успев прочесть молитву Господню только до слов „и не введи нас во искушение". Казнь состоялась в Винчестере. Похоронен он был в Краулэнде, и, как сообщает игумен Вулфкетил Краулэндский, на его могиле совершались многие чудеса. Однако прославление его как святого было запрещено нормандскими властями. Вулфкетил был судим на Соборе в Лондоне за идолопоклонство, лишен сана и сослан в Гластонбери...

Теперь мы переходим к последнему акту трагедии - к печати лже-папы на всем происшедшем.

„В неделю после Пасхи, - пишет Тьерри, - исполняя просьбу Вильгельма, в Англию прибыли три папских легата (впервые после 787г.) - Ерменфени, епископ Сиеннский, кардиналы Иоанн и Петр. Нормандцы строили большие планы относительно этих посланников своего союзника Папы. Вильгельм держал их у себя в течение целого года, оказывая им всяческие почести (пишет древний историк), как если бы они были ангелами Божьими.

Во время голода, который во многих областях косил саксонцев тысячами, в укрепленном дворце Винчестера устраивались блестящие празднования. Римские легаты вновь возложили корону на голову Вильгельма для того, чтобы снять проклятие, тщетно произнесенное против Вильгельма архиепископом Йоркским Олдредом.

После празднества в Винчестере была созвана грандиозная ассамблея в составе нормандцев (мирян и священников), присвоивших себе земли и богатства. На эту ассамблею приказано было явиться и представителям саксонцев. Стиль разосланных циркуляров не оставлял сомнений в характере постановлений этого „великого совета" (как он был назван): „Хотя Церковь Рима, - писали легаты, - имеет право наблюдать за поведением всех христиан, Она уделяет особое внимание рассмотрению вашей морали и образа жизни. Тех, кого Она ранее учила вере во Христа, теперь необходимо излечивать от последствий упадка этой веры. Чтобы осуществить над вами наше благотворное наблюдение, мы, посланники благословенного апостола Петра и уполномоченные представители нашего Папы Александра, решили держать с вами совет, так как мы узнали о плохих делах, творящихся в винограднике Божием, и намереваемся теперь засадить этот виноградник делами, полезными как для тела, так и для души".

Истинный смысл этих мистических слов был в том, что Завоеватель в согласии с Папой решил лишить всякой власти высшее духовенство английского происхождения; а миссия легатов состояла в том, чтобы придать религиозную окраску этим чисто политическим стремлениям Завоевателя. Прелатом, которому они нанесли первый удар, был Стиганд, архиепископ Кентерберийский, который осмелился призвать к оружию против Завоевателя и потом отказался помазать его на царство. Это были его реальные „преступления". Но приговор о его смещении основывался на других, более „высоких" предлогах (пользуясь словарем древних историков). Было выставлено три обвинения, согласно которым его архиепископство было признано недействительным: во-первых, он занял кафедру архиепископа при жизни архиепископа Роберта, нормандца по происхождению, изгнанного саксами; во-вторых, он возложил на себя омофор архиепископа Роберта (забытый им при бегстве); наконец, в-третьих, он получил свой собственный омофор из рук Бенедикта X, который был низложен и затем отлучен от Церкви побелившим его соперником.

Как только друг короля Харольда и его страна были, говоря языком того времени, срублены каноническим топором, принадлежащие ему владения были поделены между королем, королевой и епископом Бойе. Как с архиепископом Стигандом, расправились и с английскими епископами, безупречными с точки зрения канонов. Александр, прелат Линкольна, Эгельмар, прелат Восточной Англии, Эгельрик, прелат Сассекса, ряд других епископов и игуменов главнейших монастырей были одновременно низложены. После того, как приговор об их низложении был зачитан, их заставили поклясться на Евангелии в том, что они признают себя низложенными по закону и навсегда и не будут протестовать против своих преемников, кто бы они ни были. Затем их под вооруженной охраной развезли в разные крепости и монастыри, ставшие их тюрьмой. Тех, кто ранее были монахами, отсылали в их монастыри, официально объявляя, что они уходят туда добровольно, испытывая отвращение к миру и желая увидеть друзей своей юности. Так иноземная власть сочетала осмеяние с насилием. Саксонское духовенство не осмелилось противостоять своей судьбе. Стиганд бежал в Шотландию. Эгелсиг, игумен монастыря Св. Августина, отплыл в Данию и был вытребован обратно рескриптом Завоевателя, как „беглец короля". Только Эгельвин (Этельвайн), епископ Дурхэма, в момент своей отправки в ссылку торжественно проклял угнетателей своей страны, объявив их навсегда отлученными от общения христиан, употребив при этом грозную и вескую формулу отлучения. Но эти слова не встревожили нормандцев, у Вильгельма были священники, употреблявшие оружие лжи против священников точно также, как у него были мечи, отражавшие удары мечей..." (47).

Этельвайн, умерший от голода в тюрьме в Авингдоне, не был единственным епископом, оказавшим сопротивление папистам. Его брат Этельрик, ушедший на покой с поста епископа Дурхэма для того, чтобы освободить место своему брату, был привезен из Петерборо, обвинен в „пиратстве и заключен в Вестминстерском Аббатстве. Там он прожил еще два года „в добровольной нищете, но в богатстве слез" (48) и так и не примирился с Вильгельмом. Он умер 15 октября 1072 г. и был похоронен в храме Св. Николая. Очень скоро его признали святым, потому что многие чудеса совершались на его могиле (49). „Те, кто знал его при жизни, - пишет Вильгельм Малсберийский, - передавали память о нем своим детям вплоть до сего дня (1120). На его могиле побывало множество паломников и просителей" (50).

Заставив молчать истинных епископов, паписты ополчились против монахов. Среди последних немногие оказались подобными игумену Фредерику из монастыря Св. Албана, который оказал решительное сопротивление. Среди этих немногих были три монаха из подворья монастыря Эли в Сэйнт Неот, Хантингдоншир. „Когда нормандец Гилберт из Клара пришел их выгонять, они отказались двинуться с места, и их нельзя было вынудить к этому ни голодом, ни плетью. Наконец их насильно перевезли через пролив и заключили в нормандском монастыре Век, где, насколько известно, они оставались до самой смерти" (51).

В 1083 г. дело дошло и до одного из самых почитаемых святых мест Англии - Гластонбери. И этому прославленному монастырю пришлось пострадать от набега „христианских" язычников. Поводом послужил спор между монахами и их новым игуменом-нормандцем Турстаном, который хотел заменить старые григорианские распевы новыми, употреблявшимися в Дижоне. Англосаксонская хроника отмечает, что „монахи высказали ему (Турстану) скромную жалобу по этому поводу и просили его управлять справедливо и с уважением к его насельникам, а они в свою очередь будут ему верны и послушны. Игумен, однако, не захотел их слушать и обращался с ними все хуже и хуже. Однажды он вошел в трапезную и разразился речью, полною угроз против братии. По его вызову явились какие-то миряне в полном вооружении. Не зная, что эти люди хотят предпринять, монахи разбежались кто куда. Некоторые заперлись было в церкви, но вооруженные люди проникли туда и стали выталкивать монахов. Более того, французы поднялись на хоры и стали оттуда бросать камни в монахов, находящихся в алтаре. Некоторые с галерей начали пускать в алтарь стрелы, многие из которых попали в Святое Распятие над алтарем. Несчастные монахи лежали вокруг Престола, а некоторые забрались под него, взывая к Господу, умоляя Его о милости, которой не могли ожидать от людей. В то время, как одни французы обстреливали св. алтарь, другие ворвались в него, взломав двери и убили некоторых монахов, а других ранили. Кровь текла из алтаря на ступени, а со ступеней на пол. Трое монахов было убито и восемнадцать ранено" (52).

Вильгельм Малсберийский добавляет, что монахи Глас-тонбери отказались от песнопений Вильгельма Фекампского, „потому что эти песнопения были в практике Римской церкви" (53). Из этого видно, что Старая Английская церковь сохранила давние церковные традиции Православного Рима, утраченные на континенте.

Вильгельм Малсберийский свидетельствует также, что одна из стрел пронзила тело Распятого Христа и из раны хлынула кровь. Видя такое знамение, виновники преступления были сильно смущены. Один из них тут же сошел с ума и, выбежав из храма, упал, сломал шею и умер. Остальные, увидев это, поспешили покинуть монастырь, опасаясь, что и их постигнет кара Божия. Но Божественная справедливость не позволила им избежать возмездия, т.к. они стали сообщниками преступления дьявола. Одни из них получили внутренние, другие внешние повреждения; их умы или тела стали бессильными, расслабленными. Так все они понесли справедливое наказание.

Таким образом, нормандцы осмелились сделать то, на что не отважились в свое время язычники саксы и датчане - на осквернение „Тайны Бога", старейшей и святейшей святыни Британии, места, где соединялись во Христе иудеи и греки, римляне и кельты, саксы и датчане...

Даже мощи английских святых подверглись осквернению. Как пишет Тьерри, „ненависть духовенства Завоевателя к уроженцам Англии распространялась и на святых английского происхождения: в различных местах гробницы их были разрушены и святые мощи выброшены" (54). В частности, архиепископ Ланфранк отказался признать (†1012) священномучеником, несмотря на то, что мученичество его подтверждалось нетленностью его мощей; он также перенес день святителя Данстана в разряд третьестепенных праздников и „реформировал" некоторые другие праздники Английской церкви.

Однако английские святые сами себя активно защищали. В 1077 году монастырь в Ившэме перешел под управление нормандского аббата Уолтера, который по совету Ланфранка решил подвергнуть мощи местных святых испытанию огнем. Святые мощи не только не сгорели, но огонь отказался их коснуться. Более того, когда Уолтер нес череп святого мученика принца Уистана, тот выпал из его рук и стал выделять потоки влаги. Когда же нормандцы приблизились к мощам святого Кредана, игумена Ившэма VIII века, они ужаснулись, увидев их сияющими подобно золоту (55) Тогда ободренные всем этим монахи Ившэма перешли в наступление, Они пошли крестным ходом для сбора пожертвований по всей стране, взяв с собой мощи самого величайшего из местных святых-Эгвина, епископа Уорсестерского (†709). Во время прохождения процессии произошло великое множество чудес - в том числе в таких отдаленных друг от друга местах, как Оксфорд, Дувр, Винчестер и река Трент (56).

В последующие десятилетия обнаружение нетленных мощей ряда английских святых подтвердило святость древних традиций, В числе этих обнаруженных святынь были святые мощи Милбурги, обнаруженные в Венлоке в 1079 году, мощи святого Феодора Кентерберийского, обнаруженные в 1091 году, в Бери в 1095 году, святого Эдуарда Исповедника в Вестминстере в 1102 году, святого Кутберта в Дурхэме в 1104 году, святого Элфиджа в Кентербери в 1105 году, святой Этельдреды в Эли в 1106 году. Постепенно, однако, по мере того как память дореволюционной Англо-Саксонской Англии затухала или, вернее, насильственно стиралась из народного сознания, старые традиции утрачивались. Вильгельм Малсберийский еще мог писать в XII веке: „Разве нет на острове столько святых мощей, что, проходя по любой деревушке, вы непременно узнавали имя нового святого?" Но далее он добавляет: „И о скольких из них исчезли все свидетельства!" (57)

Но все это можно было бы пережить, если бы сами англичане сохранили свою веру и свое место в Единой Истинной Церкви, Однако 29 августа 1070 года в день Усекновения главы св. Иоанна Предтечи, т.е. в день строгого поста в Православной Церкви, первый римский католический архиепископ Ланфранк из Века получил звание архиепископа Кентерберийского, заменив на этом посту православного архиепископа Стиганда. Воистину, „предтечи Христа", проповедники покаяния были утрачены для Англии. Теперь наступил пост - и не пост, а голод - для всего английского народа. „Не голод хлеба, не жажда воды, но жажда слышания слов Господних" (Амос 8,11). Как писал анонимный английский поэт в начале XII века, „учителя потеряны, и многие люди тоже" (58).

Немедленно Ланфранк потребовал и в конце концов получил подчинения от Томаса, архиепископа Йоркского, несмотря на то, что Йорк на всем протяжении предшествующей английской истории являлся независимым от Кентер-берийских архиепископов. Написанный по-английски текст Англосаксонской хроники на этом месте кончается, и далее хроника продолжается по-латыни. И действительно, Английская церковь с этих пор становится латинской как по языку, так и по богословию.

Ланфранк также начал реформу канонического законодательства Английской церкви с тем, чтобы привести его в соответствие с новым законодательным кодексом римского папизма. В этом он получил полную поддержку короля Вильгельма, который сказал: „Я предписал, чтобы епископские законы были исправлены, так как до моего времени они расходились с предписаниями святых канонов". Эти новые каноны, которые уже были введены в Нормандии и других странах Западной Европы, касались таких моментов, как почитание Римского Престола, симония, разделение светского и церковного суда и безбрачие духовенства.

Декрет о введении этих канонов вызвал сильнейшее беспокойство как в Англии, так и на континенте. И к сожалению, мы видим, что английский епископ Вульфстан был на стороне неканонических нападок на законное право священников на брак. Так мы читаем, что „грех невоздержания он ненавидел и одобрял воздержание во всех, особенно в служителях Церкви. Если он находил кого-нибудь строго соблюдавшего целомудрие, он приближал к себе и любил как сына. К женатым же священникам он применил указ, повелевавший им либо отказаться от плотских желаний, либо от священства. Если они выбирали целомудрие, их с радостью оставляли, а если они решали продолжать предаваться телесным наслаждениям, их с позором выгоняли. Находились такие, которые предпочитали оставить свой храм, но не своих жен. Таковые странствовали и умирали от голода. Некоторые, впрочем, искали и находили другие способы существования" (59).

За послушание королю и строгое соблюдение папских декретов Вульфстан заслужил уважение сильных мира сего, и к 1080 году он был одним из очень немногих епископов английского происхождения, еще сохранивших свои епархии. Мы можем только сожалеть о падении великого аскета и чудотворца, который согласился разъединять тех, кого Бог соединил. Если бы он только обратил внимание на каноны, принятые семью Вселенскими Соборами по поводу браков священников! (60) Если бы он обратил внимание на переписку великого апостола Германии англичанина св. Бонифация, из которой он узнал бы, что Папа Захария в письме к св. Бонифацию поддерживал вступление священников в брак! (61) Хотя в последний период своего существования Английская церковь иногда приветствовала безбрачие священников (как, напр., в кодексе Этельреда /1008 г./), но в общем и целом женатое священство не вызывало сомнения (о чем свидетельствует, в частности, „Закон о священнослужителях Нортумбрии"), и никогда до времени Завоевателя законно женатых священников не принуждали расставаться с женами. Но таков уж был неуравновешенный характер Вульфстана, соединявшего строгое, почти ма-нихейское стремление к целомудрию с поразительным пренебрежением к Божественным установлениям. У него было папистское понятие о послушании, и он игнорировал апостольские слова: „Коварный король - не король, а тиран, равно и невежественный епископ - не епископ, а только по имени таков" (Учение св. апостол. VIII, 19).

В пользу Вульфстана говорит, правда, один эпизод: на Соборе в Вестминстере в 1076 году он отверг требование Лан-франка отдать свой епископский жезл и перстень на том основании, что Вульфстан, согласно мнению Ланфранка, был „невежественным неучем" (62). Как повествует Эйлред Риволкский (в пересказе кардинала Ньюмэна), Вульфстан поднялся и сказал, что отдаст знаки своего епископского достоинства только королю Эдуарду Исповеднику, по инициативе которого он был хиротонисан. „С этими словами он слегка поднял руку и вонзил жезл в камень надгробья святого. „Возьми его, мой господин, - сказал он, - и передай тому, кому хочешь". Затем он вышел из алтаря, снял с себя епископское облачение и сел среди простых монахов. Ко всеобщему удивлению жезл прочно засел в камне. Его пытались вытащить, но напрасно. Ропот пробежал по собравшимся. Все сгрудились вокруг надгробья. Надо было видеть их удивление! Они то приближались к камню, то отступали, протягивали руки и убирали их назад. Они ложились на пол, чтобы снизу посмотреть, каким образом жезл держится в камне. Потом они поднимались и собирались небольшими группами и перешептывались. Недоумение охватило и членов Синода. Ланфранк послал епископа Рочестерского извлечь и принести жезл, но и он не смог его вытащить. Архиепископ призвал короля и вместе с ним они подошли к гробнице. Прочитав молитву, они попытались сами вытащить жезл, но напрасно. Король в гневе стал кричать на архиепископа, и тот разразился слезами... Только после того как архиепископ взял обратно свое требование о низложении Вульфстана, последний спокойно извлек жезл из надгробья" (63).

Но кто был действительным правителем Английской церкви в то время - Вильгельм или Папа?

Прежде всего следует заметить, что начиная с 1070 года архиепископы Кентерберийский и Йоркский и, конечно, сам король были в полном согласии с Римом. Детальное изучение церковной истории показывает, что абсолютная власть Вильгельма как над государством, так и над церковью не мешала ему одновременно поставить церковь в полное подчинение также и Папе. Когда Папа Александр П благословил вторжение нормандцев в Англию, он рассчитывал, что нормандцы подчинят „нереформированную и упорствующую церковь Англии континентальному движению за реформы и поставят ее под юрисдикцию реформированного папизма" - и в этом он был прав (64). Оба первых Кентербе-рийских архиепископа, Ланфранк: и Ансельм, были монахами из Бека и были твердо укоренены в духе реформаторского движения. Вот почему, когда человек, который фактически был вдохновителем нашествия, - архидьякон Гильдебранд - стал Папой Григорием VII и потребовал от Вильгельма обещанной клятвы в абсолютном подчинении (в благодарность за поддержку, которую он оказал Вильгельму), то он не был слишком смущен отказом Вильгельма дать такую клятву. Папа Григорий так определяет свое отношение к Вильгельму в 1081 году: „Хотя английский король в некоторых своих действиях не показывает той степени преданности, на которую мы были вправе рассчитывать, однако он никогда не разрушал и не продавал храмов Божиих; он несет большие тяготы в стремлении управлять подданными в духе мира и справедливости; он отказывался принести какой-либо вред Апостольскому Престолу (хотя его к этому склоняли враги Креста и Христа); и он заставил священников развестись с женами (примирив их таким образом с нами) - всем этим он показал себя достойным Нашей благосклонности и уважения более других королей" (65).

К „другим королям" Григорий относил прежде всего императора Германии Генриха IV, который, в отличие от Вильгельма, не поддерживал программу папских реформ, хотя поддержал нормандское вторжение в Англию. Если бы Вильгельм действовал подобно Генриху, то Папа Григорий, несомненно, отлучил бы от Церкви и его, согласно догматическому принципу, изложенному им в письме от августа 1076 г.: „Если святой Апостольский Престол, обладая дарованной свыше властью управляет делами духовными, то тем паче надлежит ему управлять и земными делами". Если бы Вильгельм отказался от сотрудничества с папством, то нет сомнений, что Папа призвал бы его подданных повести против него „священную войну", подобно тому, как он поступил с Генрихом. Как сформулировал анонимный монах из Херш-вельда, „(Григорианцы) считают делом веры и долгом члена Церкви убивать и преследовать тех, кто сохраняет общение или поддерживает отлученного от Церкви короля Генриха и не желает содействовать (григорианской) партии" (66).

Вильгельм, однако, применяя грубую силу во внутренней политике и тонкую дипломатию во внешней достиг такого абсолютного контроля и над церковью и над государством, какого не достигал ни один из английских правителей (не исключая и Генриха VIII), и в то же время парадоксальным образом сохранял хорошие отношения с самым авторитарным Папой в истории.

Абсолютизм власти Вильгельма над Церковью весьма точно охарактеризован Эдмером Кентерберийским: „Политикой Вильгельма являлось установление и использование в Англии тех законов, к которым он и его предки привыкли в Нормандии. Повсюду в стране он ставил в епископы, аббаты и делал знатными таких людей, которые, будучи весьма низких достоинств и прежнего их положения (о чем всем было известно), проявили бы черную неблагодарность, если бы хоть в чем-нибудь ослушались короля. Поэтому все решения как в сфере духовной, так и земной принимались только после одобрительного кивка короля...

В частности, король не позволял никому на его территории принимать или исполнять какие-либо указания, исходящие от понтификата города Рима, без одобрения короля. Он не позволял никому принимать какие-либо письма оттуда, если они не были сначала показаны королю. Он также не позволял примасу королевства (т.е. архиепископу Кентерберийскому или Добернийскому), председательствующему на Соборе епископов, рукополагать кого-либо или же низлагать без предварительного согласия на то короля. Он не позволял никому из епископов без согласования с ним накладывать епитимию или отлучать от Церкви его баронов и военачальников за вину кровосмешения или прелюбодеяния даже в тех случаях, когда вина эта была очевидна и всем известна, т. е. запрещал применять к подобным лицам какие-либо принципы церковной дисциплины без его одобрения" (67).

В своем письме к Папе, в котором король отказывался принять требуемую от него присягу, он писал: „Я не желаю приносить эту присягу, потому что я никогда этого не обещал и никто из моих предшественников не приносил такой присяги предшественникам Вашим" (68). В том же письме он называет архиепископа Ланфранка буквально „мой вассал" (т.е. „не ваш, не Папы")!

С другой стороны, Вильгельм согласился на требование Папы выплачивать Риму т.н. „лепту св. Петра", т.е. пожертвование, взимаемое и ранее в Англии на добровольных началах, но теперь ставшее обязательной данью, возложенной Вильгельмом на плечи обнищавшего народа (что согласовывалось с политикой морального и экономического подавления англичан).

Таким образом, Папе оставалось ждать смерти Вильгельма для того, чтобы постепенно распространить на Англию свою личную власть, что и было завершено при короле Иоанне, Философия Рима была в данном случае таковой: короли приходят и уходят, а папство остается, Вильгельм уже сломил хребет английской нации и физически и духовно; тоталитарная структура англо-нормандского управления сочетавшая и светскую и духовную власть в руках короля, при простой замене главного правителя становилась идеальным и послушным механизмом „Викария Христа".

Таким образом, кощунственные декреты Папы Григория, принятые на Латорнском Соборе, хотя и не были формально узаконены в Англии, однако к их принятию там, в сущности, никаких препятствий не было. Эти декреталии гласили: „Папу не может судить никто; Римская церковь никогда не ошибалась и не будет ошибаться до конца света; Римская церковь была основана Самим Христом; только сам Папа имеет власть низлагать и поставлять епископов; только он имеет власть устанавливать новые законы, создавать новые епархии, разделять старые; он один имеет власть перемещать епископов; он один имеет власть созывать соборы и устанавливать новые каноны; он один имеет право изменять свои собственные решения; только он имеет право носить знаки императорской власти; он имеет право низлагать императоров; он имеет право освобождать их подданных от подчинения им; короли обязаны целовать туфлю Папы; папские легаты стоят выше всех епископов, даже если по церковной иерархии они стоят ниже; апелляция к папскому суду аннулирует решения всех других судов; правильно поставленный Папа, без всякого сомнения, становится святым заслугами св. Петра" (69). Читая это, вспоминаешь слова архимандрита Иустина Поповича: „История человечества знала три главных грехопадения человека: падение Адама, падение Иуды и падение Папы... Падение Папы заключалось в попытке заменить Богочеловека человеком" (70). Стараниями Вильгельма и Григория Англия отпала от почитания Богочеловека и заменила его почитанием человека.

Григорий не смирил своей гордыни и тогда, когда лежал умирая в ссылке в Салерно. „Я возлюбил правду и возненавидел беззаконие, - сказал он, - вот почему я умираю в ссылке". При этом монах, находящийся у его ложа, воскликнул: „Не в ссылке ты умираешь, ибо Бог даровал тебе в наследие язычников и их самые отдаленные земли".

Нет сомнения, что сказал бы первый Папа Григорий, апостол английской нации, услышав подобную исповедь. писал: „Всякий, кто посмеет назвать себя „вселенским епископом" является предтечей антихриста" (71)!. Так что, услышь он слова Григория Гильдебранда, он тут же низложил бы его и отлучил от Церкви как богохульника и разрушителя всего его труда. Но английский народ за некоторыми исключениями не последовал ни за Отцом Небесным, ни за своим земным отцом, который первый проповедывал им Евангелие.

И вот они пожинали плоды. Как писал Эдмер, „сколь многие из рода человеческого впали в ничтожество! Сыновья королей и герцогов и гордые владельцы земель были скованы цепями и кандалами и брошены в тюрьмы. У многих отсекли мечом руки и ноги, многие пострадали от болезней, многим выкололи глаза, так что, когда их освободили от тюрьмы, они все равно оставались пленниками мрака! Это были живые мертвецы, для которых солнце, радость всего человечества погасло навсегда. Блаженны те, кто находясь в этом состоянии, утешал себя надеждой на воздаяние в вечности; несчастны те, кто не имел веры,- они, лишившие себя Неба, лишились и земного богатства; для них вечная казнь началась уже здесь... „Ибо время начаться суду с дома Божия" (); и суд Божий был очень суров на некогда благочестивой Английской земле, особенно на Севере, который отказался помочь Харольду и с крайней жестокостью был опустошен Вильгельмом. Но затем Бог отомстил орудию своего гнева (). Когда Вильгельм умирал, как рассказывает нормандский монах Ордерик Виталий, он испытывал угрызения совести за свои дела: „Я не оставляю наследника английской короне, - говорил он, - но поручаю ее Самому Создателю, Которому сам я принадлежу и Который управляет всем. Ибо я не получил эту высокую честь по праву наследства, но вырвал ее силой у клятвопреступника-короля в отчаянной борьбе, пролив много человеческой крови, убивая и ссылая его приверженцев. Так я подчинил себе Англию. Я преследовал ее коренных жителей без всякой причины, будь то благородный или простолюдин. Я жестоко подавлял их. Многих я несправедливо обездолил; великое множество, особенно в графстве Йорк, погибло из-за меня от голода и меча. Из-за этого жители Дэйра и те, которые жили к югу от Хумбера, призвали короля Дании Свэйна на борьбу со мною и предали мечу Роберта Комнина и тысячи моих солдат за стенами Дурхэма, также и многих моих баронов и знатных рыцарей в разных других местах. Эти события так возмутили меня, что я набросился на северные графства, как разъяренный лев. Я приказал сжигать их дома и посевы и все их имущество без разбора и убивать их скот и лошадей, где бы они ни находились. Так я отомстил им, наслав на них голод, и, увы, совершив это, я стал варварским убийцей многих тысяч молодых и старых жителей этого края. Так как я в своем стремлении к трону этого королевства совершил множество преступлений, я не могу отдать его никому, кроме одного только Бога, чтобы после моей смерти не случилось худшего..." (72)

Но этой исповеди вряд ли было достаточно, чтобы искупить вину перед Богом. Как пишет Тьерри, на основе свидетельств Ордерика Виталия „события, сопутствовавшие похоронам Вильгельма, показали, что на нем все еще оставалась каинова печать. Увидев, что он умер (а он умер ночью), врачи и другие, бывшие с ним, вскочили на коней и ускакали в свои имения. Прислуга и вассалы низшего ранга, когда их начальники разбежались, собрали оружие, посуду, одежду короля и другие, вещи и даже сняли с него белье и тоже разбежались, оставив обнаженный труп на полу. Так тело короля лежало несколько часов... Потом некоторые священники, служители и монахи, вспомнив свои обязанности, приступили к погребальному обряду. Облачившись, взяв Распятие, свечи и кадила, они приблизились к телу и начали отпевание. Архиепископ Руанский по имени Гийом велел перевезти тело короля в Каен и похоронить в базилике Св. Первомученика Стефана, построенной по распоряжению Вильгельма. Но все его сыновья, братья, все его родственники отсутствовали при его кончине; не было ни одного его офицера; никто не позаботился о похоронах. Лишь один темный простолюдин из местных жителей по имени Херлуин по доброте душевной и по любви к Богу (так говорят историки) взял на себя хлопоты и расходы. Он нанял повозку и сопровождающих, перевез тело в порт на Сене и оттуда на барже вниз по реке, и потом по морю в Каен. Гилберт, аббат базилики Св. Стефана, пришел встретить гроб; к нему присоединялись многие священники и миряне; но внезапно случился пожар и процессия рассеялась. Погребение „великого вождя", „славного барона", как историки того времени называли его, было прервано и другими событиями. В этот день на погребение собрались все епископы и аббаты Нормандии. Вырыли могилу между алтарем и хорами, месса кончилась, настало время опускать гроб в могилу. Вдруг из толпы отделился человек и громко произнес: „Священники и епископы, эта земля моя, на ней стоял дом моего отца. Человек, за которого вы молились, отнял ее у меня, чтобы построить здесь свою церковь. Я никогда не продавал этой земли, не закладывал ее и не отдавал. Это мое право. Я заявляю это. Во имя Бога я запрещаю вам хоронить тело грабителя здесь и засыпать его моей землей". Сказавший эти слова был Асселин, сын Артура, и все присутствующие подтвердили справедливость его слов. Епископы попросили его подойти и заключили сделку: они предложили ему шестьдесят солей только за место погребения и в соответствующих размерах обещали заплатить за всю остальную землю. На этих условиях тело завоевателя Англии разрешено было предать земле. Оказалось, однако, что каменный гроб слишком узок; при попытке уложить тело в него, оно распалось. Несмотря на обилие фимиама и ладана, зловоние было так сильно, что люди с отвращением разбежались. Священники, торопливо закончив обряд, также поспешно покинули церковь" (73).

Библиография и примечания

1. Лучшим источником сведений о христианизации Англии является труд Беды Достопочтенного: „Церковная история английского народа". О св. Августине и крещении а р. Свэйл см.: Эндрю Филлипс. Православное христианство и Старая Английская церковь. 1996. С. 5-18.

2. Инициатор Миссии св. Григорий Великий был очень обрадован этой новостью. Он тут же написал об этом св. Евлогию, Патриарху Александрийскому, после чего отправил письмо св.Ад-густину: „Слава в вышних Богу и на земли мир, в человецех благоволение", ибо зерно пшеницы, упав на землю, умерло, чтобы не царствовать только на Небе, но чтобы царствовать и на земле, ибо Он Тот, Чьей Смертью мы живы; Чьей слабостью сильны; Чьим страданием избавлены от страдания; посредством любви Которого нашли то, что не искали" (Послание 28; переведено в „Никейские и после-никейские Отцы Церкви". Т. XII, Ч. 2).

3. См. также: Дж. Романидес. Франки, римляне, феодализм и догматы. Брулин. Массачусет. 1981; В.Мосс. Возрождение романизма // Православная Жизнь. Июль-август. 1992.

Отец Эндрю Филлипс (цит. соч. с. 15) ярко обрисовал начало романизации Англо-Саксонской Британии: „Король Этельберт и королева Берта, казалось, соперничали с Константином Великим. Поставив Кентербери во главе Церкви, они переехали в Рекулвер для строительства нового дворца. Рекулвер стал их новым Римом, подобно тому, как языческая Византия стала христианским центром - Новым Римом - Константинополем. Кентербери, английский Старый Рим, был отдан итальянскому митрополиту Августину. Тем не менее король Этельберт сохранил символически королевский монетный двор в „Старом Риме". Символически, потому что Кентербери был его сокровищницей как в духовном, так и в земном смысле. На монетах, которые здесь чеканились, были изображены Ромул и Рэм, и волчица на Капитолии. Этельберт стал одним из многих королей, признающих свою зависимость, хотя бы и формальную, от императора ромеев, примкнув, к цивилизации, источником которой являлся новый Рим (Византия). Один Бог, одна Церковь, одна Христианская Империя - такова была реальность того времени, несмотря на серьезные препятствия, различия в культуре, в образе мышления, в этническом происхождении и церковной практике. В общем и целом, Церковь была Едина и цивилизация одна. Мы знаем, что даже в XI веке английских епископов хоронили так же, как и византийских- сидящими на епископском троне. Знаем также, что греческие епископы нередко на склоне лет уходили на покой в английские монастыри (напр., малоизвестный архиепископ Константин в Малсбери) и что греческие праздники, такие как Введение во храм Пресвятой Богородицы (21 ноября) и Зачатие Пресвятой Богородицы св. прав. Анной (9 декабря) были внесены в английский церковный календарь.

4. Эндрю Филлипс. Православное христианство. С. 22; Х.Р. Лойн. Англо-Саксонская Англия и Нормандское завоевание. Лондон, 1970. С. 254; Г.Вард (Археология Кантиана. Т. XLV. С. 89) пишет, что в 1066 г. в одном только Кентербери было более 400 храмов.

5. Св. Эдуард сказал, что семь Спящих Отроков изменили положение: перевернулись с правого бока на левый, что возвещает грядущие бедствия.- См.: W. Malsberi. Gesta Regum Anglorum. Т.II. Р. 225.

6. Петр Ллевелин (Рим в средневековье. Лондон, 1996. С. 254) подчеркивает значение английских поселений. Он пишет, что во время понтификата Папы Паскаля (IX век) „в английской колонии Борго, близ Храма Св. Петра, дома по обычаю строили из дерева, и они сгорели в разрушительном пожаре, первом из многих, охватившем переполненный квартал вокруг базилики. Паскаль, встав среди ночи, поспешил туда босиком и сам руководил тушением пожара. Всегда заботливый к паломникам, он дал имущество саксонской общине и деньги на строительство новых домов".

7. Беда Достопочтенный умер в 735 году, успев перед самой смертью закончить перевод Евангелия от Иоанна на английский язык - возможно, вообще первый перевод Евангелия на иной язык, чем три священные языка-еврейский, греческий и латынь.

8. Р.Х.С. Дэвис. Нормандцы и их мифы, Лондон, 1976. С. 103.

9. Житие св. Данстана. Цит. по: Антоний Грансден. 1066-время всеобщих перемен. 1988. С. 48.

10. W. Matsberi. Gesta Regum Anglorum.

11. Житие короля Эдуарда // Средневековые тексты из собрания Нельсона. 1962.

12. Над могилой принца Альфреда видели свет, и там происходили чудеса, что свидетельствует о его безвинных страданиях. Могила его соратников была обнаружена в Гилдауне, в 1920 г.- См.: А.В.Г. Лоутер. Саксонское кладбище в Гилдауне. Археологическая коллекция графства Суррей. Т. XXXIX, 1929-1930. С. 1-50.

13. То, что английский принц бежал на это озеро в Северной России может показаться удивительным. Однако связи между „варягами" России, Скандинавии и Англии в Х веке были весьма активными и тесными, как это видно из житий королей Олафа Святого и Олафа Трюггвасона, равноапостольного. Некоторые русские историки (в частности, В.И. Паранин, свящ. Стефан Красовицкий) выдвигают гипотезу, что древний русский монастырь на Валааме на Ладожском озере, был основан британскими (возможно кельтскими) монахами.

Дополнение переводчика. Интерес представляет и само название „Ладога". Многие древние места в Англии начинаются с „Ллан". Слово „Алан" по-кельтски „монастырь". Одно из таких мест в устье Северна имеет два названия: „Лландарф" и „Лладога". Не является ли это двумя разными аббревиатурами одного и того же слова? Напр., слова „Лландогалф", что может означать „монастырь в заливе". Действительно, Лландаф расположен в глубоком заливе, равно как и монастырь на Валааме, будучи в заливе (ибо Ладога есть ни что иное, как продолжение финского залива, причем Карельский перешеек был некогда островом под названием „Рус", омываемым с юга протокой „Нева" и с севера протокой „Вуокса", которая теперь почти пересохла. Валаамский монастырь стоит в заливе и с точки зрения своего расположения на острове - в т.н. „монастырской бухте". Такое название монастыря могло расшириться на название всей этой части залива, имея хождение наряду с более древним языческим названием „Нево".

14. 1057 год. Многие в нормандской Франции подозревали семью Годвинов в устранении другого серьёзного претендента на престол. - См.: Г. Роне Эдуард Этелинг. Последняя надежда Англо-Саксонской Англии// История сегодня, 1984. Т. 34. С. 34-51.

15. Эдмер пишет, что когда Харольд попросил у короля разрешения поехать в Нормандию, чтобы освободить своего брата и племянника, которых там держали в качестве заложников (граф Годвин отдал их после неудавшегося переворота в 1051 году), король Эдуард сказал: „Я не буду в этом участвовать, но и не хочу, чтобы кто-то думал, будто я стараюсь тебе помешать. Я разрешаю тебе ехать, куда желаешь и смотреть, что ты можешь сделать. Но я предчувствую, что ты можешь навлечь беду на все королевство и позор на себя".

16. Житие Харольда / Пер. Уолтера де Грей Бирча. Лондон, 1885. Глава 9.

17. Первое было, когда св. Данстан отказался утвердить неканонический брак одного английского дворянина, разрешенный Папой. Св. Данстан сказал: „Я не нарушу даже под угрозой смерти власть моего Бога". - См.: В. Мосс. Святые Англо-Саксонской Англии. Сиэтл, 1993, Т. 2. Через несколько лет архиепископ Вулф-стан Йоркский заявил Папе протест по поводу требования последнего, чтобы английские архиепископы являлись в Рим для получения Паллиума (Омофора), и предостерег его от симонии. Вряд ли автор подобного предостережения мог верить в непогрешимость Папы. - См. Дороти Битурум. „Царская и церковная власть в начале XI века" // Англия до Завоевания. Кембридж, 1971.

18. Это, в свою очередь, создало полураскол в Английской церкви, так как несколько епископов отказались иметь общение со Стигандом и были хиротонисаны утвержденным Папой архиепископом Йоркским Олдредом, поскольку, как было сказано, Сти-ганд Кентерберийский был под запретом Папы. - См.: Уильям Малсбери. Житие св. Вульфстана. 1934. С. 27-28.

19. Проф. Дуглас отмечает, что Маврелиус ввел „новый и чужеродный элемент в Нормандскую церковь" - еретический элемент реформированного папизма. - См.: Д. Дуглас. Вильгельм Завоеватель. 1969. С. 121.

20. До 1054 года отношения между нормандцами и папством были враждебными. В июне 1053 армия Папы Льва IX потерпела поражение при Сивитате, и сам Папа Лев попал в почетный плен к нормандцам. „Но он всегда был их ярым врагом,- пишет проф. Дэвид Дуглас,- и в 1054 году он проклял их на своем смертном одре... Но потом Ирод и Пилат стали друзьями, и после 1059 года нормандские завоевания содействовали восстановлению латинского обряда и распространению папского влияния в Южной Италии" - См.: Д. Дуглас. Успехи нормандцев 1050-1100. Лондон, 1969. С. 132,155.

31. „Сохранения священного принципа монархии,- пишет Лойн,- при всех политических перепетиях, включая смену династий, являлось удивительным феноменом, поражавшим вдумчивых студентов, изучающих Англию XI века. Цит. по: X. Р. Лойн. Англо-Саксонская Англия... С. 214. Это преклонение перед монархией англичан сохранялось вплоть до XVI века. Как писал Шекспир (Ричард II, акт III, сц. 2):

Не смыть всем волнам яростного моря

Святой елей с монаршего чела.

И не страшны тому людские козни,

Кого Господь наместником поставил.

Даже в наше темное демократическое время раздаются голоса в пользу монархии. Так, напр., Си Эс Льюис пишет; „Монархия- это канал. Через который все жизненно важные элементы гражданственности-лояльность, освящение светской жизни, принцип иерархии, благородство, церемониал, преемственность-еще просачиваются и орошают засушливое пространство современного экономического государственного управления" („Мифы и факты" // Бог на скамье подсудимых: Очерки по теологии. 1979).

60. Правило IV Поместного Собора Гангрского гласит: „Аще кто о пресвитере, вступившем в брак, рассуждает, яко недостоин причащатися приношения, когда таковый совершил литургию, да будет под клятвою". Правило 13 VI Вселенского Собора гласит:

„Понеже мы уведали, что в Римской церкви, в виде правила, предано, чтобы те, которые имеют быти удостоены рукоположения в дьякона, или пресвитера, обязывались не сообщатися более с женами: то мы, доследуя древнему правилу Апостольского благоустройства и порядка, соизволяем, чтобы оставалось сожитие священнослужителей с их женами, не лишая их взаимного в приличное время соединения".

61. Р.Эмерсон. Письма св. Бонифатия. Нью-Йорк, 1973. С. 84.

62. Уильям Малсбери. Житие св. Вульфстана. С. 8.

63. Ньюмэн. Жития английских святых. Лондон, 1901. Т. 5. С. 34-36.

64. „Было бы хорошо, если бы веяния, исходящие от папства, с которым у Англии традиционно тесные связи, принесли бы в эту страну новый реформаторский дух и организацию; однако исторический факт таков, что реформа явилась прямым следствием норманского завоевания". - См.: Р. Аллен Браун. Нормандцы и Нормандское завоевание. 1985. С. 91.

79. Вот как Джон Годфри описывает битву за город в 1204 году: „франки приставили две лестницы к башне дамбы около Влахерна, и два рыцаря и два сержанта с отрядом из 15 воинов сумели взобраться на стену. „Но они встретили сопротивление со стороны англичан в датчан, и последовавшая битва была тяжелой и жестокой,- пишет Виллардуэн,- и храбрость англодатчан пробудила отвагу в смятенных войсках, засевших внутри башни, и они сами ринулись в бой" (Дж. Годфри. 1204: Нечестивый крестовый поход. 1980. С.107).

80. Греческий источник XV-го века сообщает, что „варяги" в подобных случаях ударяли боевыми секирами друг о Друга, отчего стоял сильный звон.

81. Эндрю Филлипс. Православное Христианство и... С. 30-33.

82. Более подробно об англичанах в Константинополе см.: Дж. М. Хасси. Византийский мир; Эдвин Пирс. Падение Константинополя. Нью-Йорк, 1975; Дж. Годфри. 1204: Нечестивый крестовый поход.1980.
Сердечно благодарим всех тех, кто откликается и помогает. Просим жертвователей указывать свои имена для молитвенного поминовения - в платеже или письме в редакцию.

«Это были старые необразованные люди. Они сказали мне, о чем думали; и их мысли были словно небесные звезды и дикие воды. В своей жизни я не слышал слов прекраснее, чем те, что слетали с уст тех неграмотных людей. Это была поэзия благодати Божией».

(Из письма одного английского методистского священника о рыболовах из деревни Ли-Он-Си в Эссексе, которые во время Второй мировой войны героически спасли многочисленных британских солдат, застрявших на пляжах Дюнкерка).

Если мы примем во внимание слова царя Давида, что в жизни человеческой 70 лет, то заметим, что всего 14 человеческих жизней тому назад Английская церковь была неотъемлемой частью единой Православной Церкви Христовой. На протяжении почти пяти столетий Английская церковь находилась в полном общении с остальной частью Православной Церкви. Имели место и близкие контакты с Восточным христианством. Так, один из ранних архиепископов Кентерберийских - святитель Феодор из Тарса - был греком; в конце X века в Англии жили греческие монахи, и был один греческий епископ; Гита, дочь последнего православного короля Англии Гарольда II, впоследствии вышла замуж за князя Владимира Мономаха в Киеве. Очевидно, что за такой долгий период (почти полтысячелетия) православная вера способствовала формированию определенного образа жизни английского народа и монархии. Очевидно также, что фрагменты православной традиции (ибо вера в Англии была православной, хотя и не византийской) сохранялись в Англии и после трагических событий XI века. В середине XI века Британские острова особенно пострадали от папских реформ Западных церквей, так как за ними последовало спонсированное Римским папой кровавое норманнское завоевание Англии 1066 года. Примерно через 400 лет Англии пришлось пережить и не менее кровавую реформацию, проведенную такими тиранами, как Генрих VIII, Елизавета I и иконоборец Кромвель. Все это способствовало уничтожению духовной культуры, отказу от почитания святых, умалению значения церковной традиции и отходу от православного образа жизни. Тем не менее, нельзя сказать, что отказ Англии и других западноевропейских стран от православной традиции происходил повсюду с одинаковой скоростью.

Начиная с XI века Англия переживала периоды как взлета, так и падения в духовной и культурной жизни. В периоды взлета процесс апостасии замедлялся, а в периоды падений - наоборот, ускорялся. Во времена духовного и культурного взлета в жизни английского народа, руководимого Христом, Его пречистой Матерью, святыми английской земли и своим ангелом-хранителем, преобладали молитва, пост, покаяние и любовь к Евангелию. Наоборот, во времена апостасии английский народ забывал о своих духовных и культурных традициях и отказывался от своего Божественного призвания. Когда мы вглядываемся в наше прошлое, некоторые взлеты и падения сразу становятся очевидными, а сегодня, как нам думается, апостасия английского и других западноевропейских народов постоянно нарастает, и мы все быстрее и быстрее движемся к апокалипсису.

Следует сказать, что сам корень причины отпадения Запада от православной веры, то есть учение о Filioque, в своем практическом применении означает, что процесс апостасии Запада является постепенным. Негативные практические последствия Filioque постепенно проникали в жизнь людей и понемногу изменяли формы благочестия. Поэтому православное наследие первых веков христианства в Англии хотя и сохранилось, но фрагментарно. Эти фрагменты или следы Православия можно увидеть прежде всего в жизни сельского народа: в народной мудрости, в народных сказках, баснях и пословицах, в некоторых до сих пор поддерживаемых церковных и народных традициях. Все, что связано с традицией, всегда оказывается сильнее вечно меняющихся веяний, религиозной апостасии и рационального мышления, являющихся следствиями Filioque. Христианская вера, воплощенная в христианском образе жизни, может укорениться в городах только тогда, когда городская «культура разума» проникнется сельской, традиционной и популярной культурой простосердечных жителей провинции. В Западных странах это в некоторой мере реализовалось лишь в XIX веке. И даже в наши дни и здесь, и там можно встретить отдельных людей, отвергающих модернистский рационализм современных городов. Такие люди особенно сохранились в маленьких деревнях, где нет ничего кроме черно-белых домиков с соломенными крышами, старой саксонской церкви, гостиницы и местного клуба.

Лично я до сих пор знаю пожилых людей, считающих (через семейную традицию) единственным верным календарем. В Англии юлианский календарь был заменен на григорианский в 1752 году. После второго сентября сразу наступило четырнадцатое, и многие люди взбунтовались, а некоторые и до сих пор считают, что месячную аренду надо платить лишь за 19 дней! До недавнего времени юлианский (или старый) календарь англичане называли «английским стилем», а григорианский, или новый календарь, называли «римским стилем». В старых книжках до сих пор можно найти такой стих: «В семьсот пятьдесят втором наш стиль изменили на папский, но мы не согласны с таким стилем». В семьях моих знакомых фермеров в Восточной Англии до Второй мировой войны Рождество всегда отмечали по «старому стилю». По «старому стилю» также праздновали Михайлов день (Michaelmas - день памяти архангела Михаила). В некоторых районах Англии приходские и другие церковные праздники (fetes, wakes) до сих пор празднуются по «английскому стилю». Некоторые благочестивые англичане знают от своих дедов и прадедов, что дата празднования Пасхи в Англии чаще всего оказывается неверной. Эти люди, хотя и не принадлежат Православной Церкви, но чувствуют церковную традицию лучше, чем некоторые современные православные - так называемые «новостильники».

Сейчас я хотел бы рассказать о тех традициях, которые либо видел сам, либо читал о них в книгах. Все эти традиции восходят к тому времени, когда Англия была частью единой Православной Церкви в I тысячелетии. В первую очередь хотелось бы заметить, что большинство этих традиций связано с праздником . В Англии всегда верили, что весь мир призван праздновать рождение Спасителя. Англичане считали, что каждый год в тот момент, когда начинается праздник Рождества, реки останавливаются и птицы замирают в полете. В тот момент начинали звонить колокола всех церквей и даже тех, которые были смыты морскими волнами (например, церкви города Данвич в графстве Саффолк и собор святителя Вилфрида в Селси в Западном Сассексе - все они уже давно были смыты морем). А после этого момента собаки начинали лаять, птицы - петь, и даже пчелы (согласно легенде) начинали жужжать, а петухи - кукарекать. Вся природа начинала прославлять воплотившегося на земле Творца и Спасителя. В Англии даже существовало поверье, что младенец, родившийся на праздник Рождества Христова (или в любое воскресенье), никогда не утонет.

Еда на Рождество тоже символическая. Так, Рождественский пудинг содержит 13 ингредиентов - один для Христа и по одному для каждого из апостолов. Рождественский сладкий пирожок с начинкой (начинка может быть из цукатов, изюма, миндаля, яблок и т.д.) традиционно был овальной формы и напоминал нам о яслях, в которые был положен родившийся Иисус, а также о гробе Господнем. Но, начиная со времени Кромвеля (который пытался запретить печь Рождественские пирожки), этот пирог стал иметь круглую форму. Первоначально пирожок делался с мясом и разными специями, а каждая его составная часть символизировала новые качества, которые принесло Рождество Христово. Традиционно рождественские пирожки вкушали в полном молчании и размышлении о значении рождения Спасителя. Сегодня эта традиция уже не соблюдается, хотя люди до сих пор делают паузу и говорят друг другу рождественские пожелания, прежде чем съесть первый кусок рождественского пирожка. Считалось, что каждый съеденный кусок этого пирога означал каждый счастливый месяц в следующем году. До сих пор в Англии соблюдается обычай оставлять кусок рождественского пирожка на целый год.

Английские рождественские песенки (carols) первоначально были очень разнообразными и содержали православный богословский смысл. Они напоминали русские колядки и сербские рождественские народные песенки. В прошлом все церковные праздники в Англии сопровождались песнями. Сегодня исполняются только рождественские песенки, большая часть которых приобрела современную форму в викторианский период, хотя некоторые из них до сих пор звучат на древние мелодии.

После Рождества одним из крупных праздников был день невинно убиенных младенцев (Childermas), в который, насколько мне известно, до сих пор практикуется «приглушенный» звон колоколов. Этот праздник очень важен с богословской точки зрения, так как прославляет святость хотя и некрещенных, но мученически убиенных младенцев. Возможно, этих младенцев можно сравнить с теми миллионами нерожденных младенцев, которых убивают посредством абортов. В целом, английская практика колокольного звона весьма уникальна и, несомненно, отражает древние исконно православные традиции.

(Candlemas - дословно «праздник свечей», так как в некоторых англиканских храмах на Сретение совершается благословление горящих свечей), отмечаемый 2 февраля - на сороковой день после Рождества Христова - когда-то широко отмечался в Англии и был одним из любимых праздников. Англичане также называют его «Днем очищения Марии». Сегодня сохранились некоторые связанные со Сретением поговорки, а также такие названия, как «Сретенский звон колоколов», «Христов цветок», «прекрасные девы февраля» и «цветы очищения» (последние три являются ласковыми названиями подснежников).

Существовали также традиции, связанные с воспоминанием о детстве Христа. Так, англичане верили, что можжевельник обладает особыми защитными свойствами, так как, по легенде, это дерево защитило Младенца Христа во время бегства в Египет. И сегодня охотники верят, что лисы и зайцы, за которыми ведется охота, находят себе убежище под этим деревом, как было и с младенцем-Иисусом. Лаванда, согласно поверью, приобрела свой сладкий ароматный запах потому, что Богоматерь сушила пеленки младенца-Христа на кусте лаванды.

Несмотря на реформацию и иконоборческий период в истории Англии, Пресвятая Дева до сих пор присутствует в английских традициях. Неслучайно Англия некогда была известна как «приданое Марии», так же как и Россия перед революцией была названа «домом Пресвятой Богородицы». Сегодня у нас остались красивые названия праздников, связанных с Богородицей. Так, праздник Благовещения в Англии до сих пор называется «Днем Богородицы» (Lady day - дословно «день Госпожи»), праздник Успения Пресвятой Богородицы звучит как «Богородица урожая» (Our Lady in harvest - дословно «Наша Госпожа урожаев»), а праздник Зачатия праведной Анною Пресвятой Богородицы по-английски звучит как «Богородица декабря» (Our Lady in December - дословно «наша Госпожа декабря»). Божья коровка (насекомое) по-английски звучит как «птица Богородицы» (Lady bird - дословно «птица Госпожи»). Ряд видов насекомых, рыб, а особенно цветов и других растений названы в честь Девы Марии. В честь Богородицы названы такие цветки, как аронник пятнистый (Our Lady"s smock - «Сорочка нашей Госпожи»), бархатцы и ноготки (marigold - «золото Марии»), а также лютик «Lady bell - «колокольчик Госпожи»). Некоторые виды фиалок, кислицы, таволги, пастушьей сумки и других растений в английском языке тоже названы в честь Божией Матери. Как было бы достойно украшать некоторыми из этих цветов иконы Богоматери в Богородичные праздники и дни, когда отмечается память отдельных Ее икон! Вполне возможно, что в прошлом такая практика имела место, и именно от нее некоторые цветы получили свои названия. Великий историк и духовный писатель преподобный Беда Достопочтенный в VIII веке назвал белую лилию (по-английски «Madonna lily», или «Mary lily» - «лилия Марии») эмблемой праздника Успения Богородицы.

Современная традиция, состоящая в том, что невесте в день своего венчания следует быть одетой в голубую одежду, восходит к литургической традиции, согласно которой священники служат в облачениях голубого цвета на Богородичные праздники. Если в день свадьбы невеста одета в голубое, то этим она фактически испрашивает у Богородицы благословение на брак. Поистине ужасно то, что прежнее глубокое почитание Божией Матери сегодня уже почти сошло на нет или сильно извращено. Так, современное ругательство «bloody» («проклятый») когда-то не было таковым и имело первоначальную форму «By our Lady», то есть «(во имя) нашей Госпожи». Таким образом, сегодня это слово фактически является богохульством!

Несмотря на реформацию и иконоборчество у англичан все же осталось некоторое понимание слова «образ» (то есть «икона»). Например, в Эссексе до сих пор существует выражение: «Он - плохой образ», или «Что ты за образ такой?» Этими словами жители Эссекса словно спрашивают, можно ли увидеть образ (икону) Божий в том или ином человеке или нет.

После реформации в Англии вместо иконописи была распространена вышивка разными стежками, одними из самых распространенных мотивов были библейские изречения и пословицы, такие как «без труда нет плода», «приходится мириться с тем, чего нельзя исправить». Подобные образцы вышивки еще практиковались в начале XX века.

Названия многих цветов в английском языке также связаны со Спасителем и святыми. Так, смолевка розовая благодаря своим мягким, бархатным листьям получила в английском языке второе название - «фланель нашего Спасителя»; зверобой по-английски называется также «растение святого Иоанна» и «борода Аарона»; коровяк обыкновенный, называемый также медвежье ухо, англичанам известен как «ветка Аарона», или «ветка Адама», или, реже, «посох Петра»; колокольчик средний известен в Англии как «кентерберийский колокольчик»; крестовник на английском языке звучит как «растение святого Иакова»; астра по-английски звучит как «маргаритка праздника архангела Михаила» (так как она цветет в день его памяти); примула в Англии также известна как «растение святого Петра». Кстати, пикша на английском языке также называется «рыбой апостола Петра», поскольку, согласно легенде, упоминаемая в Евангелии от Матфея (Мф.17: 27) рыба со статиром во рту, которую поймал святой Петр, была именно пикшей. По преданию, апостол Петр двумя пальцами оставил на спине у пикши отметины. В Шотландии обыкновенную гагу называют «утка святого Кутберта», потому что , подвизавшийся на острове Линдисфарн на северо-востоке Англии в VII веке, кормил этих птиц и особенно их оберегал.

Очень многие английские традиции связаны с Великим постом и Пасхой. Субботу перед началом Великого поста англичане называли и называют «яичной субботой», так как в тот день верующие должны были израсходовать все яйца (а все мясо к тому времени они уже израсходовали). Известна пословица: «свадьба в Великий пост - вся жизнь в покаянии» - она напоминает о том, что церковь запрещает венчаться во время постов. Другая пословица: «После каждого Рождества наступает » напоминает о цикличности церковного календаря и о чередовании периодов праздников и постов в течение года, а также учит нас трезвению. Желтый нарцисс до сих пор иногда называют «великопостной лилией». Традиционное кушанье, которое готовили во время поста, называлось великопостным пирогом. Весь период Великого поста для англичан был так называемым «мраморным сезоном». Они клали в горшок кусочек мрамора и оставляли его там до Страстной пятницы. Кусок мрамора напоминал камень, отваленный от гроба Господня во время Его Воскресения. Эта традиция существовала в Англии до недавнего времени.

Вербное воскресенье в Англии называется пальмовым воскресеньем, потому что англичане на этот праздник используют пальмовые ветви. Вход Господень в Иерусалим в народе также называют фиговым воскресеньем, так как в этот день фиги (плоды пальм) употребляли в пищу - их клали в пироги и пудинги. К ослам в этот день относились с особой заботой. Англичане верили, что отметины в виде креста на спине у ослов существуют потому, что Сам Господь въехал на ослике в Иерусалим. Верующие особенно чтили Страстной четверг и Страстную пятницу. Во времена моего детства в были закрыты все магазины, а работали только пекарни, поскольку в них пекли горячие крестовые булочки (о них мы поговорим ниже). Страстную, или Великую пятницу англичане называют «Good Friday», то есть «благая» пятница - здесь слово «благая» употреблено в том же смысле, в каком мы называем Евангелие «Благой вестью». Плотники никогда не использовали дерево бузину, так как считалось, что иуда повесился на этом дереве. Бузину в народе также называют «дерево Иуды». Осину английский народ часто называл «дерево трепета», поскольку, согласно одной из версий, Христос был распят на кресте, сделанном из осины. Поэтому, как верят англичане, это дерево до сих пор «трепещет», то есть трясется от стыда и страха. Гора Скиррид в Уэльсе издавна называется «священной горой». Существует поверье, что эта гора раскололась пополам во время сильного землетрясения, начавшегося в момент Воскресения Христа. Большая расселина на склоне этой горы до сих пор привлекает к себе внимание. В пограничном районе между Англией и Уэльсом церкви строили только на земле, принесенной с этой горы. Немного землицы с горы Скиррид сыпали и на гробы умерших в память о Воскресении Христа и в знак о будущем всеобщем воскресении.

Еще одной связанной со Страстной пятницей традицией на юге Англии являются прыжки через скакалку. Сама скакалка символизирует веревку, с помощью которой повесился Иуда.

Как и Рождество, Страстная пятница и всегда считались в Англии особыми днями вселенского масштаба. Весь тварный мир принимает участие в этих событиях. Считается, что боярышник стонет на Страстную пятницу, потому что, как предполагают, терновый венец Спасителя был сплетен из боярышника. Если фиалка склоняет голову на Страстную пятницу, то это значит, что на нее упала тень креста, на котором распят Иисус. По легенде, у певчей птички зарянки красная грудка потому, что она вырывала шипы из тернового венца Иисуса Христа и была обагрена его кровью. По другой версии, это была не зарянка, а щегол или снегирь. Выражение «постучать по дереву», или «дотронуться до дерева» связано с обычаем прикасаться ко кресту (древу) для защиты от зла или лукавого. До сих пор в Англии по традиции на Страстную пятницу едят горячую крестовую булочку (это сдобная булочка с корицей, на верхней ее корке крест из теста или сахарной глазури, перед едой она подогревается). Эта булочка обладает целебными свойствами, а жители многих районов Англии до сих пор благоговейно вкушают эту булочку, так же как православные христиане вкушают просфоры или литийные хлеба, раздаваемые на всенощном бдении. Во второй половине XX века один пекарь из графства Херефордшир сказал следующее: «Пекари - важные люди. Мы присутствуем и при рождении, и при смерти нашего Господа. Мы печем и сладкие пирожки с начинкой на Рождество, и горячие крестовые булочки на Страстную пятницу». Люди верили, что на Страстную пятницу особенно благословляются некоторые дела. Люди считали, что если в полдень посеять семена, то цветов вырастет вдвое больше посеянных семян (символ новой жизни и воскресения). На протяжении многих лет англичане замечали, что хлеб, испеченный в Страстную пятницу, остается свежим весь следующий год. Другой древний обычай не велит шить в Страстную пятницу - все равно ничего не получится.

Как и в России, в Англии существовала практика освящать в церкви пасхальные яйца на праздник Христова Воскресения. В некоторых районах Англии еще сохранилась древняя детская игра - катание пасхальных яиц на открытом воздухе. Соревнующиеся скатывают яйца с пригорков или небольших холмов. Выиграет тот, кому удастся, не разбив яйцо, катнуть его дальше всех. Яйцо тоже символизирует камень, отваленный от гроба Спасителя. Пасхальное воскресенье в Англии также часто называют «Божьим воскресеньем», или «Святым воскресеньем». В этот день было принято надевать новую одежду как символ обновленной жизни. После Пасхального богослужения англичане по традиции вкушают Пасхальную трапезу - «пасхальный завтрак» (Easter breakfast; кстати, слово «breakfast», означающее «утренний завтрак», дословно переводится как «нарушение поста», «разговление»). Пасхальная трапеза обычно начинается около полудня. Она традиционно состоит из покрашенных в красный (и только красный!) цвет яиц и главного Пасхального блюда - молодого ягненка, причем, самого лучшего кентерберийского. Ягненка едят с мятным соусом, напоминающим о горьких страданиях агнца Божия, то есть воскресшего Спасителя, на кресте. Заметим, что ягненок является традиционным греческим блюдом в этот день.

В Англии также существовал обычай на Пасху вставать до восхода солнца и на рассвете полюбоваться тем, как солнце пляшет и играет (переливается разными цветами), прославляя воскресшего Господа. Эта традиция существовала и в России. Некоторым удавалось Пасхальным утром увидеть силуэт агнца на фоне диска восходящего солнца. Скептикам объясняли, что если они не увидели пляшущее солнце, то это значит, что лукавый смог их перехитрить и поставить в качестве преграды холм, чтобы загородить солнце. В некоторых районах люди предпочитали смотреть на солнечное отражение в прудах и наблюдать за тем, как «солнышко пляшет и играет на воде, а ангелы, бывшие при Воскресении, парят в лучах солнца».

Многие английские народные приметы, связанные с погодой, тоже относятся к празднику Пасхи. Например: «Какой бы ни была погода на Пасху, она благоприятно отразится на урожае», «Если на Пасху светит солнце, то оно будет светить и на Троицын день», «Если в Пасхальное воскресенье идет дождь, то он будет идти каждое воскресенье до праздника Троицы», «Если на Пасху всё бело (идет снег), то на следующее Рождество все будет зелено». Связь одного великого церковного праздника с другим через погоду говорит о присущем верующему народу литургическом чувстве.

В Англии всегда (и до сих пор) принято украшать церкви на Пасху тисовыми деревьями. Тисы живут до тысячи лет и больше и, следовательно, символизируют вечную жизнь и самого Христа. Тисы растут на многих церковных кладбищах Англии. На пасху люди имели обыкновение украшать цветами могилы своих покойных близких - усопшие не забывались. Даже в наше время многие кладут цветы на могилы в день праздника Пасхи.

В 1991 году Православная Церковь отмечала «Кириопасху», то есть Пасху, выпадающую на 7 апреля - день Благовещения. А на этот праздник есть одна старая поговорка: «Когда Пасха падает в подол нашей Госпожи, то пусть Англия ожидает несчастья».

Народ праздновал Пасху всю Светлую (Пасхальную) седмицу, а в понедельник и вторник второй недели по Пасхе отмечался праздник под названием «hocktide». В этот праздник в английских деревнях был обычай, когда жители деревень осторожно поднимали над землей и слегка подбрасывали лиц противоположного пола (или просто любого другого жителя деревни) со словами «Иисус Христос снова воскрес!». Этот странный обычай, вероятно, символизирует будущее всеобщее воскресение мертвых (недаром этот праздник фактически совпадает с русским праздником Радоницы). Вообще, слово «Пасха» (по-английски - «Easter») происходит от слова «восток» и буквально означает «подъем», «восхождение» - будь-то воскресение, или восход солнца, или поднятие соков у растений от корней в ствол ранней весной.

Всегда благочестиво праздновался английским народом в прошлые времена. Если в этот день лил дождь, то люди благоговейно набирали дождевую воду в сосуды и пили. Народ верил, что своим Вознесением Господь благословил небо и, следовательно, в этот день дождевая вода обладает целебными свойствами. До сих пор знаю некоторых людей, которые поддерживают эту традицию. Существовало также поверье, что в праздник Вознесения нельзя стирать одежду, потому что этим можно нечаянно «смыть жизнь одного из членов семьи».

(по-английски - «Whitsun») тоже отмечался всеми англичанами. Его название переводится как «белое воскресенье». Объясняется это тем, что многие в этот день принимали Святое Крещение и носили белые крещальные сорочки. Другим объяснением названия «белое воскресенье» является Свет (то есть Святой Дух), снизошедший на апостолов в день Пятидесятницы. В графстве Сомерсет (известном также как «Божья земля») женщины в день Пятидесятницы вдевали себе в обувь белые ленточки. Иногда женщины носили в этот день белый цветок, например, маргаритку. Колокола, звонившие на праздник Сошествия Святого Духа на Апостолов, украшались красными лентами - они напоминали верующим о языках Небесного пламени, в виде которых в день Пятидесятницы сошел Святой Дух. Главными блюдами на этот праздник в Англии всегда были телятина (в Библейском смысле - «откормленный теленок») и крыжовенный пирог. После изменения календаря в 1752 году началась проблема с крыжовником, так как он не успевал созреть к такой «ранней» Пятидесятнице. Как говорит один старый стих: «Если хотите крыжовенный пирог накануне Пятидесятницы, то подрежьте старое дерево накануне Рождества».

Хотя после реформации почитание святых официально прекратилось, и многие связанные с ними традиции были окончательно утеряны, все же память о некоторых святых до сих пор присутствует в жизни английского народа. Существует, например, громадное число поговорок, связанных с днями памяти святых, временем посева и погодой. Самые известные поговорки связаны со (+862, память 2 июля ст. ст.): «Если на Свитина дождь, то лить ему сорок дней», «Если на Свитина ясная погода, то дождя не будет еще сорок дней», «До дня святого Свитина не стоит пробовать яблоки на вкус». О днях памяти святых и времени посева существует столько поговорок, что им можно было бы посвятить целую статью. Ограничимся лишь несколькими из них: «На Давида и Чеда сейте горох, хорош он или плох» - это значит, что нельзя сеять горох позднее 1 марта (день памяти святого Давида Уэльского - VI век) или 2 марта (день памяти святителя Чеда Личфилдского +672); «В день святого Варнавы (11 июня) пора косить траву»; «Варнава яркий - самый длинный день и самая короткая ночь». Все эти поговорки свидетельствуют об имевшей место в далеком прошлом миссионерской работе монахов, учивших крестьянский народ, как запоминать дни памяти святых. Вот еще несколько поговорок: «О густой, высокой и сладко пахнущей лаванде лучше всего заботиться в день святого Павла», «На Благовещение заройте старую солому в землю - и, к великому счастью, у Вас будет тройной урожай», «За обильный урожай картофеля благодарите Отца и Сына и Святого Духа», «Сейте петрушку точно в день Благовещения и не забывайте сеять ее подальше от ревня и вики», «Сейте конские бобы на Сретение: один для вороны, другой для грача, третий сгниет, а четвертый благословит Бог - и он не пропадет», «Слава святому Иоанну Крестителю, потому что на бессмертнике только что набухли почки». Но после 1752 года, когда календарь был сдвинут на 12 дней, эти поговорки в большинстве своем потеряли актуальность. Например, до 1752 года день памяти апостола Варнавы совпадал с самым длинным днем в году - сейчас же это обычный день. Период сентября, который в России называют «золотой осенью», или «бабьим летом», в Англии до сих пор называют «маленьким летом святого Мартина», или «маленьким летом святого Луки». Выражение «By George», употребляемое в Англии по сей день, первоначально выражало обращение к великомученику Георгию Победоносцу - святому покровителю Англии. Этой коротенькой фразой англичане молили святого Георгия о помощи в затруднительных ситуациях и просили у него молитв. Сегодня эта фраза может переводиться как «Боже мой!», «Ей-Богу!», «О Боже!», «Видит Бог!», «Честное слово!», «Вот это да!».

После реформации в Англии почти не практикуется и крестное знамение. Напоминаниями о нем являются лишь перекрещивание пальцев наудачу и традиционное торжественное обещание школьников «Перекрести мое сердце, надеюсь, что не умру». В Англии еще остались такие хозяйки, которые всегда совершают крестное знамение перед тем, как печь хлеб, пирог или пирожное, чтобы выпечка получилась хорошей. Надо заметить, что они совершают крестное знамение по-православному, а новая католическая традиция крестного знамения появилась лишь 200 - 300 лет назад. Некоторые люди до сих пор помещают кочергу и щипцы камина крест-накрест, чтобы камин не начинал дымить. До XIX века англичане устанавливали кресты на порогах, в перемычках дверей и окон и на подоконниках, чтобы отогнать от дома нечистую силу. В дни свадеб мельники имели обыкновение останавливать крылья ветряных мельниц в положении прямого креста - одно крыло параллельно земле, другое перпендикулярно (заметим, что получался крест святого Георгия, а не крест святого Андрея!).

У христиан Англии есть и много традиций, связанных с рождением и смертью. Например, некоторые до сих пор верят, что ребенок, родившийся во время звона церковных колоколов перед началом третьего, шестого, девятого часа, литургии или вечерни, получит особое благословение Божье. Англичане также видели особую важность в посещении женщиной храма на сороковой день после родов для «очищения» - самое лучшее лекарство от послеродовой депрессии. Первое, что всегда клали в колыбель младенца, это Евангелие. В Линкольншире до недавнего времени существовала традиция (которую можно назвать суеверием) проходить обряд конфирмации дважды, поскольку верили, что он может излечить от ревматизма! В пограничных районах Англии с Шотландией и Уэльсом верили, что конфирмация может исцелить люмбаго (прострелы в спине - прим. пер .) и ишиас. В графстве Нортумберленд был обычай класть в приданое жениху и невесте похоронные одежды. Этот обычай существует у благочестивых румынских крестьян по сей день. На западе Англии был обычай класть в гробы покойных руту душистую, иссоп и горькую полынь в знак их покаяния в содеянных за всю жизнь грехах. Как далеко ушли мы сегодня от того благочестия!

Несмотря на более чем 400-летний период протестантизма в некоторых сельских районах Англии до сих пор принято есть рыбу по пятницам. Этот обычай немного напоминает практику православных поститься по средам и пятницам.

Что касается благословений, то не следует забывать, что само выражение «до свидания» (по-английски «good-bye!») первоначально имело форму «с Богом» (дословно «Да пребудет с тобой Бог!», по-английски «God be with you»). До реформации англичане редко говорили «спасибо» (по-английски «thank you»: буквально - «благодарю Вас»), но выражали благодарность словами «помилуй Господи (Вас)!». До сих пор некоторые жители Лондона употребляют это выражение.

По сей день в Англии существует короткая молитва перед отходом ко сну под названием «Белый Отче наш»: «Матфей, Марк, Лука и Иоанн! Благословите постель, на которой я лежу». Помню, как меня учили этой молитве в детстве.

Стоит упомянуть и еще об одном старинном обычае, связанном с эссекскими пастухами. Когда они умирали, то в гроб в их руки клали немного овечьей шерсти. Пастухи верили, что если на Страшном суде у них спросят, почему они ходили на службу не каждое воскресенье, то они ответят, что, подражая любимому ими Христу, они пасли свои стада.

Одни из самых замечательных христианских традиций в Англии связаны, конечно же, с милосердием. Мне много раз рассказывали люди, как в нашей деревне бедняки регулярно готовили лишнюю порцию еды на обед. И это было в период великой депрессии, когда, например, вся еда моего отца состояла из двух корок хлеба и бульона из кубиков «Оксо» в день. Никто теперь не знает, для кого готовили лишние порции, но, скорее всего, они предназначались бродягам, нищим и безработным, которые могли проходить мимо домов этих благочестивых людей и получить порцию обеда со словами: «Да благословит Вас Бог!». Если это не Православие, то я не знаю, что это такое.

В этих остатках православной традиции, подобных крохам со стола господ, падающим женщине хананеянке, мы видим, что Господь никогда не оставляет искренних и благочестивых людей, как бы далеко их «лидеры» ни завели их от Православной Церкви. Хотя эти люди лишены духовного богатства православной традиции, их не забыл Господь, ибо «Дух дышит, где хочет, и голос его слышишь, а не знаешь, откуда приходит и куда уходит» (Ин.3:8).

В прежние времена Англию называли «веселой» (по-английски «merry»), но веселой не в современном, а в древнем смысле этого слова, - то есть «блаженной», «освященной». Все эти традиции поистине освящали английскую землю. Господь сам никогда не оставляет людей - это люди могут оставить Господа. Древние английские традиция и культура провозглашали, что весь тварный мир с Господом и участвует в радостях Небесного царства. Земля для того и создана, чтобы звать нас к Богу. Всё, что существует здесь, является лишь отражением нематериального, духовного мира, находящегося за пределами того мира, в котором мы живем.

Недаром слово «православный» на староанглийском языке звучало как «верный». Сейчас, когда Англия стоит на перекрестке и может повернуть либо на «Запад» - к маммоне, либо на «Восток» - ко Христу, будем надеяться, что все эти традиции помогут Англии сделать правильный выбор. Так пусть однажды описанные выше и все остальные традиции восстановятся и воссоединятся, став, как это и было раньше, частью святой православной веры и Церкви. Да будет так, о Господи, да будет так!

История православия в Англии насчитывает уже более 1400 лет.

Большинство людей воспринимают православие исключительно как традиционную религию России и Восточной Европы. Но далеко не все знают, что православие исповедуют многие жители Америки, Австралии и Западной Европы, в том числе и Англии.

Это не только русские эмигранты, но и сами англичане. В то время как количество прихожан англиканской, католической и протестантских церквей постоянно снижается, число православных растет. Это подтверждают опросы общественного мнения.

#comm#По данным авторитетной организации "Service Orthodoxe de Presse" число людей, исповедующих православие, в Великобритании достигает 450 000.#/comm# Своей православной церкви, как, например, в США, в Англии нет. Люди, интересующиеся этим вероисповеданием, обычно присоединяются к уже существующим там церквям – Русской Православной Церкви, Антиохийской, Сербской… Языкового барьера нет, так как службы ведутся и на английском.

Растет общественный интерес к православному наследию. Это подтверждает тот факт, что в 1999 году в Кэмбридже открылся Институт по исследованию православного христианства, где не только ведется научная работа, но и учатся многочисленные студенты. Во многом рост православия был вызван русской эмиграцией ХХ века, что принесло свои плоды. Именно в Англии в конце прошлого столетия служил митрополит Антоний Сурожский, чьи труды и проповеди одинаково популярны и в России, и Великобритании.

#comm#Многие англичане расценивают приход к православию как возврат к традиционной религии Великобритании.#/comm# В 1997 году христиане отмечали важную дату: прибытие в Великобританию святого Августина и крещение кроля Кента Эльберта и 10 000 его подданных на реке Свейл, в VI веке. По значимости это событие можно сравнить с крещением Руси князем Владимиром.

Но христианство начало проникать в Британию еще в то время, когда она была под властью римлян. Страну населяли бриты, скотты и пикты, - кельтские племена. Еще в 55 году до нашей эры Гай Юлий Цезарь предпринял первую попытку завоевать Британские острова, но его поход оказался неудачным. Столетием позже это удалось другому римскому императору, Клавдию. В I и II веках Британия была романизирована, что имело и свои положительные стороны. Единая империя, хорошие дороги – все это способствовало распространению христианства. Это было время гонений и первых британских святых – мучеников, пострадавших от римских властей.

Начало V века связано с кризисом Римской империи. Последние легионы покинули острова, одновременно пришли англо-саксонские племена. Под натиском этого воинственного народа бриты вынуждены были переселиться в западную часть острова Уэльс. Но ни уэльские христиане, ни римские не спешили проповедовать христианство среди воинственных англо-саксонских племен.

Эту миссию выполнили другие. В середине V века святой Патрик обратил жителей Ирландии в христианство. Европа, только что пережившая переселение народов, нуждалась в этом как никогда. Британия и многие страны на континенте после крушения Рима возвращались к язычеству.

Следующим важным этапом в развитии английского христианства стала средина VII века. В Уитбе состоялся собор, где решался вопрос, какого обряда должна придерживаться Англия, ирландского или католического. Был выбран последний. Но нужно помнить, что в то время весь христианский мир бал единым, все церкви были православными, и стремление Англии к этому единству вполне объяснимо.

Раскол произошел в середине XI века. В это время при короле Эдуарде Исповеднике православная Англия достигает своего расцвета. Но несмотря даже на личное благочестие правителя, это было время нравственного упадка. Знать придавалась роскоши и разврату, простые люди становились все более беззащитными.

Расплата за грехи не заставила долго ждать. Уже на смертном одре королю были предсказаны грядущие бедствия. Эдуард Исповедник умер бездетным. На престол был избран сын влиятельного вельможи при дворе Эдуарда – Гарольд.

А ровно через год после смерти Эдуарда сбылось предсказание. На английский престол взошел католический король Вильгельм Завоеватель, нормандский правитель. Нормандия находилась на севере современной Франции, во многом этот воинственный народ уже перенял французские традиции и обычаи, говорили они на французском языке.

Важно отметить, что поход на Англию благословил папа римский. Теперь он расценивает поход Вильгельма как крестовый. Цель – присоединение английской церкви к Риму.

Более того, папа предал анафеме Гарольда и тех, кто сражался на его стороне. Вильгельму удалось осуществить свои планы: он выиграл битву при Гастингсе, захватил страну, убил короля Гарольда. Множество церквей и храмов было поругано и разорено.

В XVI веке Англия вышла из-под контроля папы, стала протестантской. Но на деле это была новая трагедия. Реформа обернулась чудовищными по своим масштабам надругательствами над святынями, ликвидацией монастырей, грабежом церквей.

Возврата не получилось, и об этом свидетельствует сегодняшнее падение нравов. Англиканская церковь оскудевает, теряет своих прихожан. #comm#Великобритания никогда не знала принудительного государственного атеизма, но для многих англичан "Бог умер". #/comm#Однако жажда истины, духовный поиск в человеке неистребим. Потому тысячи англичан приходят в православные храмы.

Специально для Столетия

Интересный материал о крушении православной Англии. Очень схожая у нее была судьба с Российской и Византийской империями.

"В 1997 году англоязычные христиане отмечали весьма важную дату. 1400 лет тому назад в день Рождества Христова король Кента Этельберт и 10000 его подданных были крещены в реке Свэйл святителем Августином, первым архиепископом Кентерберийским, учеником святого Григория Двоеслова, Папы Римского. Это крещение, во многом напоминающее крещение русского народа святым Владимиром, имело не меньшее значение для народов Запада, чем крещение Киевской Руси для народов Востока.
Семя, посеянное св. Августином, принесло богатые плоды. Прибывшие из Рима монахи начали миссионерскую деятельность с Запада и Востока, ирландские монахи — с севера и юга. Они быстро завершили христианизацию язычников англов и саксов.
В день Святой Пасхи в 627 году святой Павлин, член Римской Миссии, крестил в Йорке короля Эдвина, ставшего первым христианским королем Нортумбрии и впоследствии принявшего мученическую смерть за Христа. Вслед за этим было совершено массовое крещение в реке, также носившей название Свэйл. В 664 году на Синоде в Уитби, после дискуссии с западными кельтскими христианами, была окончательно определена правильная дата празднования Святой Пасхи. А в 681 году на Соборе в Хатфилде, в котором под председательством св. Феодора „Грека" приняли участие несколько святых иерархов английского происхождения, Единая Английская церковь единодушно осудила ересь монофелитов и поддержала учение первых шести Вселенских Соборов, восстановив таким образом статус Британских островов в границах „Романитас", т.е. Православной Римской империи, культурной и политической столицей которой был в то время Новый Рим — Константинополь.
200 лет спустя после крещения в реке Свэйл английские миссионеры обратили в христианство Голландию и Германию. А еще сто лет спустя, при короле Альфреде Великом, оправившись от нашествия викингов, английские миссионеры приступили к христианизации самих завоевателей. Еще через 100 лет англичане приступили к христианизации Норвегии и Швеции.
К середине XI века при святом благоверном короле Эдуарде Исповеднике Английское православное королевство достигло зенита своего расцвета. На население в 1,5 млн. человек приходилось по меньшей мере 10000 храмов. Влияние христианской Англии простиралось от Норвегии (где сын Английской церкви король Олаф — „Покровитель Норвегии", принял в 1030 году мученичество за Христа) до Эфеса (где в результате видения королю Эдуарду была обнаружена пещера Семи Спящих Отроков); от Новгорода (где благочестиво правила дочь Английской церкви шведская принцесса святая Анна Новгородская) до Рима (где целый квартал был назван „Иль Борго Саксоно" в честь английских паломников, останавливавшихся в этом квартале).
Через одно поколение, однако, вся эта величественная духовная постройка лежала в развалинах в результате Нормандского нашествия 1066 года. Последний православный король был убит; его тело было разрублено на части торжествующими нормандцами, а душа „анафемствована" Папой. Храмы были разрушены; святыни поруганы и сожжены; английские епископы заменены французскими католиками; литургическая практика, все церковные и культурные традиции были уничтожены; даже английский язык был запрещен и заменен французским. Земли крестьян были опустошены и конфискованы. Священников заставили развестись со своими женами, которые вместе с детьми вынуждены были просить подаяние. Каждый из пяти англичан был убит. Каждый из ста (включая цвет аристократии) эмигрировал— главным образом в Константинополь, Киев и Крым, где была основана колония „Новая Англия" за 500 лет до прибытия в Америку корабля „Мэйфлауэр" (т.е. до возникновения на американском континенте колонии с таким же названием, послужившей основой для создания Соединенных Штатов Америки. — Прим. пер.).
Как могла произойти эта трагедия, не имеющая до той поры прецедента в европейской истории? Причины крушения православия в Англии, как и причины всех исторических катастроф сложны и многообразны. Историки обычно концентрируют свое внимание на социально-политических факторах и в общем дают положительную оценку этой трагедии, представляя ее как уход Англии от „отсталой", „темных веков" страны (т.е. Англии Православной) и включение ее в общее русло развития „прогрессивной", „просвещенной" (т. е. папистской и протестантской) западноевропейской цивилизации. И только в последнее время стали проясняться духовные масштабы трагедии: религия и культура целого народа преданы были насильственной смерти, ибо, как сказал один историк, „в результате только одного дня битвы (14 октября 1066 г.) Англия получила новую королевскую династию, новую аристократию, практически новую церковь, новое искусство, новую архитектуру и новый язык".
Смерть является платой за грех; и смерть Православной Англии не является исключением из этого правила. Скольжение в пропасть началось в конце Х века после мученической кончины короля Эдуарда (†979). Уже тогда святитель Данстан, архиепископ Кентерберийский, пророчествовал гибель страны, пролившей кровь Помазанника Божия. Его преемнику, сводному брату королю Этельреду („Неготовому"), пришлось пережить как предательство собственных подданных, так и нашествие язычников-датчан. В результате в 1013 году он вынужден был бежать из страны. Впоследствии ему было позволено вернуться на условиях, ограничивающих его самодержавие (аналогично тому, как это произошло в России в 1905 году). Затем после краткого периода правления христианских королей-датчан (1016-1042) на трон взошел вернувшийся из изгнания святой Эдуард Исповедник; и ему пришлось бороться с восстанием могущественных графов на севере и на юге.
Правление св. Эдуарда принесло мир и процветание, но одновременно характеризовалось резким упадком нравственности в народе. Так, например, Эдмер Кентерберийский писал незадолго до вторжения Вильгельма Завоевателя о монахах храма Христа в Кентербери, что они живут „в пышности, какая только возможна в мире, в золоте и серебре и изысканных одеждах; спят на ложах под роскошными балдахинами; имеют всевозможные музыкальные инструменты, на которых любят играть; имеют лошадей, собак и ястребов, с которыми выезжают на охоту; в общем, живут, скорее, как графы, а не как монахи".
„За несколько лет до нашествия нормандцев,— писал англо-ирландский историк Уильям Малсбери,— любовь к литературе и религии пришла в упадок. Малообразованные клирики с трудом и запинанием произносили слова священных молитв; человек, знающий грамматику, был предметом всеобщего удивления. Монахи пренебрегали уставом, одеваясь в роскошные одежды и услаждаясь разнообразными и изысканными яствами. Знать, предаваясь роскоши и разврату, не ходила регулярно утром в церковь, как следует христианам, но только от случая к случаю приглашала на дом какого-нибудь священника, который торопливо совершал утреню и литургию для этой знати в перерывах между ласками их жен. Простые люди, не имеющие никакой защиты, становились жертвами людей знатных, которые увеличивали свои богатства, захватывая их имущества и земли и продавая их иностранцам (хотя по натуре своей эти люди, пожалуй, более были склонны присваивать все это себе). Пьяные оргии ночи напролет были делом обычным. Грехи, Сопутствовавшие пьянству, расслабляли и душу и ум".
Расплата за эти грехи была предсказана в видении умирающему королю Эдуарду в 1065 году. „Только что,— сказал он, - передо мной стояли два монаха, которых я когда-то хорошо знал в дни моей молодости в Нормандии,— люди большой святости, давно уже отошедшие от земных забот ко Господу. Они передали мне послание от Бога: „За то, что люди,— сказали они,— достигшие высочайшего положения в Английском королевстве, — графы, епископы, аббаты и члены священных орденов, являются не теми, за кого выдают себя, но, наоборот, являются слугами дьявола, за это Бог через один год и один день после твоей смерти предаст все это проклятое Богом королевство в руки врагов, и дьявол пройдет по этой земле огнем и мечом и всеми ужасами войны". „Тогда,— ответил я тем святым мужам,— я расскажу народу о Божием приговоре и люди покаются, и Бог помилует их, как пощадил Он ниневетян". „Нет,— ответили те святые мужи,— не покаются они; и Бог не помилует их...".
Это пророчество исполнилось точно спустя год и один день после смерти короля Эдуарда 6 января 1067 года. В этот самый день состоялась коронация Вильгельма, герцога Нормандии, который стал первым католическим королем Англии. В последующие три с половиной года его армии опустошали Англию вдоль и поперек — антихрист пришел в Англию..."
www.gumer.info/bogoslov_Buks/History_Chu rch/Moss_KrahPravosl.php

От редакции: Имя митрополита Антония в представлении не нуждается. Вопросы порой вызывает его титул - Сурожский, и интерес - конкретные условия бытия его епархии.

Владыке случалось отвечать на вопросы об этом собеседникам в Москве. Мы по возможности собрали эти непринужденные, не всегда хронологически-стройные рассказы о разных сторонах жизни “сурожан” и их пастыря.

Это не исчерпывающий формальный “отчет о деятельности”; читатель получит лишь некоторое представление о проблемах, на фоне которых вот уже скоро 50 лет тому назад начиналось пастырское служение Владыки в Великобритании, и о новых всходах православия на ее почве.

В основу текста положен рассказ Владыки, записанный в 1993 году. В некоторых местах мы сочли уместным указать (в скобках) год, к которому относится упоминаемое событие.

О Сурожской епархии известно из русской истории. Город Сурож (Сугдея, теперешний Судак) был основан в Византийской империи в виде миссионерского центра для Крыма и, как предполагалось, впоследствии для распространения православной веры на соседние племена. Одним из ранних его епископов был исповедник святитель Стефан.

А мне досталось это звание по следующей причине. Когда я стал правящим епископом Великобритании и Ирландии (1962), мне сначала был дан титул Лондонского и Великобританского. Я обратился с вопросом к Архиепископу Кентерберийскому Михаилу Рамзею, которого я знал очень хорошо и близко: не создаст ли это каких-нибудь затруднений в отношениях с Англиканской Церковью, поскольку у англикан есть свой Лондонский епископ. Он мне ответил, что если я хочу, чтобы мое назначение правящим епископом было положительным делом для взаимоотношений между англи-канами и Русской Церковью, лучше бы мне не иметь английского титула. Я тогда обратился в Патриархию с просьбой дать мне титул, который был бы русский. Причем тут два соображения играли роль. Во-первых, то, что мне сказал Архиепископ Кентерберийский, и, во-вторых, - мне очень хотелось иметь русский титул. Я сам русский, русской культуры, русских убеждений, я чувствую, что Россия - моя Родина; и, кроме того, громадное большинство наших прихожан в то время были русские. Мне очень не хотелось иметь иностранный титул. Мой первый титул, когда я стал (1957) викарием, то есть помощником нашего архиепископа в Париже, был Сергиевский. Но вообще в Русской Церкви принято, когда создается новая зарубежная епархия, давать титул по епархии, которая существовала в древности и вымерла. Ввиду этого мне и дали титул Сурожского. Мне было отрадно иметь титул чисто русской, древней, но, кроме того, миссионерской епархии, потому что я рассматривал нашу роль на Западе как миссионерскую. Не в том смысле, чтобы я думал об обращении всех англикан в православную веру: это, во-первых, немыслимо, и, во-вторых, я бы сказал, нежелательно, потому что такой быстрый переход из одной веры к другой обыкновенно не держится. Миссию я, а теперь и мои сотрудники понимаем так: мы здесь голос Православной Церкви русской традиции. Мы не обязательно должны обращать людей в православие, но должны дать людям знание о Православии, любовь к Православию и должны передать верующим различных вероисповеданий те частицы, осколки православной истины, которые они сейчас могут впитать, понять и пережить.

Кроме того, в Англии сейчас около полумиллиона греков-киприотов. У них много храмов, но живут они замкнутыми общинами, не открываются на Запад вовсе, поэтому играют небольшую роль. И в результате мы стали Православной Церковью в Англии, несмотря на то, что представляем не-большую группу.

Теперь наша епархия представляет собой реальность. В тот момент, когда я был назначен епископом, у нас было всего два прихода. Был лондонский приход, который рос, и оксфордский приход, который держался и постепенно вырастал, но больше в тот момент ничего не было. За последние 30 с небольшим лет лондонский приход вырос с трехсот до тысячи - тысячи душ, не взрослых людей: есть и дети малые, и очень ветхие старики. Самый старший человек у нас был - старушка, которая скончалась ста семи лет. Я помню, как я ее навестил, когда ей было 104 года, и сказал: “Ну что такое сто четыре года, давайте праздновать сто пять лет!” Она ответила: “Ах, отец Антоний, я до ста пяти боюсь не дожить: за последние три месяца я начала чувствовать, что старею”… Я подумал, что она, вероятно, еще поживет, и она действительно еще три года прожила.

Сурожская епархия очень своеобразна. Сейчас она стала многоязычной и многонародной. Началась она здесь, в 1919 году, в виде одного прихода и состояла исключительно из русских эмигрантов. Создался приход сначала в домовой церкви, а потом (1922) англикане дали русским на пользование храм во имя св. Филиппа недалеко от станции Виктория. Мы делили его с приходом Зарубежной церкви. Настоятелем того прихода был теперешний митрополит Виталий; после каждой моей службы он храм освящал по чину освящения храма, оскверненного еретиками. В течение очень многих лет это был просто русский приход. Может, один-другой англичанин или англичанка переходили в православие ввиду того, что выходили замуж или женились на русских, но в основе это был чисто русский приход. Но в результате этого постепенно среднее и младшее поколение выпали из Церкви. Когда я приехал сюда (1948), меня поразило, что были бабушки, и были дети младше 14-ти лет, то есть моложе того возраста, когда мальчик или девочка может сказать: “Не иду в церковь - и баста!” А среднего поколения не было. И я решил, что так невозможно: важнее православие, чем русскость. Потому что русскость может передаваться в самом православии, русское православие не идентично с греческим или сербским. И я решил сделать все возможное, чтобы это среднее пропащее поколение вернулось в Церковь; а для этого надо было начать служить и беседы вести на английском языке.

Проблема была более сложная, чем может показаться, потому что я приехал в Англию без знания английского языка вообще. Мой приезд был очень дерзким поступком. Мне предложили приехать сюда настоятелем православного храма православно-англиканского Содружества преп. Сергия и св. Альбана и лектором. И я согласился на том основании, что если 50 миллионов англичан могут говорить на своем языке, то почему еще один человек не может ему научиться? Я рассчитывал, что хорошее знание немецкого и французского мне помогут, и засел за учение. Я читал со словарем, слушал, как люди говорят на английском языке, пробовал всячески - иногда до комичности, а иногда впопад - произносить те звуки, которые они произносили, и так учился. И как только я начал знать английский достаточно, чтобы произносить слова богослужения, хотя говорить еще совсем не мог, я начал служить по-английски.

Потом мы открыли школу для детей с преподаванием русского языка. Тогда мы по-английски совсем не работали, и эти дети нам вернули своих родителей. Это было очень интересно. Вот с чего все началось.

Ну а потом пошло дальше естественным образом. Когда стало больше людей английского языка, мы начали служить для них отдельно, потом стали прибавлять немножко английского в службу, потом стали чередовать службы. И в результате у нас получился приход, где есть и чисто русские, но все меньше, конечно, потому что первое поколение уже вымерло, ходят их уже стареющие дети. И сейчас мы в пятом поколении смешанных браков. После третьего поколения русский язык пропадает, он делается пассивным, а потом его вообще нет. Но мы теперь в значительной мере употребляем английский. В Лондоне у нас одно воскресенье в месяц английская служба, одно - славянская, и два - смешанные, пестрые. Всенощные все пестрые: в зависимости от того, кто в церкви, бывает больше или меньше английского. Требы мы совершаем на самых различных языках, потому что иногда бывает, что наш прихожанин или прихожанка женится или выходит замуж за человека иного языка. Мы венчали по-славянски, по-английски, по-французски, по-немецки, по-гречески, по-испански, по-итальянски. Слава Богу, нас четверо священников, которые “вскладчину” могут служить на этих языках. И постепенно наш приход стал многоязычным и многонациональным, потому что к нам начали приходить люди, которые в сербской или греческой церкви не могут молиться на понятном им языке.

Православие у нас начало расти тоже тем, что различные исповедания, в частности, англикане стали приглашать читать лекции и проповеди. Было время, когда я пять раз в неделю где-нибудь проповедовал или читал лекции. И я никогда не проповедовал православие. Я проповедовал Евангелие с православной точки зрения. Я говорил о Русской Церкви и говорил о ней правду, ту правду, которую в России в то время сказать было нельзя - о гонениях, о состоянии верующих и т. д. И постепенно люди стали узнавать православие. Они и до меня слышали о нем, конечно, - очень много, в частности, от Николая Михайловича Зернова, от его жены, через православно-англиканское Содружество. И был какой-то момент, когда англичане очень заинтересовались, и я прочитал несколько тысяч лекций, по-моему. Причем в начале это был позор, потому что, как я уже говорил, мой английский язык был ниже всякого уровня. После одной из ранних лекций ко мне подошел священник и сказал: “Отец Антоний, я ничего более скучного не слышал, чем то, что вы сегодня говорили”. Я ответил: “Что же я мог сделать, - я читал свою лекцию по листу. Я написал ее по-русски, мне ее перевели, я научился, как произносить, и вот я ее прочел”… Он посоветовал: “А вы перестаньте читать. Говорите без записок”. Я возразил: “Слушайте, я же не говорю на английском языке. Как только я начну говорить, я буду делать комичные ошибки”. Он просиял и ответил: “Именно! Тогда мы сможем смеяться, вместо того, чтобы тосковать”… И я решил: хорошо! - и начал говорить. Причем говорил и делал ошибки, люди смеялись и я смеялся, и постепенно сколько-то научился говорить на языке.

Интересно одно свойство православия: то, что мы не занимаемся прозелитизмом. Мы не гонимся ни за кем и не стараемся никого, как я всегда говорю, “совратить” в православие или даже “обратить” каким-нибудь собственным действием. Но, как апостол Павел говорил, сердце наше всем открыто. Поэтому двери храма открыты, священники наши, включая меня, принимают всех, кто приходит с каким бы то ни было вопросом или духовной нуждой. И к нам приходят очень разные люди по разным побуждениям. Это можно почти что проследить по поколениям. Первые обращенцы были люди среднего поколения, изверившиеся в том вероисповедании, в котором они были крещены. Многие из них просто были крещены когда-то. И больше в церковь не приходили. Некоторые из них были богословски образованы и не могли больше принимать ни католичество, ни англиканство, ни различные протестантские верования. Они к нам приходили с вопросом: кто вы? что вы можете сказать? И мы отвечали им. Мы им говорили, что православная вера, по нашему убеждению, это основная вера евангельская в чистоте, в полноте своей, которая передается нами, конечно, как апостол говорит, в глиняных сосудах. Мы не воплощаем эту веру, но мы ее несем и проповедуем, скорее даже - исповедуем. И эти люди стали изучать православие. Тогда книг о православии на английском языке было относительно мало, поэтому с каждым человеком мы занимались отдельно. В течение первых тридцати лет каждого человека, который ко мне приходил с вопросом, я принимал, узнавал как можно подробнее, что он собой представляет, почему он заинте-ресовался православием, и давал ему тридцать часов уроков. То есть мы проходили с ним православную веру, православное богослужение, православную духовность, и он жил под молитвенным правилом и периодически исповедовался.

Люди, приходившие в начале, были в основном люди образованные, для которых вопросы интеллектуальные играли громадную роль. И приходилось учить их тому, что надо перенести центр внимания из головы в сердце, - не в эмоции, а в живое, глубокое, честное переживание вещей. И это иногда занимало - и занимает - очень долгое время, потому что люди на Западе, особенно воспитанные философски и богословски, привыкли думать и стараться найти логические выражения тому или другому. А мы им говорим: да, логическое выражение вы найдете, но вы должны искать его в другом месте, не в мозгах… Я помню, философ Франк мне как-то сказал, что ум - это слуга, он должен прислушиваться к тому, что говорит сердце, и исполнять. И мне кажется, что это очень важно. Семен Людвигович был философ умный, тонкий, образованный, он не стал бы делать какие-то мозговые выкладки, не соответствующие внутреннему опыту. Вот к этому мы старались приучить людей, которые приходили к нам в начале с большим умственным багажом. И некоторые из них довольно трудно переходили из ума в сердце, а потом вдруг чувствовали, что они свободны. Последующему поколению было проще в каком-то отношении, потому что когда появились в приходе англичане, люди английского языка, то другим стало менее страшно приходить. Они не должны были вливаться в чисто русскую среду, где все чуждо. Они приходили, и многие мне говорили: “Пришедши к вам в храм, мы просто пришли домой, тут что-то родное”. Это они переживали и в порядке богослужения, и в порядке обстановки храма, и в порядке взаимных отношений прихожан.

Причем не воображайте, что наши прихожане ангелы, прихожане наши бывают очень и очень трудны. Я помню, как в начале мне некоторые англичане говорили: “Ах, мы пришли к вам в храм, и мы даже не знали, что такое русское радушие. Как нас принимают! Как нам здесь хорошо! Вот Церковь, в которой мы должны жить!” Я всегда отвечал: “Вы три месяца проживите, а потом посмотрите…” Не проходило и трех месяцев, как они приходили, говоря: “Мы уходим! Русские с такой резкостью нас одергивают, когда мы делаем ошибки, так нас поправляют, что это просто невыносимо!” Я отвечал: “Я же вам говорил! Уходите, уходите…” И они уходили, а потом возвращались уже без иллюзий о нас, но зная, что православие того стоит, что даже с русскими можно жить. И мне кажется, что это важно. Потому что в Англии люди привыкли к гладким отношениям: никого не обижать, обте-каемость такая. А русские общались с ними, как с людьми. Когда англичане делали ошибки, их исправляли, когда что-нибудь было не то, высказывали это, и это очень много им помогало.

То, что люди пережили, приходя к нам в храм, я выражу словами одного из них: “Здесь что-то или Кто-то есть”.

Как я сказал, мы не принимаем людей легко. Опыт показывает, что они сначала приходят и прислушиваются, приглядываются, “принюхиваются”. Потом в какой-то момент они загораются очень пламенным желанием принять православие и отталкиваются от той веры, которая была их верой; и вот в этот период я их никогда не принимаю: я не принимаю человека, который отрекается от своего прошлого. Потом начинается период, когда человек входит глубже в православие и начинает чувствовать, как он должен быть благодарен той Церкви, которая его сделала вообще христианином, когда у него нет уже романтики такого чрезвычайного подъема. Он может спокойно войти в православие, как блудный сын, который домой пришел, именно домой , а не в какое-то исключительное место. И когда он может обернуться и сказать: да, моя Церковь - католическая, англиканская, протестантская, секта какая-нибудь - мне все-таки открыла Христа, и я глубоко благодарен ей, - то мы их принимаем. Причем большей частью (хотя не везде это возможно) мы заботимся о том, чтобы познакомиться с семьей, чтобы они поняли этот его поступок, и они почти всегда присутствуют и участвуют в принятии; часто даже их священник приходит.

Конечно, не везде может быть подготовка такого рода. У нас есть возможность видеть человека, давать ему час-полтора в неделю, давать ему молитвенное правило, следить за тем, чтобы он его выполнял, спрашивать подробно о его внутреннем как бы созревании. Во всяком случае, какая-то подготовка должна быть, - конечно, не умственная. Речь не идет о том, чтобы человек выучил все, а о том, чтобы он включился в веру церковную, то есть верил в основные истины, в сокращенном виде - в Символ веры. Потому что есть вещи в Символе веры, которые человек будет понимать по мере того, как он будет жить в Церкви. Мы стараемся ему объяснить богослужение, чтобы он мог черпать из богослужения все, что можно почерпать, весь его смысл, ритм и т. д. Мы ожидаем от него, что он будет читать утренние, вечерние молитвы, что он будет читать их спокойно, без спешки, что он будет отдавать какое-то количество времени на размышление над этими молитвами, чтобы войти в понимание и мыслей, и чувств, и опыта духовного, который заключен в них.

В течение всего этого периода оглашения мы его исповедуем. Устав требует, чтобы мы исповедовали человека перед его принятием в православие (я сейчас говорю о переходящих в православие), но опыт показывает, что если вы его исповедуете в последнюю минуту, вот-вот перед тем как присоеди-нить к Церкви, вы можете обнаружить - не то что он грешник, а вы не думали, не знали об этом, - а вы вдруг обнаруживаете в этой исповеди незрелость, его духовную неготовость в какой-то области. Но тогда уже поздно ему говорить: “Нет, я не могу тебя принять”. Пришла семья, пришли друзья; если ты скажешь: “Нет, я его не буду принимать сегодня”, - их реакция: что же он за человек, что в последнюю минуту его отвергли?! Мы исповедуем их в течение всего этого периода, чтобы постепенно все прошлое было исповедано и чтобы иметь возможность как бы ощутить, если не взвесить духовную зрелость человека. Но опять-таки, это не обязательно делать через исповедь, это может быть сделано через искреннюю, прямую беседу с мирянином или священником. Мы ожидаем, что он будет читать Евангелие, вдумываться, искать совета; во всяком случае, читая Евангелие, не только будет искать, в чем Евангелие его обличает, а искать еще, может быть, больше, что его в Евангелии так глубоко трогает, что он чувствует свое как бы сродство, свою близость с Богом. Чтобы отношения с Богом были личные, а не строились на общих положениях; чтобы можно было говорить с Богом, начиная с того, что ты сам понимаешь и что Он понимает - если можно так выразиться.

Богослужебно у нас жизнь гораздо беднее вашей, потому что у нас один храм на Лондон; в Лондоне сейчас больше ста километров в поперечине, и если служить утром и вечером, то не удалось бы посетить никаких больных, никаких стариков, и никто в церковь не мог бы прийти, потому что никто не живет ближе полутора часов пути; каждый день приходил бы один какой-нибудь человек. Поэтому мы служим около двухсот служб в год, так что многих служб мы не совершаем, но зато мы ездим, и вместо того, чтобы, скажем, причащать больных запасными Святыми Дарами, мы часто служим литургию в комнате больного или в доме какого-нибудь старика; и тогда собираются другие православные, которые живут вокруг. Едешь с полным облачением, с антиминсом, с сосудами, и в зависимости от того, кто едет, можешь прихватить кого-нибудь попеть, или не прихватить. Я люблю служить один, и тогда я читаю тайные молитвы вслух, и этот человек участвует в литургии, иногда после того как он несколько лет не мог в церковь ходить; и православные соседи могут приехать и участвовать. Это очень плодотворно. В больнице, конечно, этого сделать нельзя; в тюрьме это разрешается. У меня есть пропуск тюремного священника, поэтому я могу посещать все тюрьмы в Англии, и когда там бывает несколько православных, можно отслужить литургию.

В соборе у нас есть практика внебогослужебных бесед. Первые годы, что я был здесь, у нас была довольно большая русская группа, и тогда у нас бывали беседы еженедельно. Потом стали появляться люди английского языка; к тому времени я научился немножко английскому, и мы начали вести беседы по-английски. А потом был долгий период, когда русских бесед не было, потому что все русские, жившие здесь, говорили по-английски лучше меня, для них специальные беседы не нужны были. И мы стали вести беседы на английском языке, сначала еженедельные, а потом, когда я стал подуставать, два раза в месяц. За последние полтора-два года (то есть с 1989 г.), когда открылся путь из России на Запад и стали приезжать русские из Советского Союза, не говорящие на английском языке, или такие, которые хоть говорят, но, конечно, не живут им, мы возобновили русские беседы, и теперь они происходят раз в месяц. Если окажется, что русская группа окрепнет, если участники будут приходить регулярно, тогда, может быть, мы устроим и вторую беседу в месяц; но в данное время посещаемость такая неопределенная, что устроить две беседы мне кажется неразумно. Сейчас число приходящих колеблется между 35-ю и четырьмя, тогда разобьются еще больше, и вместо четырех будет два.

Четыре раза в год у нас бывает одна суббота, которая называется “говение”: два раза в год на английском языке, два раза в год на русском языке. Происходит это так: мы начинаем с молитвы, как мы сегодня начали, затем я провожу беседу, которая длится минут сорок, после этого период молчания, приблизительно три четверти часа или час, когда все обязаны молчать. Кто не в состоянии молчать - идет в ризницу, но в храме никто не говорит, не мешает другим “вмолчаться” в тишину и внутреннюю и церковную, потому что в церкви есть своя тишина. Один французский писатель так описывал переживания одного из своих героев: этот человек услышал тишину и вдруг понял, что эта тишина - живое Божие присутствие… Так что я беспощадно требую, чтобы люди не мешали другим вмалчиваться в свои глубины. Затем мы вместе питаемся, то есть каждый приносит что-то свое, и мы вскладчину едим то, что принесено, пьем чай. Потом вторая беседа и второе молчание, а затем общая исповедь, которую я провожу не так, как в России проводят общие исповеди. Она проходит так: я читаю ряд молитв из службы подготовительной к причастию, но опять-таки не все; затем я произношу вслух исповедь, которая - моя исповедь перед Богом, в контексте тех двух бесед, которые я проводил; они тематичны и исповедь тоже тематична в этом смысле. Она длится обычно минут двадцать-тридцать-сорок. Это зависит не от моей греховности, а от содержания бесед, от содержания молитв, - чем они меня вдохновили. Затем мы снова коротко молимся, и затем все получают разрешительную молитву. Если почему-либо кто-то хочет исповедоваться отдельно, это возможно, но большей частью никто не приходит, потому что такая исповедь объемлет достаточное поле греховности или внутренней жизни. И после этого в воскресный день все, кто был на этом говении, могут причащаться.

Наши обращенцы жаждут причащения и идут к причащению чаще и больше, чем наши коренные русские право-славные. Но я заметил процесс: после нескольких лет православной жизни они начинают причащаться немного реже, исповедоваться глубже, и начинается процесс нового соотношения исповеди, причащения и их внутренней жизни.

Конечно, некоторые переживают богослужение более естественно, чем другие, в зависимости от “даровитости” своей в этом отношении и от того, к чему они привыкли раньше. Потому что наше богослужение, конечно, очень непохоже на протестантское, или англиканское, или католическое богослужение.

Я помню одну теперешнюю прихожанку. Она ко мне пришла неверующей и говорит: “Вы мне должны объяснить, что такое Бог”. Я ей ответил: “Бог - наш Отец”. Она с ужасом вскочила со стула: “Что угодно, но не это!” Я спросил: “А в чем дело?” И оказалось, что ее отец был тираном, мучителем всей семьи, он измучил и жену и детей, и для нее слово “отец” значило самое страшное, что может быть в жизни. Мы после этого с ней говорили, постепенно она пришла к православной вере, но говорила: “Я не могу стать православной. Я никогда не смогу поступать так, как русские поступают. Я слишком скована, я никогда не смогу купить свечу, стать на колени, поцеловать икону, поставить свечу; как же я буду православной?..” Я посоветовал: “А вы будьте православной в душе и ничем этого не выражайте”… Прошло несколько лет; она приходит, покупает свечу, кладет земные поклоны, ставит свечи, целует иконы. Все это постепенно выросло в ней, как внутренний опыт. А если бы я ее дрессировал, сказав: “Вот, поступай так, поступай сяк”, - то эта “дрессировка” - я нарочно употребляю это слово - ей помешала бы вырасти внутренне, хотя внешне она все делала бы, как следует.

В этом смысле меня пугает то, что сейчас часто бывает в Русской Церкви: людей стараются научить, как себя вести, тогда как надо было бы им говорить: “Веди себя, как хочешь (ну, в пределах разума или приличия) и жди, чтобы в тебе родились такие чувства, которые сделают для тебя естественным то, чего Церковь от тебя ожидает и что верующие делают”. Святой Августин в своих писаниях говорит: “научись любить, и делай, что хочешь…” Это не значит, конечно, произвол, это не значит бесчинство, разврат, но это значит: не заковывайся с начала в формы, потому что форма тебя задушит, если это не естественная твоя форма.

Наши верующие гораздо живее (я говорю, конечно, в среднем), чем верующие других вероисповеданий, потому что быть православным среди моря инославных требует выбора и решимости. Прихожане едут два-три часа в церковь и столько же обратно. Самое простое - пойти в соседний англиканский или католический или протестантский храм, - нет, приходят. И поэтому люди, которые встречаются в церкви, все знают, что у них одна вера, одна духовная традиция, что они пришли в этот храм, не потому что он самый близкий или удобный, а по убеждению. И у нас бывает очень много посетителей, которые приходят молиться, просто молиться среди людей, представляющих собой живую верующую семью единой веры, единого религиозного опыта. Благодаря тому, что мы небольшая община, мы друг друга хорошо знаем. Я почти сорок лет на одном месте, я знаю каждого человека по имени, я знаю его родителей, знаю бабушку и дедушку, знаю близких и дальних, и потому отношения удивительно глубокие и близкие. Нет ни одного человека, кто у меня не исповедовался; крестил я всех, кто теперь уже отцы семейств, я - или если не я лично, то мы - теперь венчаю их детей; поэтому есть сознание общины, личной дружбы. Многие со мной на “ты”, потому что мы друг друга знали Бог весть сколько лет; конечно, отношения от этого рождаются семейные. У нас нет такого чувства величия епископа или какой-то его отдаленности: живем вместе. И потом, я живу гораздо проще - cлава Богу! - чем приходится жить архиерею в России, где у него большая административная работа и вообще сложная жизнь. У нас собор, в соборе сторожка, я в этой сторожке живу, я на себя готовлю, я свою комнату чищу, я на себя секретарствую - и блаженствую, потому что это единственное, что у меня остается от монашества, говоря о внешней стороне. В десять часов вечера я закрываю церковь и до следующего утра я один ; это дает мне возможность иметь вот эти две жизни - свою монашескую жизнь, где я могу молиться: если ничего не стрясется за ночь, то никого нет; и с другой стороны - пастырская работа.

Православные в провинции всегда были, конечно. Поскольку я одиннадцать лет был единственным священником на всю Великобританию и Ирландию, то что бы ни случалось, где бы ни случалось, - надо было ехать, и это было не так просто, в общем. А потом стали появляться маленькие общинки, и нужно было находить им священников. И мальчики моей воскресной школы начали подрастать и становиться священниками. А затем начали появляться священники, именно - появляться, я их не искал, я их не создавал. Они появлялись каким-то Божиим мановением, чудом прямо.

По обстоятельствам двух родов мы заняли в Англии очень особое положение. Первое обстоятельство то, что у нас было очень много рассеянного люда и относительно мало компактных групп; а второе - поскольку в Англии очень мало русской эмиграции, чисто житейски она не может содержать священников в том числе, которое нужно было бы иметь ввиду рассеянности. И вот я предложил - и это было принято одним за другим нашими священниками - что каждый, кто будет посвящаться, будет сам себя содержать работой, а приходской, пастырской работе отдавать все - в пределах разума - свое свободное время. И это мы рассматриваем не как несчастье. Тот факт, что он священник в какой-то среде, делает его священником данной среды; эта среда является его паствой. Например, отец Иоанн на западе Англии преподает драматическое искусство, и в результате все его студенты сталкиваются с верующим убежденным православным священником, который, конечно, им не навязывает православие, но им открывает его. А те люди, которые к православию не приближаются, идут к нашему священнику со своими духовными или семейными или душевными проблемами. Поэтому я всем нашим священникам объяснял в свое время, что их паства - не только православные, которые уже нашли себе родной дом в православном храме, их паства - те люди, которым нужен Христос, которым нужно Евангелие в его чистоте, которым нужна пастырская забота. А эти люди - вне храма, их надо искать, надо идти к пропавшим овцам, а не к тем овцам, которые уже находятся в ограде. И в этом отношении наши священники рассматривают необходимость заработка не как несчастье, а как замечательную возможность расширять свою пастырскую деятельность. Причем не “обращать” в православие, а давать изнутри православия все богатство, какое люди могут воспринять, до момента, когда они воспримут самое православие. Или, если не воспримут, они во всяком случае уходят обогащенными тем, чего раньше у них не было.

Вот принцип, на котором мы живем; и вот почему я думаю, что можно жить в миру и делать определенное дело. Я совсем не хочу сказать, что это возможно в России; разумеется, если у священника приход в десять тысяч человек, не может быть речи о том, чтобы он занимался чем-то другим; тогда у него настолько много работы, что оправдывается его существование. Но что совсем не оправдывается, по-моему, это положение священников, у которых не хватает работы, а они все-таки живут за чужой счет, - это ужасно разрушительно. Для более старого человека это ничего, но для молодого это нехорошо.

Мы стараемся иметь священника для целой области или расположить наших священников так, чтобы они могли быть на одной линии железной дороги куда-нибудь. Поэтому наши приходы разделены очень странно, они несколько неопределенной формы. Но епархия постепенно, медленно растет. Растет, в сущности, на духовничестве и на личной работе.

У нас сейчас из 16-ти священников всего четверо русской крови или русского языка, все остальные - англичане, которые могут служить на славянском языке, могут сколько-то понимать русскую речь, но сами - укорененные члены той нации и того места, где они служат. Они стали православными по личному убеждению и благодаря личному внутреннему перевороту. Я считаю, что это хорошо. Когда первые англичане пришли, они должны были приспособиться, привиться к чисто русскому приходу, и это нелегко: тут и культура, и менталитет, и язык… Хотя, с другой стороны, первое поколение было счастливее, чем теперешнее, потому что первое поколение привилось к стволу тех людей, которые, может быть, ничего особенного не знали, но которые, как рыба в воде, плавали в православии. Некоторые из них были удивительно простые люди. Я помню одну неграмотную женщину, которая была как бы воплощением русского деревенского православия, она в начале даже не понимала моих проповедей. Она меня научила говорить не птичьим языком, а нормальным. Я помню, раз после проповеди она ко мне подошла и говорит: “Ах, отец Антоний, как же вы хорошо проповедуете! Я стою и плачу, плачу - потому что ни слова не понимаю”. После этого я понял, что надо говорить так, чтобы люди понимали.

Подготовка священнослужителей в нашей епархии обстоит так. Мы готовим одиночек, одного после другого; когда у нас появляется молодой человек, о котором мы думаем, что он может стать священником, мы его берем, если можно так сказать, в оборот. Один из нас его обучает уставу и литургике, я его обучаю пастырскому богословию, другой священник занимается с ним догматикой… И в течение неопределенного времени, в зависимости от того, как он развивается, мы его готовим, и в свое время ставим, когда люди в нем видят возможного священника.

Рукоположение во священника или в дьякона у нас происходит, конечно, как в каждой православной Церкви, но с одной разницей: я всегда все тайные молитвы рукоположения читаю вслух, чтобы весь народ их слышал и рукополагаемый тоже слышал. Иначе, когда он стоит на коленях и молится, и слышит только протяжное “Господи, помилуй” и слова ектеньи, которые произносит в свое время дьякон, пока епископ про себя или шепотом читает основоположные молитвы, он теряет большую часть таинства рукоположения. Конечно, он может все это знать по книгам, но по книгам знать - одно, а пережить активно - совершенно другое дело. И еще: “аксиос”, то есть “достоин” произносит народ по окончании рукоположения, когда одевают человека в дьяконские или священнические одежды. Но тогда, если можно так выразиться, поздно кому-нибудь сказать “анаксиос”, “недостоин”, все уже сделано. И поэтому когда подводят человека к рукоположению, я трижды провозглашаю от имени народа, который его избрал и послал на рукоположение, и от имени всего духовенства (а когда архирейская хиротония - и от имени сослужащих архиреев) “аксиос” так, что слышат все участники. Потом идут молитвы, которые я читаю вслух, так, чтобы весь народ знал.

И это очень важно, потому что мы здесь завели за правило никогда не рукополагать человека иначе как по народному выбору. Мне кажется очень несчастным явлением, хотя большей частью неизбежным, что человека готовят в семинарии или академии и потом посылают на приход, о котором он не имеет понятия, к людям, которые его не просили и не выбирали. А здесь, когда человек хочет священства или дьяконства, думает об этом и ко мне приходит и говорит об этом, я ему ставлю первый и основной вопрос: если бы ты стоял перед Христом, как Иаков и Иоанн на пути в Иерусалим, и Христос поставил бы вопрос: готов ли ты пить Мою чашу, готов ли ты погрузиться в тот ужас, в который Я буду погружен? - смог ли бы ты от всей души, серьезно ответить: “Да, я готов!”? “Могу” ты не можешь сказать, хотя бы: “готов”; сказать милостью и силой Божией, которая в немощи совершается. Если так, то можно думать о рукополо-жении, иначе нельзя вообще этот вопрос ставить. Поэтому иди домой и переживи это, пока ты не сможешь серьезно, из глубин сказать: “Да, я знаю свою немощь, но я знаю силу Божию, я знаю, что Бог меня действительно зовет”. Следующий вопрос: слышал ли этот зов народ или нет?.. И я предлагаю приходу вопрос о возможном рукоположении. И не ставлю никого в приход, где его не хотят, не выбрали и не готовы принять.

Потому что возьмите, скажем, дьякона. Дьякон технически является мирянином, в том смысле, что его хоронят как мирянина. Что это значит? Это не только значит, что он не полностью священник, это значит, что он в алтаре будет представителем всего народа, он, если можно так выразиться, “мирянин в священном сане”. А “мирянин” это не человек как бы низшего сословия. “Мирянин”, “лаик” (от греческого слова laos) - это человек из Божиего народа. В этом смысле и священник и епископ остаются мирянами, - не мирскими людьми, а именно мирянами. И когда человек выбран, он посылается в алтарь (где еще нет места всем, поскольку мы в становлении) от имени всего народа, потому что хотя мы все в становлении, однако Богом мы уже приняты. И как бы в знак того, что весь народ принят Богом, один или несколько его членов участвуют в богослужении в алтаре. Когда дьякон выходит говорить ектенью, он молится от себя, но он зовет весь народ молиться церковной молитвой, и потому что он принадлежит этому народу, он не извне его зовет, он из недр говорит “Помолимся”, а не “помолитесь”. Это мне кажется очень важным.

А дальше мы ставим вопрос перед духовенством. У нас два-три раза в год бывают собрания духовенства; и возможный кандидат приводится на это собрание и участвует в этих собраниях раза два-три, в зависимости от того, насколько он всем известен или незнаем. Потому что есть такие люди, которые, в общем, светочи - и никому не заметны, никем не замечены, а есть такие, которых все знают, и все удивляются: “Почему, собственно, ты еще не рукоположил его?” И только если священники, священническое собрание говорит: “Да, мы готовы его включить в свои ряды”, я считаю возможным его рукоположить. А идея вот в чем: случись с ним духовная катастрофа, какая-нибудь беда житейская или духовная - кто его будет выносить? Не епископ, потому что епископ может быть для него не самым близким человеком, это может быть не тот епископ, который его от души выбирал и ставил. Должны его выносить на своих плечах собратья. И только тогда можно человека рукоположить, если священническое братство говорит: “Да, мы этому человеку верим, мы готовы его поддержать в любых обстоятельствах”. И тогда я принимаю решение о самом рукоположении. И это мне кажется очень, очень важным моментом.

Кроме того, я настаивал здесь из года в год на том, что стать священником - это не честь и не преимущество, это служение. То есть ты делаешься слугой, а не начальником или главой. Христос об этом ясно говорит: Если кто хочет быть первым, будь всем слугой… Я среди вас, как служащий… Поэтому если человек хочет уподобиться Христу в Его служении, то должен действительно считать, что он на дне и будет делать - если можно так сказать - всю грязную работу. Он не будет в чести, он будет заботиться о грехах, о несчастьях, о бедноте, о горе и т. д. На этом уровне и служить.

И это относится в значительной мере не только к священнику, но к епископу. У нас в течение столетий получился сдвиг. Епископ и священник заняли высокое положение в иерархии, тогда как на самом деле, как отец Софроний мне раз сказал, Церковь - это пирамида вверх дном. То есть тот, кто является епископом или священником, должен быть на самом низу, на нем как бы строится Церковь. И мы в какой-то мере потеряли это сознание народа Божия, то есть мирян как людей не священного сана, а как тела Христова. У апостола Петра сказано: вы царственное священство, вы - народ избранный… А на что и почему избранный? Не потому, что мы такие замечательные, а - потому что мы Ему поверили, Он нам доверил спасение мира. Он нас посылает в мир с вестью о спасении, а это делается иногда очень большой ценой. Мученики - не только те, которые физически были распяты и сожжены или обезглавлены, но люди, которые забыли о себе совершенно, для того только чтобы помнить о других. Поэтому очень важно, что миряне являются священством , то есть людьми, которые посланы в мир его освящать. А “царственное священство”, мне думается, объясняется тем, что, кажется, святой Василий Великий говорит: всякий может управлять, но только царь может умереть за свой народ.

И вот этот момент очень важный, потому что всякий человек рукоположенный, будь он дьякон, будь он священник или епископ, это человек, которому поручено освящать мир, если нужно, ценой своей жизни, не только словом и не только примером, но тем, как он относится к своей смерти и как он свою жизнь отдает. И в этом смысле мы народ святой, то есть народ, взятый в удел, Божий удел, то, что мой духовник, отец Афанасий как-то мне перевел: войско неубываемое. Потому что каждый, кто падает на поле битвы на земле, восстает бессмертным, непобедимым в вечности. И поэтому связь между народом, прислужником, иподиаконом, дьяконом, священником, епископом должна быть очень тесная. Это тело, в котором каждый исполняет свою какую-то задачу, но задача всех - весь мир освятить, то есть вырвать из плена зла и отдать Богу.

Для детей мы создали 38 лет тому назад приходскую школу, которая растет. Сначала было шесть человек детей, потом две дюжины, а теперь их очень много. Два раза в месяц после литургии у них бывает урок, потом их водят в соседний парк играть, чтобы они друг с другом знакомились, - это очень важно, чтобы они составили семью, которая в будущем станет приходской общиной; а летом мы устраиваем для них летний лагерь. Мы начали с небольшой группы, а теперь, вот в этом году (1987), у нас будет сто человек. Опять-таки, по вашему это капля в море, но по нашему это важно. Они две недели будут жить вместе, утром и вечером будет молитва, по утрам у них групповые занятия по предметам веры и др., потом спорт, походы. И это создает между детьми отношения, которые им позволяют, когда они подрастут и дойдут до возраста, когда дети бунтуют против родителей, вместо того чтобы делиться своими впечатлениями или искать совета и помощи в школе или на улице, идти к своим товарищам по лагерю, по школе, то есть по Церкви, в конечном итоге, и получать, конечно, совершенно иного рода ответы.

И так Сурожская епархия растет и молодеет. Кроме того, у нас есть теперь большая и интересная группа молодых руководителей, с которыми я занимаюсь отдельно именно как с группой лидеров для лагерей и для церковной работы в настоящем и будущем. А раз в год все желающие члены епархии собираются на епархиальный съезд, где в течение нескольких дней обсуждают свои личные и наши православные проблемы, - проблемы веры, проблемы жизни.

И сейчас, глядя на епархию, которая в других отношениях - ни количеством, ни блеском - не величественна, одно мне кажется очень положительным: это постепенное созревание. После многих лет совместной работы нам постепенно удается создать в нашем малом масштабе истинную православную соборность. Во всех случаях жизни епархия ищет ум Христов , прислушивается к тому, что говорит Святой Дух в ней, и основывается в своих решениях не на автократическом постановлении епископа и не на большинстве голосов, а по каждому вопросу жизни ищет в соборном напряжении волю Божию.

Покупка Лондонского собора началась с того, что храм святого Филиппа решили сносить, потому что Англиканская Церковь ту площадь продала автобусной станции. И после целого ряда перипетий нам предложили этот храм. А можно и про перипетии рассказать.

Этот храм предложили так называемой Синодальной, то есть Зарубежной церкви, которая отделена от Московской Патриархии, и тогда была настроена очень яростно-враждебно. А нам предложили маленькую часовню в центре Лондона. Я указал англиканам, что это невозможно. Они ответили: “Хорошо. Тогда, если хотите, вы можете делить храм (вот этот, где мы сейчас находимся) с Синодальной церковью. Вы согласны?” - “Да, согласен”. Англикане вызвали настоятеля Синодальной церкви и ему поставили вопрос, согласится ли он с нами делить храм. Он ответил: “Ни в коем случае!” И англичане вынесли столь типичное для них решение: они решили отдать храм той общине, которая проявила более христианское отношение к другим. И мы получили этот храм.

Для начала (1956) нам его предоставили бесплатно, но с условием, что мы будем его полностью ремонтировать и за ним следить под надзором епархиального англиканского архитектора. Это, конечно, было не так дешево, но все-таки не аренда. Прошло 20 с лишним лет, меня вызвали и говорят: “Вот что. Вы должны или купить этот храм, или уходить из него, потому что китайский ресторан хочет его купить, чтобы внизу устроить танцульку, а на галереях и под галереями поставить столики”. Я обомлел. Наша община за это время начала расти, крепнуть, это была уже не умирающая община. И я сказал: “Никакой речи нет, покупаю!” Мне говорят: “Помилуйте, мы же вам не сказали, за сколько…” - “Это неважно. У меня все равно медной полушки на покупку нет…” Они не вдохновились таким ответом и спросили: “А как же вы поступите?” - Я ответил: “Это мое дело. Я этот храм покупаю”.

Мы созвали собрание прихожан, и я сказал: “В этом храме мы молимся уже 23 или 24 года. В этом храме мы хоронили своих родителей (я свою маму и бабушку здесь хоронил), мы венчали вас, мы крестили вас, мы ваших детей крестили, многие из вас стали православными здесь. Неужели мы этот храм отдадим под ресторан и танцульку?” - “Нет, покупаем!” Я говорю: “Да, только имейте в виду, что этот храм мы будем покупать на свои деньги, своим трудом. Ни у кого не будем просить денег или помощи, пока мы сами не сделаем всего, что только можем сделать. Поэтому давайте, сколько можете, денег на этот храм, продавайте все, что у вас есть стоящего, делайте, или стройте, или мастерите, что умеете мастерить, и собирайте деньги”.

И мы начали собирать деньги. Например, одна старушка англичанка написала историю Русской Церкви в Англии. Правды в ней было относительно мало, фантазии очень много, но она эту историю отпечатала и стала продавать по книжным лавкам, и собрала больше трехсот фунтов на этом. Другие люди стали приносить деньги - кто мало, кто много… Так, уговорами и сердечным влечением прихожане в течение приблизительно полутора лет собрали 50 тысяч фунтов. Но с нас требовали сначала сто тысяч. Мне Патриархия поставила вопрос: “А что если мы вам этот храм купим?” Я наотрез отказался, сказав: “Если вы дадите хоть полушку, этот храм будет на бумаге принадлежать вам, а реально - советскому правительству. Мы этого не хотим, мы хотим оставаться свободными, какими до сих пор были…” Тут нам еще Бог помог. Англикане, запросив сто тысяч фунтов, пожалели, что продешевили, и назначили архитектора, который должен был оценить храм, в надежде, что он оценит его выше. Он его оценил в 80 тысяч. В результате мы выгадали двадцать тысяч. К тому времени мы действительно истощили все свои возможности, больше собрать мы не могли; и то мы собирали с большой натугой. Я помню, вдова профессора Семена Людвиговича Франка, когда я взял этот храм, мне по телефону говорила: “Отец Антоний, я всегда знала, что вы сумасшедший, но не предполагала, что вы можете быть сумасшедшим в такой мере! Как мы можем содержать этот храм? для чего? мы же умирающая община в двести человек…” Я ответил ей: “Да, мы этот храм будем содержать, и на наших костях мы этот храм подымем, потому что Православие нужно тысячам людей, и мы его дадим этим людям”.

К тому времени обо всем этом узнала одна очень едкая журналистка и написала в Times: “Какой позор! Англиканская Церковь повсеместно закрывает свои храмы, потому что никто в них не ходит; здесь община, которая все растет и крепнет, и ее хотят выгнать ради того, чтобы китайский ресторан этим зданием воспользовался…” В результате Times и Church Times мне предложили написать воззвание. И когда я написал воззвание, случилось чудо. Я не знал, что у нас столько доброжелателей и друзей. Мы стали получать деньги: маленькими суммами - два фунта, три фунта, десять фунтов; некоторые вклады были большие, но в основе маленькие суммы денег от бесчисленного количества людей. И некоторые из них мне запомнились.

Один старик мне написал из средней Англии: “Мне теперь 86 лет. Я живу в старческом доме, средств у меня нет. Я католик, но вы мне так помогли своими книгами, что я хотел бы вам чем-нибудь помочь. Я вам посылаю теперь три фунта, - это все, что я могу дать; но еще вдобавок посылаю свое обручальное кольцо. Оно золотое - продайте на храм”.

Другой случай. Русский старичок (Владимир такой) пришел ко мне: “Я вам принес тысячу фунтов”. Я поразился: “Откуда вы их можете взять?” - “Это мои сбережения за всю жизнь”. - “Но почему?” - “А вы знаете, - говорит он, - я стоял в храме, поднял глаза и вижу, как шелушится потолок. И я в этом потолке увидел свои руки, какими они были, когда я в концентрационном лагере был. Руки до плеч у меня гнили. Я пошел к врачу, тот сказал: «Обе руки отрубить надо!» Я попросил отсрочки на две недели и стал молиться Божией Матери – и выздоровел. И когда я увидел этот потолок, то словно Божия Матерь мне говорила: Ты помнишь, что Я сделала для тебя, когда ты должен был потерять обе свои руки? Что ты сделаешь для Моего храма?.. И я решил все вам отдать, что у меня было”. Это второй такой случай, который у меня запал в сердце и, я надеюсь, никогда не забудется.

А третий случай, о котором я хочу упомянуть, анекдотического рода. Мы здесь записывали наше богослужение на кассетки, и они попали в Швейцарии одной старушке. В то время в этих кассетках всегда было мое воззвание; она вдохновилась и периодически, нерегулярно стала нам посылать фунт-другой. Прошло несколько лет, ей было уже около 98-ми, я получаю от нее посылочку: легонький пакет. Я развернул, там какой-то твердый предмет в бумаге и письмецо, где она пишет: “Владыко, я только что потеряла последние зубы. Они золотые, я вам посылаю их на покупку храма”… Это, конечно, анекдот, но глубоко трогательный, хотя можно от души рассмеяться. Но вот на сбережениях этого старика, на зубах этой старушки (обручальное кольцо я сберег и отдал одной чете, которая была слишком бедна, чтобы купить кольцо) мы приобретали этот храм. И мы собрали достаточно денег, чтобы чистоганом выплатить 80 тысяч, которые с нас требовали, сделать полный ремонт храма и еще сберечь немножко денег (1979 г.). И это - милостью Божией и любовью прихожан, жертвенностью их, готовностью ради православия, ради веры своей, ради Русской Церкви, которую мы здесь представляем этим храмом, пожертвовать всем, что у них было.

Как я раньше говорил, большинство наших священников и дьяконов не русские, а люди, которые нашли православие, выбрали православие, и которые знают его очень глубоко и сердцем и умом. И мне кажется, что это большая милость Божия, когда человек, сам ставший православным, делается священником и может передавать православие другим людям, которые тоже не родились православными. Он их понимает, как не понимает человек, родившийся в нашей вере; но кроме того, у него есть такая сила и глубина убеждения, которая очень умилительна.

Один из примеров - это наш отец Александр. Он чистый грек, родился в Греции, получил там образование в университете, стал архитектором, приехал сюда доучиваться, чтобы получить звание архитектора уже английского. Он приехал формально православным, без особой любви к Церкви или к православию. Знаете, как некто сказал: Русь была крещена, но никогда не была просвещена… Вот он таким приехал. Встретился он по каким-то обстоятельствам с отцом Михаилом, они подружились, и отец Михаил ему “раскрыл” православие. То есть он ему показал, что православие это не формальная религия данного государства, не государственная религия, это религия сердца и жизни каждого отдельного человека. И о. Александр постепенно вырос в православии и стал убежденным, живым, думающим православным человеком. Он стал молиться, стал приходить на богослужение, он пел в хоре; его внутренняя жизнь стала расти и расцветать замечательным образом. В какой то момент он ко мне пришел и сказал: “Вы мне несколько раз говорили, что хотели бы, чтобы я стал дьяконом. Можно ли это сделать теперь? Потому что я сейчас как архитектор начинаю делать карьеру. Если я сделаю карьеру, я буду пленником своей работы и уйти с нее не смогу. Разрешите мне бросить работу и стать дьяконом…” К тому времени он был уже женат, потому вопрос был не такой простой: ведь у нас нет никаких средств на содержание духовенства. В Лондоне мы платим отцу Михаилу и отцу Иоанну мизерный оклад; машинистка в любой конторе получает приблизительно в 2,5-3 раза больше, чем любой из наших священников. Я получаю действительно гроши. Тут я подумал о том, что в Лондоне в Университете около ста двадцати православных преподавателей и около трех тысяч православных студентов (конечно, не русских, а греков, сербов, румын и т. д.), но у них нет пастыря. И я обратился к греческому архиепископу с предложением сообща найти для отца Александра оклад, с тем, чтобы он стал пастырем православных преподавателей и студентов Университета. Греческий архиепископ обещал денег, мы сняли нашего отца Александра с его светской работы, я предпринял нужные шаги, и его приняли православным “капелланом”, духовником Лондонского университета. Тут, конечно, случилось несчастье: греки свое обещание не выполнили. Мы никогда медной полушки от них не увидели, и поэтому нам пришлось из наших приходских денег определить оклад для отца Александра - что мы и сделали. И мы начали постепенно собирать специальный фонд на, так сказать, настоятеля университетской православной миссии. Собирается это медленно, лет через пять или десять у нас будет достаточно денег, чтобы оплатить очередного священника, потому что, конечно, отец Александр не до конца своей жизни останется там. Его преимущество в том, что он по-русски говорит достаточно, по-гречески говорит свободно и понятен грекам, поскольку он из той же среды, и, конечно, говорит свободно и по-английски.

Он женат на такой Патси (это сокращение от имени Патриция). Ее я встретил уж не знаю, сколько лет тому назад, ей было лет 17-18, она принимала участие в какой-то группе, которая интересовалась православием, сама по себе сблизилась с православием. Я ее готовил и принимал в православие. Она несколько лет жила в Париже; там научилась французскому языку, но, кроме того, начала учиться иконописи у Леонида Александровича Успенского, одного из лучших иконописцев, какие были у нас на Западе (он и в России известен).

Сейчас я попросил Патси написать нижний ряд для нашего иконостаса, то есть каждую икону этого ряда заменить иконой того же святого, написанной в русском православном стиле. Наш иконостас был “пестрый”, в том смысле, что верхние ряды - классического русского письма: праздники написаны женой отца Михаила Марьямной, которая училась у Успенского, ряд святых написан другой его ученицей. Но нижний ряд никак не подходит под стиль верхних. Объясняется это тем, что эти иконы стояли в иконостасе дореволюционной посольской церкви. Ими очень дорожили наши старики: они перед этими иконами молились до революции и в трагические годы ранней эмиграции, и иконы намоленные. Люди, приезжающие из России, часто мне говорят: “Как вы можете молиться перед этими иконами? Это же западные картинки!” А я отвечаю: “Знаете, друзей выбирают не по уму, не по образованности, не по даровитости, а потому, что между вами что-то происходит”. Первый раз, когда я пришел в храм в Лондоне, я посмотрел на эти иконы и подумал: “Боже, какой ужас!” А помолившись перед ними 45 лет, я с ними так сросся, что они для меня стали родными и друзьями. Это иконы, через которые я молился Божией Матери, Спасителю, святому Василию, святому Пантелеимону, Александру Невскому, Георгию Победоносцу и другим. Для меня они святые иконы, и потому я не могу к ним относиться, как искусствовед, который сказал бы: “Это неудачные копии западного письма”.

Но тем не менее мы хотим здесь иметь иконостас, который был бы образцом русской православной иконописи. Иконы готовы; я их видел - они прекрасны. Они очень хороши, они будут действительно - не украшением храма, а явлением православной духовности.

Мы помогаем семье о. Александра сколько можем. Нам удалось собрать денег и купить для них дом. У них сейчас четверо детей, которые, естественно, православные, любят православие. Отец Александр, хотя был крещен православным, православным “стал” по убеждению, и Патси стала православной по убеждению. Поэтому дети могут воспринимать православие не как формальную веру родителей, а как ту веру, которая дает жизнь и родителям, и их дому. Благодаря тому, что отец Александр работает в Университете, у них ежемесячно бывают собрания университетской молодежи, и к ним присоединяются молодые люди и девушки нашего прихода. Это такие непосредственные встречи; они собираются, пьют чай, разговаривают, сидят несколько часов и узнают о православии все больше и больше. Вот в чем заключается его работа.

Что дальше будет из нашей епархии - нам совершенно “безразлично” в том смысле, что это - дело Божие. Наше дело - сеять . Как земля воспримет семя, как Бог взрастит его - не наша ответственность. Есть такое слово, которое мне очень дорого, латинская поговорка Fructuat dat pereat: пусть он приносит плоды, с тем чтобы в свое время самому исчезнуть… Я не знаю, что будет с нашей епархией. Я думаю, что в какой-то момент она послужит семенем будущего православия здесь, что тогда все здешние православные сольются в одно, и будет, возможно, не Сурожская епархия, и не греческая Фиатирская епархия, и не Сербская епархия, а нечто новое, может быть - Православная Церковь Великобритании и Ирландии.

Публикацию підготовила Е. Л. Майданович

Хорошей иллюстрацией к этим рассказам служит документальный фильм “Встреча” (режиссер В. И. Матвеева, Леннаучфильм, творческое объединение “Выбор”), снятый по благословению Владыки в 1993 г.

Память 15/28 декабря. Свт. Стефан претерпел пытки и тюремное заключение при иконоборце императоре Льве Исаврянине. Скончался свт. Стефан в сер. VIII в.

Небольшая комната при храме, до последнего времени служившая местом собрания прихожан; в 1993 г. при соборе был построен приходской зал.

Собор был построен в 1849 г. по образцу базилики Сан Дзено в Вероне и посвящен Всем святым; как православный храм был освящен в честь Божией Матери и получил двойное посвящение: храм Успения и Всех святых.